Партизанский фронт

— Ты прав, Иван. При нужде прикрой нас…

Чуянов приподнялся и, прячась в сосняке, где ползком, где пригнувшись, направился к опушке. Под ногами предательски потрескивали сухие ветви и сучья.

Петя слышал невдалеке осторожные шаги. Он хорошо знал, что оккупанты так не ходят. Но все его внимание было сосредоточено на том, что он увидел на окраине деревни.

Чуянов щелкнул языком, подражая белке, и сразу же услышал ответный щелчок. Когда начальник разведки оказался рядом, Петя еще плотнее прижал к глазам бинокль и прошипел:

— Удавить этакую мало…

— Ты о ком это? — насторожился Чуянов.

— Возьми бинокль и глянь на эту чертову куклу!

— Не шуми, немцы рядом, — тихо сказал Чуянов и взял бинокль… От неожиданности он издал какой-то непонятный хрип.

— Неужели это наша Таня? Никогда не думал… Докладывай все, что видел, — распорядился Чуянов.

Он не спускал глаз с Тани и человека в немецкой форме, шедших рядом по тропинке к узкоколейке, которая с обеих сторон была окружена густыми зарослями молодого березняка и осинника. Таня, чрезвычайно стройная и красивая, легкой походкой шла рядом с высоким мужчиной, что-то ему говорила и кокетливо улыбалась. И тот улыбался в ответ и одобрительно кивал головой, а когда они приблизились к кустарнику, попытался обнять девушку. Она ловко увернулась и погрозила пальцем. Немец поправил соскользнувший с плеча автомат и взял Таню под руку. Они снова зашагали дружно, непринужденно. Со стороны можно было подумать, что идет счастливая влюбленная пара.

Чуянов внимательно наблюдал за ними, и в голову ему невольно вкрадывалась мысль, что сегодня Тане не до встречи с ними, она занята своим личным делом. Еще больше забеспокоился Чуянов, когда услышал от Пети, что Таня приняла сигнал и сообщила о незамедлительном выходе в условленное место. А потом она встретилась вот с этим оккупантом…

Правда, Петя не знал, что место встречи с Таней находилось на узкоколейке, примерно в километре от станции Жодино. Именно туда шла она с этим неизвестным. Наконец они скрылись за густой стеной кустарника.

— Что ты на это скажешь? — не своим голосом спросил Чуянов Петю. У него учащенно билось сердце, будто он пробежал на простреливаемом поле не одну стометровку.

— Доброго ничего не скажешь. Сама с фрицами спуталась и нас к ним в западню тянет.

Все мысли начальника разведки вертелись вокруг Тани. Больше шести месяцев с риском для жизни делала Таня очень нужное партизанам дело — собирала стратегические сведения о противнике. Кроме этого, она не единожды прикрепляла на станции к цистернам магнитные мины и карала предателей…

Чуянов взял себя в руки и думал, упорно думал…

— Не смей так говорить, Петя. Не имеешь права. Таня не из тех, — решительно возразил он и, поставив затвор автомата на боевой взвод, приказал Пете смотреть в оба: — В случае опасности — треск сороки.

— Не советовал бы совать голову в петлю. Она у тебя, начальник, не лишняя.

Чуянов колюче сверкнул воспаленными глазами:

— Я верю Тане!

— Как знаешь… Лично я по своей воле не пошел бы на виселицу. Другое дело — кокнуть фрица, а потом спросить у чертовой куклы, что у нее за шуры-муры с фашистами. Докатилась твоя Таня. Позор…

Чуянов слышал возмущение Пети, но ничего ему не ответил. Стараясь быть незамеченным, он легкой походкой пошел в глубину перелеска. Когда смолкли удалявшиеся шаги начальника разведки, Петя пригорюнился, словно расставался со своим боевым товарищем навечно, и снова стал напряженно осматривать местность. Вот заметил он и тех солдат, которые недавно скрылись в кустарнике. Теперь они лениво, поодиночке возвращались обратно.

В это время Чуянов приближался к узкоколейке, которая бездействовала уже с осени. Задолго еще до заморозков партизаны свалили с рельсов последние три паровозика и основательно повредили их. На последнем был убит шеф трассы.

Бездействие узкоколейки весьма не устраивало и военных начальников, и чинов оккупационных властей. Одним очень нужен был строевой лес, камень и щебенка из Логойского и Плещеницкого районов для выполнения предписаний ставки по возведению опорных пунктов под Смоленском, Оршей, Витебском, Борисовом. Другие жаждали больше награбить и вывезти из окрестных деревень хлеба, мяса, картофеля. Хотелось им заполучить и тысячи рук дармовой рабочей силы. Много раз делались попытки наладить работу узкоколейки, но партизаны срывали их. Рельсы покрылись плотной ржавчиной и затерялись в сочном бурьяне.

Чуянов осторожно передвигался вдоль насыпи, чутко прислушиваясь к еле уловимому гулу рельсов. Там, за поворотом, шла Таня, поддерживаемая под руку человеком с орлом и свастикой на кителе. Чуянов остановился, прислушался. Теперь рельсы стали звенеть громче я протяжнее. Он свернул в сторону и укрылся в кустарнике, откуда хорошо просматривалась узкоколейка. Его мысли были прерваны донесшимися из-за поворота словами Тани:

— Ничего удивительного. Наш Ойген [19] поймет, обязательно поймет, я уверена. Ты и он — братья по классу. Чего же еще?

Наступила пауза. Потом послышались приглушенные слова с сильным акцентом:

— Сегодня малё сказаль: братья по классу. Надо деле, много деле протиф опший враг. Понимай?

— Как же, понимаю, — ответила Таня. — Ты хотел сказать, что сегодня братья по классу должны быть и братьями по совместной борьбе против общего врага. А разве ты теперь не борешься против фашизма?

— Я борюсь, но есть много немецкий комрад в России, который есть рабочий, а стоит на другой стороне баррикада. Это есть трагеди для немецкий народ. Я не хочет, чтобы на Германия как на концентрационлагерь смотрель советский человек, а на немец только как убийца и грабител с большой дорога. Немецкий народ имеет большой вина, но он не есть весь фашист…

Чуянов увидел на повороте узкоколейки подпольщицу Таню с поблескивающим на солнце автоматом в руках и шедшего рядом с ней человека в форме офицера-тыловика. Офицер мелко семенил по шпалам и, как показалось Чуянову, умышленно высоко подбрасывал руки, будто старался показать, что в них ничего нет.

Пропустив мимо себя сияющую жизнерадостностью подпольщицу и озабоченного обер-лейтенанта, Чуянов вновь прислушался и оглянулся. Убедившись, что поблизости больше никого нет, он вышел из укрытия и окликнул:

— Таня, здоровеньки булы!

Девушка от неожиданности вздрогнула, потом резко повернулась и удивленно воскликнула:

— Женя, это ты? Живой? Живой, ей-богу, живой! — забыв об опасности, с радостью закричала Таня и побежала к Чуянову. Офицер остался на месте и с завистью наблюдал за встречей боевых друзей.

— Цел и невредим! А фашисты хвастались, что тебя, командира и комиссара схватили в лесу и повесили. Вот гады, чтоб им подохнуть, — радостно закричала Таня.

Лицо Чуянова помрачнело.

— Парторга Тимофея Кондратьевича Ивановского и шестнадцать других товарищей похоронили. Дрались как богатыри. Жаль хлопцев… Будем теперь сводить счеты с фрицами за себя и за них. А это кто? — спохватился Чуянов, ткнув дулом автомата в сторону офицера.

Вместо ответа Таня подала знак. Офицер понял жест и размашистой походкой направился к ним. Примерно в трех шагах остановился и, щелкнув каблуками, поднял вверх руку со сжатым кулаком.

— Рот фронт, товарищ, — поприветствовал он Чуянова.

— Смерть фашизму! — прозвучал ответ начальника разведки. — Вы кто такой?

— Мой имья Карл, помощник начальника станции на железный дорога в Жодино и сменный дежурный. Я пришоль с советской товарищ познакомиться и шультер ам шультер [20] бороться против фашизмус. Фроляйн Танья знаит все корошо и скажет вам.

Из рассказа Тани Чуянов понял, что это был именно тот самый «верный друг», о котором раньше говорила она. Будучи помощником начальника железнодорожной станции Жодино, он по просьбе Тани с немецкой педантичностью учитывал все вагоны, платформы и перевозимые грузы на трассе Минск — Москва к фронту и обратно. При этом он целиком разделял мнение Тани о том, что каждый ушедший на восток вагон с живой силой, танками, снарядами или бомбами — это новый фугас под здание государства рабочих и крестьян, это вместе с тем углубление бездны, в которую ввергнут одурманенный немецкий народ.