Туманы сами не рассеиваются

Барлах устало закрыл глаза, чувствуя, как яростно билось сердце в груди. «Бежать отсюда, как можно скорее бежать!» — мелькнуло в голове. Фред повернулся и сразу же увидел шарфюрера, который подобно призраку выплыл из-за пелены дыма.

— Сюда! Сюда! Они здесь! — закричал эсэсовец, потрясая автоматом.

Двое эсэсовцев пробежали мимо Фреда в направлении к лесу. Шарфюрер вытащил пистолет и, направив его на Фреда, потребовал немедленно отдать ему карабин.

Барлах был ошеломлен. Не думая о последствиях, он молча повиновался эсэсовцу.

В этот момент между деревьями блеснула вспышка, а рядом забили автоматы.

Шарфюрер упал на землю, спрятавшись за небольшой бугорок, залегли и эсэсовцы, преследовавшие детей.

Позже Фред Бардах не раз жалел о том, что он тогда не использовал представившуюся ему возможность.

Вскоре подбежали солдаты и наугад открыли по лесу ожесточенную стрельбу. Стрельба из леса прекратилась.

Шарфюрер, держа левой рукой правую руку, в которую его ранило, приказал солдатам продолжать преследование. Однако солдаты дальше опушки леса не пошли. Начинало смеркаться, а тут еще дым пожарища, так что видимость сократилась до минимума.

Первым к Барлаху подбежал Резус и с облегчением воскликнул:

— Это вы! А я уж думал, что вас убило!

— Этот солдат арестован! — со злостью заявил шарфюрер, целясь во Фреда из пистолета. — Он помог бежать двум русским!

Резус, казалось, окаменел.

— Это правда, Барлах? — спросил фельдфебель. — Это кто-нибудь видел?

Фред все еще никак не мог понять, что в сложившейся ситуации все оборачивается против него.

— Господин фельдфебель, это же были дети, — пролепетал он жалобно. — Они бы сгорели в сарае, если бы я их не…

— Да заткнитесь вы наконец! — гаркнул на Фреда шарфюрер. — Русские есть русские! Вы нарушили приказ! Надеюсь, вы примете по данному поводу решительные меры! — обратился эсэсовец к фельдфебелю.

Резус покраснел до самых ушей. Он приказал Барлаху поднять вверх руки и повел его куда-то.

Логично мыслить Фред начал только тогда, когда часом позже его доставили в штаб дивизии. Везли его в машине под проливным дождем. Справа и слева от него сидело по ефрейтору, которым было запрещено разговаривать с ним или отвечать на его вопросы.

Постепенно до Фреда дошло, что ему грозит за его проступок. И страх за дальнейшую судьбу лег на его плечи тяжелым грузом.

С тех пор прошло два года.

Гитлеровские войска потерпели поражение под Сталинградом и медленно откатывались назад под ударами Красной Армии.

Летом 1943 года советским войскам удалось прорвать линию обороны 8-й немецкой армии и 4-й танковой армии и освободить часть украинской земли.

Однажды вечером, было это в августе, по железной дороге между Житомиром и Коростенём следовал длинный эшелон, состоящий из пассажирских и товарных вагонов. Он двигался из самой Германии. В классных вагонах ехали офицеры-отпускники и группенфюреры недавно сформированного штрафного батальона. Солдаты же этого батальона размещались в товарных вагонах.

В предпоследнем вагоне, снизу доверху разгороженном трехъярусными деревянными нарами, ехали штрафники. Они приникли к щелям и крохотным окошкам, чтобы посмотреть, где они едут.

— Я знаю, где мы находимся! — вдруг воскликнул один из солдат. — Я в этом месте уже был! Поверьте мне, отсюда до Киева километров сто — сто пятьдесят.

Солдаты сразу же зашумели, загалдели, обмениваясь мнениями.

— До Москвы отсюда еще очень далеко, — заметил один из них.

В переднем углу вагона на верхних нарах на жидких соломенных подстилках лежали Фред Бардах и Антон Фюрбрингер. Оба припали к дверям, продырявленным осколками авиабомбы, чтобы рассмотреть, где и почему они стоят.

— Так далеко в Россию я еще не заезжал, — прошептал Бардах. — Однако, если я не ошибаюсь, мы находимся где-то по пути в Коростень.

— Тогда недалеко и до того леса, о котором ты нам рассказывал, — сказал Фюрбрингер. — Я полагаю, что нас бросят на строительство новой оборонительной линии.

Снаружи послышалась команда. Двери вагонов начали открывать. Штрафникам было приказано выйти и построиться. Скромные пожитки солдат были тут же погружены в грузовик, который увез их в неизвестном направлении. Самих солдат построили и, как только начало темнеть, повели по пыльной дороге.

Бардах и Фюрбрингер шли рядышком. У каждого на плече лопата. Шли молча. Все знали друг друга плохо и потому не доверялись соседу, который мог оказаться доносчиком.

Фред Бардах отбыл два года в заключении, где и познакомился с Антоном Фюрбрингером.

Однажды вечером в камеру, где сидел Фред, втолкнули небольшого мужчину. Новичок внимательно осмотрел сидевших в камере и, назвав свою фамилию и имя, полез на свободное место на нарах, которое как раз оказалось справа от Фреда. Несколько дней подряд он вел себя отчужденно, ни с кем не разговаривал, а лишь приглядывался. Но однажды вечером он вдруг рассказал свою историю.

Родом он был из Тюрингии. Солдатом прошел через многие страны Европы. Летом 1942 года в его ранце была найдена листовка с цитатами Сталина. Солдата сразу же приговорили к двум годам заключения, а могли бы и вообще лишить жизни. Хорошо еще, что трибуналу не удалось доказать, что эту листовку он сам подобрал.

Фред с тревогой думал о том, почему солдат вдруг так разоткровенничался с ним. И вообще сокрытие пропагандистских листовок каралось смертной казнью. Да и кто на самом деле этот человек?

— Я с листовками никакого дела не имел и не желаю иметь, — дипломатично ответил соседу Фред.

— Я понимаю, что ты мне не доверяешь, — согласился с ним Фюрбрингер. — Но пойми и ты меня: мне бы хотелось знать, с кем рядом сплю.

Проходили дни, и однажды, когда они остались в камере одни, Фюрбрингер спросил Фреда:

— А тебе известно, что 6-й немецкой армии больше не существует?

— Сунут в то место какую-нибудь новую, — помолчав, заметил Фред. — Потом это только болтают, а точно никто ничего не знает.

Фюрбрингер беззвучно рассмеялся и, наклонившись к Фреду, зашептал:

— Это не болтовня… Русские войска уже подошли к Курску и Харькову. Мы же все время болтаем о сокращении линии фронта. Так, видно, будет до тех пор, пока русские не дойдут до Бранденбургских ворот!

Фред и сам думал нечто подобное, однако вслух делать такие выводы побаивался.

— Да ты сам не знаешь, что ты говоришь! Русские у Бранденбургских ворот?! Да как же это возможно? Уж не коммунист ли ты?

— Носить в рюкзаке листовку или оказать помощь русским — это еще не значит быть коммунистом!

Фред здорово перепугался. Лишь через несколько минут, снова обретя дар речи, он пробормотал:

— Но ведь это были детишки. Потом, откуда тебе об этом известно?

— У тюрьмы есть тысяча ушей и тысяча языков.

Молча они пролежали до полуночи, когда Фред вдруг решился и рассказал соседу свою историю.

Неделя шла за неделей. Днем тяжелая работа, а по ночам тайные доверительные разговоры. Постепенно Фред проникся к Антону, который был старше его лет на тридцать, доверием. Однако он все еще не мог понять, кто же такой Антон. И однажды, когда они заспорили о целях этой войны, Фред не выдержал и спросил:

— Признайся, ты красный?

— Из чего ты это заключил? Уж не из того ли, что я сижу в тюрьме? Или оттого, что я одобрил твой поступок, а? Ни для того, ни для другого не требуется быть коммунистом. Да знаешь ли ты вообще, что такое коммунизм?

— Не знаю и знать не хочу! — вскипел Фред. — Я хочу выйти из этих стен живым, понимаешь ты или нет?

— Я тоже, — сказал Антон. — Но нам нужно думать и о том, что будет после нас.

Долгими томительными ночами Фред думал о том, что же будет потом. Перешептываясь с Антоном, он постепенно просвещался политически. Правда, бывали моменты, когда в нем снова просыпалось недоверие к Антону, тогда он по нескольку дней не разговаривал с ним. Но постепенно у него накапливались вопросы, и он снова обращался за ответом к своему соседу.