Огненная дуга<br />Повести и рассказы

Серебров, как видно, понял его, спросил:

— А вы просились?

— Многократно, — усмехнулся Сибирцев.

— Ну, если вас отпустит, идите к нам. Войдем в Пруссию вместе.

Из леска, где желтели насыпи батальонных землянок, на дорогу выбежал старший лейтенант. Сибирцев узнал его: Ворон! Он щелкнул каблуками, улыбнулся Сибирцеву, спросил по уставу:

— Товарищ майор, разрешите обратиться к капитану?

— Пожалуйста, товарищ Ворон!

— Товарищ капитан, получен пакет!

— Ну-ну, а что я говорил? — обернулся к Сибирцеву капитан и даже с некоторой развязностью подмигнул ему, что свидетельствовало о великом волнении. — В этом что-то есть! А как соседи, старший лейтенант?

— Танковый полк шевелится. Да вот…

Ворон указал рукой в сторону леса, откуда вдруг послышался рокот моторов, хотя до сих пор лес казался безжизненным. И в самом деле, между деревьями, сбрасывая маскировочные сетки и брезенты, зашевелились танки, сначала один, затем другой, а потом показалось даже, что деревьев здесь меньше, чем боевых машин.

Серебров торопливо откозырял и побежал, путаясь в полах шинели. На бегу обернулся, крикнул:

— Старший лейтенант, можете проводить майора к танкистам, если он пожелает… — и исчез в лесу.

Ворон и сам был бы рад поговорить с майором, вспомнить о том, как сидели в резерве, перекинуться новостями, но в это время из леса вышли первые машины с откинутыми люками, лихо прогрохотали мимо офицеров, заглушая голоса, и пошли по дороге, мгновенно окутываясь клубами пыли. Даль облеклась в серую дымку, исчезли очертания городка, вражеская земля угадывалась теперь только по линии огня, который вдруг начал усиливаться.

— А вот и наши ребята из резерва! — крикнул Ворон и указал рукой на танк, остановившийся у обочины дороги недалеко от них.

Действительно, из открытого люка высунулся Яблочков, что-то крича. Сибирцев подошел к танку. Яблочков, оживленный, радостный, поздоровался с ним.

— Пришло и наше время, товарищ майор! — с трудом расслышал Сибирцев.

— А Подшивалов где?

— Его рота идет за нами!

И тотчас в следующем танке Сибирцев увидел Подшивалова. Лицо его было измазано копотью и маслом. Яблочков, заметив Подшивалова, не удержался и закричал, хотя Подшивалов не мог слышать его:

— Зачем маску надел, красавец? — И пояснил Сибирцеву: — Никак не привыкнет к новой коже, нарочно лицо мажет копотью, чтобы другие не пугались. Ну, прощайте, товарищи, в Германии встретимся!

Лихо козырнул и опустился в люк. С грохотом надвинулась тяжелая крышка, танк закачался на обочинах, выползая на шоссе, увеличил скорость и сразу потерялся в огромной массе оливково-серых грохочущих чудовищ. Ворон помахал ему вслед, взглянул на часы и заторопился:

— И нам пора, товарищ майор, извините! — козырнул и побежал в лес, где продолжалось движение войск. Сибирцев торопливо прошел к «виллису». Общее движение захватило и его, хотя он знал, что наступление начнется значительно позже.

Возвращаясь в штаб, Сибирцев попал навстречу стремительному потоку, который мчался на юг, растекаясь по всем дорогам. Усталые регулировщицы, покрытые пылью, стояли на перекрестках, сигналя фонариками в абсолютной темноте. Освещаемые случайным отблеском фонаря, лица солдат казались Сибирцеву исполненными особой решимости. Да и что в этом удивительного — солдаты знали, что начинается наступление на главную крепость фашизма…

Как ни торопился Сибирцев, приходилось долго ожидать, пока регулировщицы пропускали очередную колонну танков. На этот раз даже его привычный взгляд был поражен количеством движущихся войск. Только поздно ночью сумел он добраться до штаба.

Еще издали, через открытые окна, Сибирцев услышал голос Масленникова. Подполковник, очевидно, звонил по телефонам, разыскивая своего подчиненного.

— Хозяйство Хмурова! Хмуров! У вас Сибирцев? Да где же он?

— Я здесь, товарищ подполковник! — крикнул Георгий, стукнув в подоконник.

— А, наконец-то! — проворчал подполковник, откинув на миг штору. И тотчас же с дороги донеслось: «Убрать огонь!»

Сибирцев, не сняв шинели, прошел в кабинет.

Масленников, чем-то удрученный, убирал со стола документы, щелкал замками сейфа, письменного стола, даже не взглянув на своего помощника. Только убрав все, распрямился, сердито сказал:

— Где это вы задержались? Час назад звонил генерал, просил зайти вместе с вами. Ну-ка, покажитесь. Так и есть: весь в пыли, щетина выросла, подворотничок грязный… А еще разведчик…

За каждым словом Масленникова чудилось непонятное раздражение. Было похоже, что подполковника что-то рассердило без меры и свое зло он невольно срывает на первом встречном. Но ни спросить, ни догадаться, в чем дело, Сибирцев не успел. Подполковник кончил сборы, набросил шинель и молча вышел из кабинета. Сибирцев поспешил за ним.

8

Сибирцев действительно никак не был виноват в том, что подполковнику испортили настроение. Но молчать подполковник уже не мог и, идя впереди майора, продолжал ворчать, только так, чтобы тот ничего не слышал:

— И это называется муж! Уж если сумел жениться, так приспособил бы жену к кухне, не позволял в мужские дела мешаться! А что он может? Поди, и не подозревает, где его жена в это время находится…

Эта вспышка гнева против всех женщин вообще, совсем не похожая на обычное брюзжание, с каким он к ним относился раньше, возникла час назад, а успокоиться подполковник никак не мог.

Он вышел на минуту в дежурную комнату, чтобы распорядиться о вызове Сибирцева, с которым им предстояло отправиться к командующему, и вдруг увидел Марину Николаевну. Марина Николаевна, должно быть, давно уже ожидала, когда подполковник освободится. Она была без шинели, голова ее была тщательно причесана, губы чуть накрашены. И вся она была такой домашней, спокойной, что при одном взгляде на нее радовалось сердце: бывает же у человека такой мир на душе! И подполковник, поверив этому миру и покою, с удовольствием пригласил Марину Николаевну пройти в кабинет.

У него могло быть сколько угодно предположений о причинах, заставивших Марину Николаевну покинуть хозяйство Хмурова. Могло быть желание попросить отпуск: правильно, она этого вполне заслужила. Захотела переехать поближе к мужу:, тоже правильно, штаб находится в спокойном месте, их даже и не бомбят, есть в окрестностях много уцелевших домов, пусть поживут вместе. Интересуется представлением к награде: имеет право — наградной лист подписан давно. Другое дело, если бы Марина Николаевна запросилась на работу в отдел, тут подполковник, несмотря на все свое к ней уважение, посоветовал бы ей обратиться в отдел кадров. Хватит с него и того беспокойства, которое он вытерпел, пока Марина Николаевна была на операции. Тут она подполковника ничем не проймет!

Улыбаясь этим мыслям и догадкам, подполковник подал Марине Николаевне стул, уселся сам и, с удовольствием разглядывая отдохнувшее, спокойное ее лицо, вежливо спросил:

— Чем могу служить?

Вот эта именно неожиданная «штатскость», всегда невольно возникавшая в присутствии женщин в отделе, больше всего и бесила подполковника. Женщину невольно хочется пощадить, когда подбираешь людей на очередную операцию. И дежурить вне очереди ее не заставишь. А между тем рабочее место она занимает…

Впрочем, эти привычные рассуждения он отбросил, ожидая, чего же попросит у него Марина Николаевна. Слов нет, она отлично поработала, и подполковник готов даже покривить душой, лишь бы сделать ей приятное.

Марина Николаевна спокойно сказала:

— Как я понимаю, сегодня или завтра начнется наступление и на нашем участке. Прошу вас направить меня в те части, которым поручен захват Дойчбурга.

Голос ее не изменился, не дрогнул, он был так же ровен и спокоен, как и тогда, когда она здоровалась с подполковником. И Масленников, так же ровно, лишь чуть позволив сыронизировать, заметил:

— А вы и на самом деле отличная разведчица! Даже я не знаю, что где-то начинается наступление!