Батальон крови

— Григорий! За мной! — крикнул Киселев.

Они пробежали вокруг развалин зданий, составов и, убедившись, что немцев нет, Киселев приказал связаться со штабом.

— Поле семь — Поле семь, — стал вызывать Григорий, — ответь, я — Город.

Женский голос ответил. Гриша не узнал, кто это, он сразу передал микрофон комбату и тот попросил вызвать штаб армии. Киселев доложил, что станция захвачена. Оказалось, что в порту идут тяжелые бои. Он попросился выйти им в поддержку, но получил приказ закрепиться на захваченном плацдарме и контролировать станцию. Главное — отрезать сообщение с Пиллау. Из штаба армии предупредил, что немцы ночью будут пробиваться к станции, чтобы вырваться из кольца.

Закончив связь, комбат дал указания, и солдаты разобрались по ротам и взводам в уцелевших зданиях. Оставшихся двух снайперов разместили в самой высокой точке — на пожарной колокольне, что стояла сбоку от площади. Приказали спать по очереди и внимательно следить за появлением врага.

Усатый капитан из полка Замятина с отрядом саперов взорвали все железнодорожные линии. Ни один состав не мог бы после этого отправиться со станции. Они также нашли два вагона с пленными и освободили их. Киселев получил новое неожиданное пополнение, пленные были из Белоруссии. Их готовили к отправке в лагерь. До этого они укрепляли позиции и почти неделю без отдыха носили ящики в крепость. Эти люди сами нашли оружие, собрали его у сгоревших и убитых немцев. Один из коммунистов построил их и привел к комбату.

Киселев не стал особо разбираться, кто они. Он приказал взять под контроль широкую улицу, по которой первоначально предполагалось идти. На этой улице уже закрепились остатки третьей роты батальона, и пополнение оказалось кстати. Именно там немцы нанесли главный удар. Несколько отрядов СС всю ночь пытались пробиться к станции.

На рассвете бой закончился. Немцы отступили и ушли в глубь города — в крепость. На станцию приехали три танка. Танкисты рассказали, что половина города, порт, и важные объекты захвачены. Последний — третий — рубеж еле держится. После обеда назначен штурм, который должен перерасти во взятие крепости.

Война гуляла в городе, выстрелы и взрывы не прекращались. Местное население словно растворилось, одинокие дома с выбитыми стеклами — черными глазницами — смотрели на людей.

— Гриш, ты Савчука не видел?

— Нет.

— А Березкину?

— Юлька там, еще на окраине осталась. Я видел, как она со своей сумкой выскочила из окопа, когда ДОТы взорвали. Там много народа побило. Наверное, и раненых немало.

— Понятно. Где же Савчук? Кто народ кормить будет. Что ж делать? Может тебя старшиной назначить?

— Нет, у меня свое дело, — и Григорий посмотрел на рацию.

— А чему ты так рад?

— Эта рация везучая, я ее уже два дня с собой ношу. Так, чуть-чуть пострадала. Всего две царапины.

— Ладно, пойду к «гавнюкам» — может, они кашей поделятся? Замятин, командир их, говорят, в госпиталь попал. Похоже, придется мне ими командовать. А ты давай, вон в то здание иди. Мы там штаб сделаем. — Киселев показал на отдельно стоящий желтый домик. Григорий взял рацию и отправился в указанное место. Через час пришел комбат и принес несколько банок тушенки и хлеб.

— Давай — налетай! Не стесняйся, — предложил он. — А я за чаем схожу.

Гриша взял консерву открыл ее своим ножом и, отрезав хлеба, достал из сапога ложку и начал есть.

«Да, — подумал радист. — Потрепало нас. Батальон весь новый был еще вчера в обед, а сегодня и от него почти ничего не осталось. Ну, ничего. Возьмем мы этот город, и война сдохнет на этой земле. Все, скоро ей конец!»

— Кушаешь, — услышал Григорий голос Жоры.

— Так точно!

— Да ладно, нэ дергайся. Где комбат?

— За чаем пошел.

— А приказы были?

— Держать станцию.

— Значэт, будем держат, — с акцентом ответил грузин. — Снайпер у меня всего один остался, жаль. Хорошие сибирячки были. Представляешь, один вниз спустился и тут в колокольню из «фауста» попали. А теперь последний снайпер залег в развалинах, кого-то выцеливает. Видать, чувствует кого?

— Да уж, — произнес Григорий. — Еще три дня назад у меня были друзья, с которыми я пришел сюда, но сегодня никого. Весь батальон новый.

— А завтра еще новее будет. Пополнениэ придет, — ответил офицер. — Я пошел, скажи комбату, я там, на широкой улице. С едой разобрались, пусть не переживает. А ты давно его знаещь?

— Да почти полгода. Нет, даже больше.

— И как?

— Все наши его уважали. Он ведь из штрафников пришел. Там тоже батальоном командовал.

— Из штрафников? — удивился Жора.

— Да, а под Новый год майора получил, до этого долго в капитанах ходил. Он свою дорогу войны в Сталинграде начал.

— А теперь вас только двое осталось?

— Не знаю, на построении посмотрю.

— А я в Витебске начал, с командира взвода. Сейчас ротный, толко от роты моей взвод остался. Хорошо хоть из резерва отпустили, а то просидели бы в засаде до конца войны. Ну ладно, я пойду. Ты передай.

— Хорошо, конечно скажу. Ну, как мы сегодня немцу дали? — спросил радист.

— Дали? Умыли это город кровью и не только немецкой, но и своей. Ничего, зато он тэперь наш, — уходя, произнес офицер.

— Еще крепость взять и все. Говорят она неприступная. Рассчитана на длительную осаду.

— Не в крепости дело, а в людях. Эти немцы не смогут долго держаться. Выдохлись они, — на секунду задержавшись, ответил Жора.

Вскоре вернулся Киселев. Радист доложил, что Георгий решил вопрос с питанием. Киселев успокоился и больше никуда не бегал — остался в доме. Он принес целый чайник кипятка. Командир с радистом выпили горячего чаю и легли спать. Гриша на всякий случай включил рацию, но докладывать и выходить на связь не стал: он проверил, не вызывают ли их. Забытая усталость напомнила о себе, и они быстро уснули.

Утреннее солнце встало над городом. С разных сторон в небо уходили столбы дыма. Разрушенные дома, словно гнилые зубы, торчали по бокам улиц. Где-то вдалеке раздавались редкие выстрелы. Гриша спал на деревянном полу, укрывшись шинелью. Он открыл глаза и увидел, что комбат уже встал, открыл консервы и принес горячий чайник.

— Что, Гриша? Сегодня последний рывок? Выстоим?

— Конечно. Никуда не денемся.

— Давай поедим и со штабом свяжемся, а потом прогуляемся, посмотрим, как там наши. Чувствую, сегодня день тяжелый будет — душа скулит.

14. Последний бой

После завтрака Григорий связался со штабом. Ответила Титова. Девушка доложила, что в районе станции будет дислокация всей 43-й армии. Комбат тяжело вздохнул и, закончив связь, произнес:

— Опять командиров будет много. Лучше бы помогли нам во время взятия, — он пока не знал, что 43-я армия буквально рядом прорывала рубежи врага, и если бы не они, Киселеву пришлось бы трудно, так как бойцы этой армии сдерживали несколько вражеских дивизий. Немецкий генерал, комендант крепости О. Лашем, дважды отправлял дивизии СС им навстречу, чтобы обеспечить отход, но солдаты 43-й армии блокировали все возможные отступы. Киселеву повезло, он с полком Замятина сумел разбить оставшийся для охраны станции небольшой отряд. Основные силы для удержания этого объекта так и не сумели прорваться.

Увидев недовольное лицо комбата, Гриша не решился попросить его о дополнительном выходе на штаб дивизии Палыча. По рации отвечала Титова, и он так хотел расспросить ее о Тане, но засорять эфир и вести неуставные разговоры, особенно во время наступления, было нельзя, и наказывали за это строго. Григорий тяжело вздохнул, комбат увидел это и произнес:

— Увидишься со своей! Никуда она не денется, — он вышел из домика и направился к выходящей на станцию улице. На ней и еще двух движение перекрыли танки. Танкисты сидели на броне, рассказывали что-то смешное, и ели консервы.

Комбат подошел к ним и, стараясь прогнать мрачные мысли, спросил:

— Ну что, броня, готовы?

— Встретим, если полезут, но вроде вокруг наши.