Рассвет над Киевом

— Зря вы ему разрешили в одиночку атаковать «юнкерсов», — говорит мне Лазарев.

Я понимаю Сергея. Он переживает сильнее всех: не вернулся его непосредственный командир и самый близкий товарищ.

Снова тишина и напряженное, тягостное ожидание. Отчетливо слышатся шаги командира полка, подходящего к нам. Узнав, что нет Кустова, он упрекает:

— Такого человека, единственного в полку Героя Советского Союза, и не уберечь! И даже не знать, что с ним… — Василяка, словно захлебнувшись от негодования, смолк и тоже, как все, впился глазами в небо.

Люди собираются, а тишина стоит гнетущая, тяжелая.

Многие глядят на часы. У Априданидзе первого иссякло терпение.

— Без горючего в авиации не летают.

Ни слова в ответ. Все подаются вперед. В дымном небе вырисовывается «як». Шума мотора не слышно.

Красноносый истребитель бесшумно, точно тень, проносится над летным полем. Потом разворачивается и так же беззвучно идет на посадку. Зато аэродром, словно пробудившись, гудит: «Кустов! Кустов!»

Лазарев радостно хлопает Априданидзе по плечу:

— А ты говоришь, без горючего не летают! Бежим к остановившемуся самолету. Летчик легко вылезает из кабины. Улыбается. Он совершенно здоров, и на машине — ни царапины. А мы-то переживали!

— В чем дело? Почему не отвечал на вызов?

— Радио отказало. А что задержался — за «рамой» охотился. Не мог же я возвратиться, не выполнив приказа. Пока возился с ней, бензин кончился. Вот и пришлось добираться на честном слове.

И только сейчас мы вспомнили наши переговоры о немецком разведчике ФВ-189, которого решено было уничтожить на обратном пути.

Все дома. Волнения улеглись. Пережитый риск стал воспоминанием. Едва ли без риска была так радостна победа. Для меня этот бой был особенно важен. Я сбил тридцатый фашистский самолет. Десять из них в боях за Киев. Тридцать самолетов за четыре месяца! А сколько еще предстоит?

Довольные исходом боя, идем к командному пункту, перебирая подробности вылета. Никто не говорит о недостатках, о промахах. Да были ли они? И все же по привычке, по инерции напрягаю память, пытаясь в наших действиях отыскать какую-нибудь оплошность или недоделку.

Саша Сирадзе, молодой летчик, вместе с опытными товарищами воевал, как бывалый боец, сбил два фашистских самолета.

— Я обязан был драться за двоих — и за себя и за Априданидзе, — сказал Сирадзе. — Он вышел из строя, а я земляк его, друг, вот и постарался заменить. Бой был такой, что противник как-то сам лез в прицел. Только стреляй!

Охотничьих чудес и приключений в небе не бывает. Бой — искусство. Искусство, требующее большого труда и знаний. Вера в себя, расчет и выдержка — вот что обеспечило успех в бою.

Остановившись у КП, рядом с полковым Знаменем, проводим разбор боя. Обсуждаем, почему у нас все так хорошо получилось. Каждый бой приносит что-то новое, и это ощущение вечной новизны заставляет нас и удачи анализировать. Этого требуют будущие бои.

— Почему немецкие истребители после первой нашей атаки ушли вниз, к земле, словно кто их туда швырнул? — удивляется Лазарев. — Ведь под огонь нашей семерки попало не более одной трети немецких самолетов.

— Струхнули, — уверенно заявил Кустов. — Страх выбил из них мозги, и они инстинктивно бросились к земле, позабыв все на свете.

В этом бою 6 ноября, по докладам летчиков, было уничтожено девять самолетов противника и три подбито. Вскоре результаты уточнили наземные войска. Из 3-й гвардейской танковой армии пришло официальное подтверждение, что мы сбили одиннадцать вражеских машин.

Но самое интересное мы узнали позднее. Оказывается, немецко-фашистское авиационное командование издало специальный приказ, в котором говорилось о появлении новых советских истребителей и предписывалось во что бы то ни стало сбивать их.

Для поддержания духа своих летчиков фашистское радио передало, что в этом бою участвовало тридцать советских красноносых истребителей, а немецких всего пятнадцать. При этом мы потеряли якобы половину машин, а они только пять. Ложь гитлеровцев не вызвала у нас удивления, ведь именно ложью, обманом и питается фашизм.

В безоблачном небе низко висело солнце. У командного пункта собрались летчики за получением задания на последний дневной вылет.

Завтра праздник Великого Октября. Войска 1-го Украинского фронта порадовали страну освобождением столицы Украины Киева. Красные «яки» провели на редкость удачный бой. К тому же мы только что узнали: для полка готовится аэродром в самом Киеве. Лучшего дня и желать не надо.

Даже майор Василяка, редко поддававшийся восторженному настроению, на этот раз отступил от правила назначения летчиков в полет — обычно он сам подбирал состав группы, а тут обратился к нам:

— Кто хочет слетать на задание?

При удаче люди всегда смелеют. И конечно, все двадцать три летчика в один голос выразили желание лететь. Летчики из дивизии и корпуса тоже захотели слетать. Им-то отказать командир полка не мог: они представители старших штабов. Исправных самолетов в полку всего десять. Василяка задумался:

— Не знаю уж кого и посылать.

— Сейчас должны лететь те, кому сегодня не пришлось драться, — подсказал ему кто-то. — День-то исторический.

— Правильно! — раздались голоса.

Василяка одобрительно улыбнулся:

— Согласен. — И он, соблюдая воинскую субординацию, подошел к штурману дивизии. — Может, вы возглавите группу?

— Нет, — категорически отказался тот. — В основном полетят летчики полка. Пускай старшим пойдет кто-нибудь из ваших.

Группу собрали из всех трех эскадрилий, управлений полка, дивизии и корпуса. Командиром этого сводного отряда назначили штурмана полка капитана Николая Петровича Игнатьева. Опытный в боях истребитель, он толково и быстро провел изучение с летчиками задания и, как всегда, в конце спросил:

— Всем все ясно?

Вопросов не было. Каждый рвался в бой.

Десять «яков», сделав круг над летным полем, взяли курс на Киев.

Оставшимся на земле в такие минуты невозможно оторваться от неба до тех пор, пока не растворится вдали звук моторов и не скроются самолеты. На душе томящее волнение.