Тайна профессора Бураго. Том 2

Стиснув зубы, офицер застывшими в бессильной злобе глазами уставился на Житкова.

— Я не желаю задохнуться подо льдом из-за вашего упрямства, — прохрипел он наконец.

— Вам никогда не приходилось слышать о человеке по прозвищу «Капитан»? — спокойно спросил Житков. — Еще одна глупость, и вы уже никому не сможете рассказать о своем знакомстве с ним. Поняли вы наконец или нет?

— Я думал, что…

— За вас думаю я! — отрезал Житков.

— Но… ледяное поле казалось бесконечным…

— Вы оставили нас без энергии для моторов!

— Прорезав лед, мы пустим в ход дизеля и зарядим батареи.

— Хорошо… Теперь делать нечего. На этот раз я прощаю вам нарушение приказания, — произнес Житков. — Прогрызайтесь сквозь лед.

Офицер поспешно выскользнул из штурманской.

Через несколько минут Житков услышал радостные крики в центральном посту. Все приветствовали струю свежего воздуха, ворвавшуюся через аппендикс, выпущенный в дыру, прорезанную электроножом.

— Уберите аппендикс и пропустите в прорез малый перископ, — приказал Житков.

Первый же взгляд в перископ, и Житков торжествующе рассмеялся. Он молча взял за плечо старшего офицера и заставил его наклониться к окуляру.

— Теперь вы понимаете, что десять минут выдержки сохранили бы нам аккумуляторы и несколько часов времени? До чистой воды не больше двух-трех миль!

Подзарядив батареи, лодка снова погрузилась и, пройдя подо льдом последние мили, вынырнула на поверхность. Были включены дизеля. Корабль продолжал поход, одновременно заряжая аккумуляторы. Даже в самое светлое время суток Житков не погружался.

К вечеру вахтенный с мостика доложил, что видит землю. Штурман просил разрешения подойти ближе к берегу, чтобы обсервацией проверить счисление, но Житков решительно ответил:

— Оба мы — вы и я — не могли ошибиться в прокладке. А она у нас сходится абсолютно. Значит, мы находимся именно там, где должны быть, — на траверзе бухты Сельдяной. Будем держаться как можно мористей, пока темнота не сгустится. Я хочу быть уверен в скрытности нашего подхода к проливу.

— Но если и здесь нужно ждать темноты, то к чему тогда лодке ее невидимость? — недовольно проворчал штурман.

Ура! Теперь Житков знал все! Он знал — лодка невидима. Это и есть ее вторая и главная «тактическая особенность».

Но, черт возьми, значит, нацисты обогнали в этом деле советский флот! Или попросту выкрав основу работ Бураго, довели их до конца?.. Так или иначе…

— Если вам непременно хочется, — сказал он штурману, — мы войдем в пролив в самой светлое время суток, — пожалуйста!

— Нет, это было бы, конечно, ошибкой. Попадись нам на пути самолеты, они обнаружили бы наш погруженный корпус, но я не понимаю…

— Очень об этом сожалею, — перебил его Житков, — но зато понимаю я: если нас не видно, то слышно.

— У русских нет средств услышать нас на таком расстоянии.

— Если бы я не побывал в Советской России, то, может быть, думал бы так же. Но я там был…

— Не переоцениваете ли вы противника, господин капитан? — усмехнулся старший офицер. — Ведь речь идет о пресловутом «ухе Найденова»?

«Фу, черт их дери! Они знают и это! Однако разведка у них, видно, работает не так плохо, как мы воображаем».

— Вы тоже слышали о нем? — спросил Житков, стараясь остаться равнодушным.

— Откровенно говоря, я думаю, что это одно из средств устрашения, а не реальный прибор, — с самодовольством ответил офицер. — Пока еще ни один такой прибор не попал в наши руки. Быть может, его и вообще-то не существует?

У Житкова отлегло от сердца.

— Мы проникнем в пролив, когда русские будут вполне уверены в его неприступности, — сказал он, чтобы переменить разговор.

— Да, господин капитан.

Оттянуть операцию до ночи Житков старался не из опасения быть обнаруженным, как думал старший офицер, а лишь ради того, чтобы не дать возможности штурману опознать по береговым ориентирам, что лодка войдет не в пролив, ведущий к Сельдяной, а в пролив Кривой губы. Темнота и незнакомство с берегами не позволят нацистам обнаружить «ошибку» в прокладке, сделанную Житковым при изготовлении копии с карты.

Но Мейнеш, Мейнеш! Видел ли он карту? Понял ли, что изменение прокладки приведет лодку вовсе не в Сельдяную? Мейнеш! Вот к кому сейчас непрестанно обращалась мысль Житкова.

Он поставит мины в горле Кривой губы, куда корабли противника пойдут для высадки десанта. Проход в советском минном поле перед Сельдяной останется чист. Советские корабли выйдут из нее по тревоге и добьют десантные суда, которые не подорвутся на минах, расставленных Житковым.

Изменение на несколько градусов в прокладке на карте — вот все, что сделал Житков, чтобы на сто восемьдесят градусов повернуть результаты немецкой диверсии.

После этого ему останется всплыть вблизи своей базы и, не дав немцам утопить лодку, передать ее в руки советского командования.

Одной из надежных сторон своего плана Житков считал то, что о нем не знал никто, кроме Найденова. Но была у плана и слабая сторона: по своим очертаниям проход в Кривую не был похож на пролив Сельдяной. Но тут уж оставалось полагаться на темноту и на то, что никто из офицеров лодки здесь не бывал.

Житков еще раз повторил штурману, что не намерен приближаться к берегу, пока не стемнеет, и приказал ложиться на грунт. Во-первых, по словам Житкова, это избавляло от необходимости расходовать энергию аккумуляторов на то, чтобы держаться против отливного течения. Во-вторых, люди могли получить несколько часов полного отдыха. В-третьих, лежа на грунте, лодка не производила ни малейшего шума. Следовательно, она не могла преждевременно выдать себя советским постам прослушивания, имеющим, вероятно, вынесенные в море акустические буи. Все эти доводы Житков терпеливо втолковывал офицерам.

В лежащей на грунте лодке царила тишина сонного царства. Это был редкий в жизни подводного корабля случай, когда спать могли все кроме сокращенной вахты: по одному человеку на рации, в центральном посту и в машине.

Но не спал еще и Житков. Сидя под перископом, он думал.

Был ли другой способ загнать самих гитлеровцев в ловушку, которую они готовили советским кораблям? Даже если бы Житков решился на рискованный шаг, — прошел на радиорубку и дал бы своему командованию радио о готовящемся на Сельдяную нападении, — он не мог бы рассчитывать ни на что, кроме провала. Угроза нависла бы и над ним, и над его друзьями, запертыми вместе с ним в этой подводной банке, и над западней, которую он намерен расставить немцам. Они разработали бы другой план нападения, о котором наша разведка, может быть, и не узнала бы. Кроме того, противник, запеленговав его передачу, понял бы, вероятно, откуда она идет, и всякая возможность дальнейшей работы его лодки на пользу советскому флоту была бы пресечена. Не говоря уже о том, что он не привел бы своему командованию этот трофей с «особыми тактическими свойствами».

Может быть, всплыть, привлечь внимание своих? Нет, и это не годится! Все никуда не годится… Выработанный им план минирования Кривой был единственно правильным. Знать о нем должен был он один, и выполнить его должен был тоже он один.

Житков стряхнул овладевшую было им сонливость и прошел по отсекам. Всюду царила тишина. Было слышно, как капает со шпангоутов роса конденсации. В отделении главного компаса нежно жужжал жироскоп. Над головою сидя уснувшего штурмана тикали неутомимые хронометры.

Приблизившись к камбузу, Житков различил какой-то странный, булькающий звук, словно кого-то душили. Насторожившись, он осторожно заглянул туда.

Мейнеш сидел на комингсе, уронив голову на колени. Его широкие лопатки мерно ходили в такт тяжелому дыханию. Он спал.

Житков вернулся к себе в каюту.

Вскоре вахтенный доложил, что назначенное для отлеживания на грунте время истекло.

Он занял место у перископа, чтобы первым оглядеться на поверхности.

Небо было затянуто тучами. Луна изредка выглядывала в окна, но тотчас же скрывалась. Житков был спокоен: в таких условиях ни штурман, ни кто-либо другой из офицеров не смогут обнаружить обмана.