Расти, березка!

— Отцу пишешь? — спросил секретарь комитета комсомола Гончаров.

— Ему.

— Адресок не дашь?

— Зачем? — удивился Абдугафур.

— Ну так, на память.

— Пожалуйста! Приезжайте к нам: самым почетным гостем будете!

— Может, когда-нибудь и заеду, — пообещал старший сержант, записывая в блокнот адрес.

Недели через три в строительный отряд пришло письмо. Председатель колхоза «Кзыл Узбекистан» Абдужамил Маткабулов, отец Абдутафура, писал сослуживцам своего сына о колхозном хозяйстве и о том, какие люди трудятся на полях. «В этом году продадим государству пять тысяч тонн хлопка, тысячу тонн картофеля, почти три тысячи тонн овощей, четыреста тонн яблок, а винограда не менее ста шестидесяти тонн, — писал отец. — Приезжайте, посмотрите на нашу жизнь».

Ничего не забыл старый Абдужамил. И про школу-интернат, и про Дом культуры. Еще о том, что в военно-строительном отряде кроме его сына несет службу и сын колхозного бухгалтера — Хамидулла Мирахмедов. И председатель колхоза давал наказ сыну и его земляку, а также всем их однополчанам: свято выполнять воинский долг, трудиться для счастья любимой Родины.

Солдаты с интересом прослушали письмо старого колхозника и поручили его сыну Абдугафуру написать ответ от их имени.

Он сел, написал первую фразу: «Не беспокойся, отец. Не опозорю тебя».

Написал и задумался. Не опозорю… А товарищу не помог!

Сказал об этом односельчанину Хамидулле Мирахмедову. Они не только соседи, но и друзья: вместе учились, вместе в армию пошли служить, а недавно экзамен сдавали на каменщиков.

— Ошибку можно исправить, — сказал Мирахмедов. — Вот придет пополнение — учить будем.

И верно: пришли в отряд новички, да такие неопытные, неловкие, никаких навыков. Абдугафур взял над ними добровольное шефство. Особенно с одним земляком занимался и в отличники его вывел.

А однажды в отряд неожиданно приехал отец. Приезжал на выставку да мог ли к сыну не завернуть?

В казарме запахло яблоками.

— Налетай, ребята! — позвал товарищей Абдугафур.

Радуется старый Абдужамил: ладные стали ребята — что сын, что Хамидулла. А когда вошел командир, спросил:

— Вид у ребят хороший, а как служат они?

— Ваш Абдугафур да и другие земляки ваши хорошо работают. Ну, у сына был поначалу грешок, — улыбнулся командир, — но сумел от него избавиться. Теперь он ударник коммунистического труда, представлен к награждению значком «Отличник военного строительства».

— Спасибо вам за доброе слово, — сказал отец. — Хорошему ремеслу научили. Нам в колхозе тоже нужны строители.

Командир опять улыбнулся:

— А что, если всем отрядом приедем?

— Для всех работа найдется. И плов найдется, — сощурил в улыбке глаза председатель колхоза.

И словно еще ярче засияла звездочка на его груди.

Соколовы

… Сдержать волнение! По крайней мере, внешне быть спокойным. Как-никак, а ему уже двадцать пять. К тому же он человек военный, офицер. Правда, к этому званию нередко добавляют «молодой». Но ведь он, гвардии старший лейтенант Владимир Соколов, уже командир роты. А командиру — Владимир убежден в этом — полагается управлять эмоциями. По правде говоря, это раньше ему удавалось, и не без успеха. Удавалось, когда рота выходила на учения, устремлялась в атаку, стойко обороняла позицию, когда сквозь метель или по непролазной грязи пробиралась на марше к новому рубежу, чтобы упредить «противника». Даже в самые критические моменты он управлял своими чувствами спокойно. Удавалось на полигоне, стрельбище и даже в беседах с «трудными» солдатами, что особенно нелегко, тем более, если беседы приходится повторять не два, не три, а много-много раз с одним и тем же человеком. Попробуй тут не погорячиться, не сорваться, как говорят, с нарезов. И тем не менее самообладание не покидало молодого офицера.

А вот сейчас, как ни старается, ничего не выходит. И сердце бьется так, словно хочет вырваться из груди, и щеки горят, будто кипятком ошпарены. А рука, мускулистая рука перворазрядника, чуть дрожит, когда на ладонь ложится маленькая, легкая, почти невесомая книжечка.

Он готовился к этому дню долго. Мысленно повторял слова, которые скажет. Но куда они улетучились сейчас, те слова? Неужели забыл их молодой офицер. Нет, не забыл. И всю жизнь не забудет. Он помнил их всегда, Но сейчас ему вдруг показалось: произнеси эти слова вслух, и они, напыщенные, померкнут.

Прижимая к груди только что принятый партийный билет с силуэтом родного Ильича, Владимир почувствовал, как безмерно счастлив. Но не высказать словами то, что на душе. Собственно, разве нужны слова? Разве слов ждет от него партия? И он едва слышно, казалось, не произнес, а прошептал:

— Будем работать.

Так же сказал и его замполит, гвардии лейтенант. Тоже Владимир. Тоже Соколов. Он раньше получил партийный билет нового образца. Возбужденный прибежал в роту. Долго беседовали они тогда, три коммуниста. Два Соколовых и командир первого взвода гвардии старший лейтенант Борис Климкин. О том, как трудно удержать звание отличной роты, как много впереди испытаний — стрельбы, учения… Скоро упражнение выполнять, а «бегунков» поражать научились еще не все. Что-то нужно радикальное предпринять. Вспомнили и наводчика боевой машины гвардии рядового Владимира Кузнецова. Неладное с ним творится. Нарушил дисциплину. Командир не прошел мимо, наказал солдата. Тот обещал исправиться. Но взыскание даст эффект лишь в том случае, если оно подкреплено воспитанием, если за дело берется коллектив. Важно отношение к проступку солдата его самых близких друзей.

Или еще: кое-кто неуверенно чувствует себя на огневом рубеже. У иных нет достаточной собранности…

Словом, одна за другой вставали проблемы. Большие и малые. Тогда-то заместитель командира роты по политчасти и сказал:

— Работать будем.

И многозначительно, с ударением, добавил:

— Слу-жить!

Как и замполита, ротного до глубины души тронуло то, что событие, происшедшее в его личной жизни, далеко не личное. Так считали все подчиненные. Иначе, как только он вернулся в казарму, не окружили бы его, не спешили бы поздравить, пожать руку, улыбнуться. Старшему лейтенанту казалось, что в ту минуту он особенно близок к ним, касается их сердец, чутких и восторженных, сдержанных и порывистых. Самых разных. Владимир заметил даже, как неловко стало Кузнецову от того, что омрачил он эту всеобщую радость. И на это обратил внимание командир роты. «Значит, прочувствовал», — промелькнуло в сознании.

Владимиру было известно, конечно, что после беседы с ним, долгой и острой, замполит разговаривал с его друзьями — Александром Ильиным, Владимиром Кривобоковым, Феликсом Ежовым. Они уже знали, что отделение, хотя по успеваемости и не отставало, лишено первенства в соревновании из-за недисциплинированности одного человека.

— Если Кузнецов поймет ваше отношение к случившемуся, — сказал лейтенант, — если он убедится в том, что вы непримиримы, дело пойдет к лучшему.

Как видно, беседа не прошла бесследно. Друзья поговорили с Кузнецовым начистоту. И это было заметно по его поведению, по тому, как старательно занимался он, с каким желанием действовал в поле, на стрельбище, с какой убежденностью отвечал на вопросы командира. Конечно, еще рано было говорить об «исцелении». Но перелом наметился, взыскание и все, что последовало за ним, не прошло бесследно. А это уже хорошо. Сумели пробудить у человека совесть. Она подскажет, как ему поступить дальше. Дали понять, что не только командир, замполит, но и весь коллектив отличной роты не простил промашки, ждет исправления, поможет восстановить доброе имя солдата. А если вся семья на одну волну настроена — нарушителю не устоять…

Когда коммунисты остались одни в канцелярии роты, командир озабоченно произнес:

— Беспокоят «бегунки». Не всем покоряются. По первой цели без промаха бьем, а «бегущие фигуры»…

— Может быть, поконкретней соревнование организовать? — Лейтенант вопросительно посмотрел на командира.