Один "МИГ" из тысячи

Но «мессершмитты», почуяв добычу, навалились на раненый самолет. Степанов с Чистовым, двадцатилетним юношей, только что пришедшим в полк, и ведомый Труда молодой летчик Тищенко по-братски прикрыли подбитую машину, отвлекая гитлеровцев на себя. Однако «мессершмиттов» было много, и один из них увязался все же за Трудом. Уравновесив скорость с подбитым советским самолетом, он хладнокровно расстреливал его в упор: даст очередь, отойдет, посмотрит, снова подойдет и опять бьет.

Больше всего бесило Андрея сознание беспомощности. Пригнувшись за бронированной спинкой, он все внимание сосредоточил на управлении полуразбитым самолетом, но тот с каждой минутой все хуже и хуже повиновался ему: сначала «мессершмитт» искалечил плоскости, потом окончательно разбил руль поворота, пробил брешь в фюзеляже... Осколки влетели в кабину, и со звоном посыпались стекла приборов. Потянуло тошнотворной гарью, языки пламени забегали по плоскости...

Андрей глянул вниз. Самолет все еще находился над территорией, занятой гитлеровцами, и он твердо решил: «Лучше сгорю, но прыгать не буду». А «мессершмитт» снова начинал атаку. Раздосадованный тем, что русский так долго не падает, фашист хотел дать еще одну очередь по горящей машине, как вдруг его собственный самолет окутался клубами дыма. Это Валя Степанов еще раз пришел на помощь горящему другу и расстрелял гитлеровца в упор.

На мгновение Степанов пристроился к Труду. Полуразбитый, охваченный огнем, с развевающимися лохмотьями обшивки, самолет Андрея качался и терял высоту. Только мотор оставался в полной исправности и гневно трубил над Кубанью.

Наконец внизу мелькнула линия окопов, вторая, третья...

Наша территория! Труд отстегнул ремни и машинально схватился за кольцо парашюта, но прыгать было уже поздно: земля — в тридцати метрах. Пламя душило и жгло. Андрей закрыл глаза рукой, инстинктивно дернул ручку на себя, хотя управление уже совсем не повиновалось, и пылающая машина врезалась в землю.

Начальник штаба полка, выслушав рассказы летчиков, участвовавших в бою, дрогнувшей рукой записал в журнале боевых действий: «Смертью храбрых погиб лейтенант А. Труд». Но история Андрея на этом далеко не кончилась, хотя по всем законам логики он должен был погибнуть.

Очнулся Андрей в каком-то просторном помещении, среди людей в белых халатах. Хотя он и был суеверным, но в загробный мир не верил и сообразил, что находится в госпитале. Но как и откуда он сюда попал, не помнил.

Он всегда смертельно боялся тяжелых ранений, и теперь первой мыслью было: целы ли руки и ноги? Совсем недавно летчику Искрину после ранения ампутировали ступню. Когда Андрей пришел его проведать, Искрин сказал: «Понимаешь, все время чувствую, будто болят отрезанные пальцы. И такое ощущение, что нога цела». Андрей вспомнил эти слова: «Значит, нельзя верить себе! Надо поднять руку и посмотреть». Поднять? А если вместо руки обрубок? Андрея прошибла дрожь. «Нет, лучше подождать. А чего ждать? Уж лучше сразу». И, стиснув зубы, он резко выхватил из-под простыни правую руку. Рука была как рука — крепкая, мускулистая. От напряжения Андрей ослабел и снова потерял сознание. Потом опять пришел в себя, вспомнил о своих сомнениях и быстрым движением поднял левую руку. Но тут послышался чей-то ворчливый голос:

—  Осторожнее, молодой человек, это вам не танцевальная площадка...

Только теперь Андрей почувствовал, что лежит не на кровати, а на каком-то жестком столе. Он хотел было запротестовать, потребовать, чтобы его положили на мягкую постель, как вдруг услышал странное поскрипывание у себя на голове и очень удивился этому. Что бы там могло быть? Только потом он узнал, что ему в это время зашивали разорванный лоскут кожи на лбу.

Сознание прояснялось постепенно. Андрей почувствовал, что глаза все время слипаются и что очень больно размыкать ресницы. Он потянулся к ним рукой, но стоявшая рядом какая-то женщина отдернула ее.

—  Не сходите с ума, товарищ! У вас ожог первой степени. Хотите внести инфекцию?

Андрей покорно опустил руку.

Операция уже заканчивалась. Ловкие, искусные руки бинтовали голову. Тугая холодная ткань стянула свежие швы, и Андрей почувствовал облегчение. Только теперь он вспомнил, что находился в кабине падающего на землю горящего самолета. Почему же он не погиб? Что произошло?..

Хирург вышел. Андрея отнесли в просторную палату, где лежали раненые, и он забылся тревожным сном. Сколько он спал, не помнит. А проснувшись, увидел: в углу сидит на корточках пожилой пехотинец с рыжеватыми, прокуренными усами, в испачканной глиной шинели и грубых, покоробившихся от болотной воды башмаках с обмотками. Он клюет носом, на лице у него написана смертельная усталость, и видно по всему, что он давно уже кого-то здесь дожидается.

—  Браток, — сказал Андрей, с трудом шевеля губами. — Браток, ты откуда?

—  Слава богу, товарищ командир! Очнулись! — оживился боец. — А я вас дожидаю...

Андрей недоуменно уставился на него своими большими серыми глазами, резко выделявшимися среди белых бинтов.

—  Я же вас сюда препроводил! Когда вы были сгоревши, то есть не вы, конечно, а машина ваша, то вас, извиняюсь, шарахнуло из машины и прямо в плавни. Ну, мы как тут рядом были — за вами в воду. А самолет тут же рвануло. Вытащили мы вас, на полуторку — и сюда... Дозвольте вам награды ваши передать, а то как бы не затеряли тут. Я уж сколько раз приходил, все ждал, когда вы, значит, себя припомните.

И он вынул из кармана аккуратно завернутые в газетку ордена, снятые бойцами с полусгоревшей гимнастерки Труда. Глаза Андрея увлажнились. А боец все топтался возле него, смущенно расправляя прокуренные усы. Улучив минутку, когда сестра отошла в дальний угол, он нагнулся к Андрею и, обдавая его жарким дыханием, прошептал:

—  Может, не побрезгуете, товарищ офицер? Тут у нас старшину сегодня убило, а у него в баклажке спирту немного было. Ну, ребята и сказали: «Захвати для товарища летчика. Может, жив останется, пусть за наше здоровье хлебнет».

Андрей протянул руку. Боец сунул ему флягу и, с наивной мужичьей хитростью заслоняя его от сестры, громко заговорил о чем-то постороннем. Андрей глотнул обжигающей губы жидкости, и сразу тепло побежало по жилам. Улыбнувшись бойцу, он откинул голову на жесткую подушку и забылся. Боец растерянно глянул на него, потом, увидев, что Андрей дышит, хитро подмигнул, завинтил флягу и, высоко поднимая одеревеневшие ноги, чтобы не стучать башмаками, зашагал на цыпочках к выходу.

А в районе Киевская — Молдаванская все кипело, бурлило, громыхало и сотрясалось. Казалось, все стихии земли вырвались на свободу, чтобы разгуляться на этом маленьком клочке земли.

Советская авиация прилагала все усилия, чтобы сорвать воздушное наступление противника. Наши штурмовики и бомбардировщики атаковали аэродромы гитлеровцев. Истребители перехватывали немецкую авиацию, атакующую наземные войска, еще до подхода к линии фронта. Для этого они уходили патрулировать в тыл к гитлеровцам, на довольно значительную глубину.

Гвардейцы вместе со всеми истребителями 4-й воздушной армии, которой теперь командовал генерал-лейтенант Вершинин, работали напряженно, делая по нескольку боевых вылетов в день. Многие воздушные бои приходилось проводить в условиях огромного неравенства сил. Особенно разительным, поистине невероятным был бой, проведенный 29 мая Покрышкиным. Когда ветераны полка рассказывали мне о нем осенью 1944 года, я не поверил, что такое возможно. Однако документы, с которыми меня познакомили в штабе дивизии, рассеяли сомнения. Невероятное оказалось реальностью: патруль Покрышкина принял и выиграл бой с тремя группами гитлеровской бомбардировочной авиации!

В этот день он вылетел на прикрытие своих войск в районе Киевской с четверкой самолетов. В паре с ним шел молодой, еще недостаточно опытный пилот Малин. Во второй паре были Торбеев и Старичков. Над полем боя лежали два яруса облаков, нижний стлался почти у земли, второй поднимался высоко. Покрышкин повел четверку между ними, зная, что немцы любят скрытно подходить к цели, пользуясь именно такими облачными коридорами.