Особое задание

На танки сажают десант — по отделению автоматчиков. Нам, командирам машин, в таких случаях тоже приходится ехать на броне. Инструктирую автоматчиков, как лучше устроиться, чтобы не свалиться на ухабах, как укрыться от дождя и ветра. Автоматчики посмеиваются: «От езды на танке всегда жарко!» Пожалуй, они правы. Я и сам в этом убедился. А каково им бывает под огнем, в атаке!..

В полночь остановились в большом селе Попельнастое. Впереди по всему фронту — зарницы пушечных выстрелов, слышен грохот разрывов. Где-то справа Александрия, слева — Кривой Рог. Когда же нас введут в бой?..

Команда: «Танки в укрытие, окопаться!» Титский указывает места. Механика-водителя укладываем спать в машине — работа у него тяжелая, надо беречь силы, — а сами беремся за лопаты. Автоматчики помогают нам, и дело спорится.

Рассвет сопровождается воздушной тревогой. Несколько фашистских самолетов сбрасывают бомбы наугад. Не зря мы окапывались! Потерь нет. Когда все успокоилось, подошел мальчик из ближнего дома и показал пальцем на сарай: «Пан офицер (это мне-то!), а у нас в сарае нимец!» Вместе с радистом сняли с сеновала насмерть перепуганного фельдфебеля со знаком «За зиму 41/42 года».

Командир взвода разведки гвардии лейтенант Киселев задал ему несколько вопросов на немецком языке. Молчит. Но стоило кому-то многозначительно погладить автомат, как гитлеровец начал торопливо отвечать, и лейтенант Киселев увел его в штаб полка.

Принесли груду индивидуальных пакетов. Зачем так много? Фельдшер молча глянул на меня и ушел… Ночью — марш. Опять сижу на крыле, рядом с водителем. В темноте иногда возникают вереницы синих, желтых огней: сколько же танков движется к фронту вместе с нами? Радостно ощущать себя частицей этой огромной силы, которая вот-вот навалится на врага. Скорее бы!

Утром за большим селом Желтое принимаю сигнал командира роты: «В линию». Кажется, слышу, как застучало сердце. Танки, бешено взревев моторами, сходят с дороги и, меся раскисший чернозем, развертываются в боевой порядок. Однако это ещё не атака. За высотой командир приказывает остановиться. Орудия расчехлены. Маскируем танк ветками кустарника. Вперед уходит на разведку взвод.

На дороге — разбитые повозки, трупы лошадей. Опять легкая бомбежка, осколки, как горох, стучат по броне. Из машины-радиостанции выносят радиста…

Командир роты привел к нам нового механика-водителя — старшего сержанта Безуглова с орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды на груди. Откровенно говоря, у меня гора с плеч свалилась. Что там скрывать — я до сих пор всё же побаивался. Не боя и не смерти — о ней как-то не думалось; боялся, что наш танк отстанет в атаке. А это хуже всего: ведь могут подумать — струсили. Теперь же я ничего не боюсь. Хороший водитель в бою — половина успеха, если не больше. А разве плохому дадут два боевых ордена? Вон как уверенно осмотрел машину, похлопал по броне, улыбается: «Необстрелянная, матушка. Ничего, мы её сейчас обкатаем… по фашистским косточкам».

Слушаем приказ: «Захватить село Рублевка, обороняемое арьергардом 384-й пехотной дивизии немцев, и быть готовыми к форсированию реки Ингулец западнее села Зеленое».

Кажется, я так и не заметил; когда начался бой. По-моему, в танке воевать не страшно. Мотор ревет, как всегда, тряска нам привычна. Пуль и осколков не слышишь, разрывы еле доносятся. Всё как на учении…

Мгновенная, слепящая вспышка — и прямо перед танком ударил черный фонтан. Машина, качнувшись в сторону, проносится сквозь дым и комья падающей грязи. На окраине села — частые огненные сполохи. Внезапно понимаю: стреляют немцы. В нас стреляют. Торопливо даю целеуказания наводчику Хабибулину, и танковая пушка тотчас отзывается коротким ударом. Ещё выстрел… еще… У плетня, где сверкнул огонь фашистского орудия, в пламени разрыва мелькнули обломки. «Молодец, Хабибулин! Так их!..»

Влетаем в село, несемся по улице мимо разбитых орудий, брошенных повозок, убитых и раненых немцев. У околицы — короткая остановка. Слышим доклад командира роты по радио о взятии села. В ответ — распоряжение: «Немедленно идти на Зеленое».

В это время гитлеровцы, видимо, предполагали, что наступательный порыв советских танкистов иссякает, и пытались остановить наше продвижение. По западному берегу Ингульца спешно закреплялись подразделения 384-й пехотной дивизии немцев.

Нельзя было терять ни одного часа. Подразделения 55-го гвардейского танкового полка спешно стягивались в район Зеленого, чтобы мощным ударом взломать вражескую оборону и развить наступление в направлении сел Ново-Петровка, Шаровка. Это было тем более важно, что ожидался подход сильных вражеских резервов, для которых оборона своих войск по берегу реки могла послужить лучшим исходным рубежом для нанесения контрудара.

…В Зеленом, когда шли на рекогносцировку, мне очень хотелось поделиться с офицерами впечатлениями об атаке. Но все они молчаливы и сосредоточенны. Только Титский взглянул в глаза, улыбнулся и подмигнул. Значит, доволен. Действуй мы неправильно — обязательно выговорил бы. Задачу он нам объяснил в деталях.

Атака — в 7.00. Исходные позиции — в лощине, в полукилометре от берега. Занять к 6.40. Реку форсируем во время короткого огневого налета нашей артиллерии на позиции противника. Указал броды. С выходом на правый берег боевой порядок — линия. Направление — на деревню Спасово. Сигнал атаки по радио — «Волна».

Ротный хорошо сделал, что вместе с командирами взводов взял на рекогносцировку командиров головных танков и механиков-водителей. Мы с Безугловым проползли почти до уреза воды. Ширина реки метров сорок, глубина брода более полуметра. Я рассказал водителю о случае на Ворскле, он спокойно улыбнулся: «Не бойся, командир, все коврики в танке будут сухие». Я знаю: это не пустая похвальба. Видел его в бою. Классно работает…

На исходные позиции вышли вовремя. Забрезжил серый, мутный рассвет. Гитлеровцы бросали осветительные ракеты, но в поднявшемся от реки тумане это, скорее, мешало видеть. Так что мы сосредоточились для атаки незамеченными…

Внезапно дрогнули земля и воздух, над головой зашелестели снаряды, и стена разрывов взметнулась на правом берегу Ингульца. Почти одновременно — сигнал «Заводи!». Лощину заволокло дымом из выхлопных труб танков. Ловлю в наушниках слово «Волна».

В зеркале реки мечутся отражения разрывов. Танк ровно и сильно режет воду скошенной грудью. На противоположном берегу Безуглов прибавляет газ — стремительно идем на разрывы своих снарядов. Стена бушующего огня и стали совсем рядом. Однако такое чувство, что свои не могут поразить. Огневой вал внезапно отпрянул, вспышки разрывов из сумерек выхватывают мечущиеся фигуры. Бьем по ним из пулеметов — и вперед, вперед!..

Светает. Рассеивается туман. Видно Спасово. С окраин села зло хлещут пулеметы и противотанковые орудия. Их нащупывает наша артиллерия. Мы присоединяемся к ней, но огонь врага не ослабевает. С поразительной отчетливостью запоминаю каждую огневую точку, почти безошибочно угадываю время вражеского выстрела. Ни с чем не сравнимо это длящееся лишь мгновение жуткое ожидание удара, за которым следует вспышка торжества: «Промазал, гад!» Немцы явно нервничают. Однако и нам не просто «доставать» закопанные в землю вражеские орудия.

Командир приказывает роте по радио: «Обойти и атаковать Спасово с юга». На полном ходу ведя огонь, врываемся в село и выходим на его западную окраину. Что значит маневр! Рядом становится танк соседней роты. В люке по пояс — командир. Совсем молодой, в черной блестящей куртке, на голове шлем с ларингофонами. Он доволен: захватил радиостанцию. Два фашиста подняли руки, а радистка-немка застрелилась. Жаль, не знаю немецкого языка, а то спросил бы у гитлеровцев, какие новости.

— Новости у немецких связистов действительно были, — сказал генерал Рязанский. — Важные новости и, прямо скажем, неприятные для полка, бригады и всего нашего корпуса. Фашисты только что приняли радиограмму о подходе крупных танковых сил, брошенных на помощь их пехотной дивизии, доживавшей последние часы. Но докладывать об этой радиограмме немецким радистам пришлось не своим, а нашим офицерам. Разница, конечно, существенная. Части корпуса, продолжая наступление, готовились отразить контрудар.