Подводный реванш

...Завершая чтение, я несколько раз подряд истово осенил себя крестным знамением и сделал глубокий поясной поклон.

«Если у меня когда-нибудь родится сын, — подумал я, разгибаясь, — то я обязательно назову его...» — и в эту самую минуту увидел, как висевшая передо мной икона Святителя отделилась от стены и словно бы спрыгнула мне на руки. Ноги мои при этом подкосились, я грохнулся на пол и уронил икону. Кинувшись ее поднимать, я вдруг почувствовал, что меня словно бы подфутболили под зад — пол подо мною качнулся, я упал грудью на лик Святого Николая, и только тут до меня дошло, что наша лодка куда-то движется... Движется! А это значит, что мы все-таки выскользнули из ледяных челюстей и можем продолжить наше возвращение на родину... Радуйся, Николае, великий Чудотворче, твоими молитвами пришло нам избавление от гибели в пучине!..

— Все стоят по местам на лодке! Срочное погружение! Осмотреться в отсеках! — громыхнуло по давно уже безмолвствовавшей общекорабельной связи. — Старпом! Перевести управление вертикальным рулем в центральный пост! Проверить горизонтальные рули в работе!..

Лодка последний раз дрогнула, пол под ногами принял привычное положение, и каким-то неведомым чувством я ощутил, что мы поплыли.

— Погружение 300 метров! Скорость 12 узлов! В кают-компании продолжают читать акафист!..

Я, пошатываясь, поднялся с пола и аккуратно вернул икону на место. Затем подобрал упавший рядом с тумбочкой молитвослов и, едва различая от волнения строчки, прочитал:

«...О, пресвятый и пречудный отче Николае, утешение всех скорбящих, нынешнее наше приими приношение, и от геенны избавитися нам Господа умоли, богоприятным твоим ходайством, да с тобою воспеваем: Аллилуиа...»

А потом не удержался, положил книгу на тумбочку и побежал на центральный пост, дабы убедиться в том, что мы и на самом деле вырвались...

Мы вырвались! Господи Боже мой, мы действительно вырвались! Еще несколько дней, и мы будем в Видяево, а там — 90 километров до Мурманска, оттуда первым же попавшимся самолетом на Москву, и — Ленка, ты еще не забыла меня?..

...Освободившись от тисков расколовшегося на несколько обломков айсберга, лодка с постоянно наращиваемой скоростью двигалась через глубины Ледовитого океана, торопясь к так давно оставленному нами берегу...

— ...Ну вот, папарацци, скоро ты с нами и расстанешься, — печально пошутил, зайдя ко мне в один из последних вечеров вместе с замполитом и Дмитрием Илья Степанович. — И забудешь все это, как страшный и неправдоподобный сон.

— Да уж, — поддакнул Огурцов. — С правдоподобием дела у нас обстоят туго. Не говоря уже о полной правде. Даже, если «Курск» нынешним летом и в самом деле поднимут на поверхность, люди все равно не узнают ничего из того, что с ним случилось. Члены комиссии будут, как всегда, отводить глаза в сторону, говорить о внутреннем взрыве на лодке, рассуждать о трагическом стечении обстоятельств, делать глухие намеки на вину самого экипажа... Но правды не узнает никто.

— А вы думаете, ее все-таки поднимут? — спросил я.

— Я думаю, что проект подъема с самого начала обставят особой секретностью, — подал голос Муромский. — Ну а потом, поближе к штормам, чтобы были основания в любую минуту прекратить работы, лодку распилят на части и одну из них, пару раз уронив при подъеме и тем самым уничтожив последние свидетельства истинных причин гибели «Курска», все-таки вытянут из воды и покажут издалека журналистам. Хотя, как справедливо заметил Антон Евграфович, сути произошедшего в Баренцевом море это все равно не раскроет.

— И вы об этом так спокойно говорите? — не выдержал я. А что тут поделаешь? — вздохнул командир. — Если сказать вслух правду о случившемся двенадцатого августа, значит, надо выставлять серьезные претензии США. А кто же, скажи на милость, пойдет сегодня на это?..

— Так что ты теперь — единственный, кроме членов нашего экипажа, кто знает, что и как происходило под водой на самом деле, — уточнил Дмитрий.

— И чем такие вещи обычно должны заканчиваться, — добавил замполит.

— Он прав, — кивнул головой после минутного размышления Илья Степанович. — Потому что хоть инструкции для нашего флота и пишутся в чужих генштабах, но стоят у штурвалов и нажимают на кнопки пуска торпед — все-таки наши, русские моряки. А потому и окончательное слово будет за нами.

— Вот и опиши все это в своем журналистском отчете. Да разве же такое напечатают в наших сегодняшних газетах? — хмыкнул Дмитрий. — Подобный материал если и можно как-то донести до читателя, то только сделав из него сюжет какого-нибудь фантастического романа.

— Скорее уж, виртуального, — поправил я.

— Во-во, именно ври-туального, — уточнил замполит.

— Bpu — переспросил, наморщив свои светлые брови,

Дмитрий.

— Ну да, — подтвердил Огурцов. — Потому что сегодня, чтобы тебе хоть немножечко поверили, надо обязательно врать, врать и врать. А иначе и читать никто не будет...

... А через несколько дней, поднявшись на перископную глубину, мы увидели прямо перед собой землю.

— Ну, вот и все, папарацци, — произнес, отрываясь от окуляров перископа, Муромский. — Сейчас мы высадим тебя неподалеку от Северодвинска и навсегда расстанемся. Надеюсь, ты уже сочинил легенду, которую будешь рассказывать о своем шестимесячном отсутствии? Можешь сказать, что тебя унесло в море на оторвавшейся льдине, и все это время ты питался вылавливаемым шапкой планктоном... Вон какая у тебя отросла борода за эти месяцы, больше, чем у Федора Конюхова! — кивнул он на мое не бритое все это время лицо.

— Не думаю, что у меня будут из-за этого проблемы, — беспечно отмахнулся я. — Скажу, что подвернул ногу и всю зиму провалялся далеко от города, на станции у подобравших меня метеорологов. Могу, если понадобится, даже описать это в подробном очерке.

— Да я это к тому, чтобы ты случайно не проговорился и не рассказал о нашей миссии. Поверить тебе все равно никто не поверит, но слух может дойти туда, куда не надо, и тебя будут потом из-за этого таскать на всякие ненужные «собеседования».