Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе

Никогда, никогда раньше не смогла бы я сказать все это, произнести вслух, но теперь точно разом рухнула сдерживавшая плотина, и слова вырывались откуда-то из глубины души помимо моей воли…

Алексей положил руки мне на плечи, притянул к себе.

— Бедная моя Вера! — тихо сказал он. — Я ведь ничего не знал…

Я почувствовала, что меня душат слезы. Прижалась к его груди и разрыдалась. Он не успокаивал меня, только снял с моей головы ушанку и гладил по волосам…

Наконец я немного успокоилась. Подняла голову, спросила с трудом:

— Что… мы будем теперь делать?

Он, видимо, не понял.

— Что же теперь можно сделать, Веруня? Мертвые не воскресают.

— Я не о том… Как мы… похороним его?

— Похороним? — недоуменно переспросил Алеша. — Какие могут быть похороны, когда на улицах лежат сотни, а может быть, и тысячи неубранных трупов?..

— Но не оставлять же его здесь!

— Думаю, надо сообщить управхозу…

— Сообщить управхозу? Для чего? Чтобы Федора Васильевича вынесли из дома и положили на снег?..

Из глаз моих снова полились слезы. Я стала доставать из кармана ватника платок и выронила на пол свернутую бумажку. Наклонилась, подняла. Это была записка Суровцева.

И вдруг мысль моя заработала с предельной ясностью и четкостью. «Надо срочно разыскать Суровцева, — подумала я. — Может быть, в его распоряжении есть какой-нибудь транспорт… или попросить Алешу добраться до завода, достать там машину. Впрочем, нет, это займет очень много времени — до Кировского далеко…»

— Вот что, — решительно сказала я, — ты сможешь побыть здесь час или полтора?

— Конечно! Но что ты придумала?

— Подожди!

И я побежала по темному коридору к выходу…

Моя медицинская сумка не раз помогала мне останавливать проходящие машины. Обычно, завидев грузовик, я выбегала на дорогу, поднимала сумку и ждала, пока шофер, разглядев красный крест, затормозит. Почти не было случаев, чтобы машины проезжали мимо.

Я и сейчас остановила три или четыре грузовика, но все они шли не в нужном мне направлении.

Если бы речь шла о помощи живому, я, не задумываясь, заставила бы первого же водителя изменить маршрут. Но сейчас… сейчас я считала себя вправе воспользоваться лишь попутной машиной.

Наконец мне повезло. Я остановила грузовик, который шел на Литейный, а это было мне по пути.

Наконец я добралась до четырехэтажного дома под тем самым номером, который был указан в записке Суровцева.

Возле открытых ворот прохаживался часовой. Я разглядела несколько стоявших во дворе полуторок и обрадовалась: значит, часть, в которой служит Суровцев, располагает машинами. Подошла к часовому, держа свою сумку так, чтобы он мог видеть красный крест, и спросила:

— Товарищ боец! Мне нужен капитан Суровцев, где я могу его найти?

Часовой осмотрел меня с ног до головы, задержал взгляд на сумке:

— Медицина?.. В наших делах она не требуется.

Я не поняла, что он хотел этим сказать, и снова спросила:

— Где капитан Суровцев?

— Вот в тот подъезд иди. На второй этаж.

Я направилась к подъезду. Он никем не охранялся. Вошла, приоткрыв висевшую на одной петле дверь, и стала подниматься по лестнице. В темноте столкнулась с кем-то спускавшимся вниз, спросила:

— Как пройти к капитану Суровцеву?

— Первая дверь налево, — ответил человек.

С того мгновения, как, взглянув на выпавшую из моего кармана записку, я вспомнила о Суровцеве и о том, что он предлагал мне свою помощь, я ни секунды не подумала о самом Володе… Но теперь, оказавшись перед его дверью, вдруг со всей отчетливостью представила себе, что сейчас увижу его и что он, несомненно, решит, будто я пришла только для того, чтобы встретиться с ним… Эта мысль промелькнула в моем сознании мгновенно, пока я без стука открывала дверь…

В маленькой комнатке за столом, спиной к двери, сидел человек в полушубке и разговаривал с другим, лица которого мне тоже было не видно.

— Товарищ Суровцев! — негромко произнесла я.

Сидевший ко мне спиной обернулся — лицо его было мне незнакомо. Зато теперь я увидела, что напротив него сидит одетый в меховую безрукавку Суровцев.

— Товарищ капитан… — шагнула я к нему.

Несколько секунд Суровцев смотрел на меня растерянно, потом вскочил из-за стола.

— Вера? Вы?!

Тот, второй, тоже поднялся и отошел к стене.

— Вера! — повторил Суровцев. — Неужели это вы! Я сейчас. — Он обернулся к человеку в полушубке: — К двадцати четырем ноль-ноль норма должна быть выполнена. Подрывников оставьте на объекте. Ясно?

— Слушаюсь, товарищ капитан, — ответил тот. — Разрешите идти?

И поспешно вышел из комнаты.

— Вера, как я рад, что вы пришли, — сказал Суровцев, подходя ко мне. — Я уж и надеяться перестал! А сам второй раз заходить не решался…

— Володя, милый, — проговорила я тихо, — у меня к вам просьба, огромная просьба… Умер человек… очень дорогой мне человек. Старый ленинградский архитектор… Я не знаю, где и как его похоронить. Нужна машина. Я подумала, что, может быть, вы сможете достать грузовик…

На лице Суровцева появилась горькая усмешка. Он спросил:

— Где умер?

— Дома, у себя дома!

— А где его дом?

— На Мойке.

— Не мой район, — проговорил Суровцев.

Я не поняла.

— Какой район? Почему не ваш?

— Как вы сами-то живете? — не отвечая на мой недоуменный вопрос, спросил он. — Как мама?

— Она умерла, Володя… О себе я расскажу потом, а сейчас, если можете… я очень, очень прошу…

Суровцев подошел к двери и крикнул:

— Дежурный! Спецфургон, гроб и двух бойцов на выезд!

Вернулся и сказал:

— Я не уверен, есть ли у нас гробы… Кажется, не осталось. Машина будет минут через десять… А кто он вам, этот архитектор? Родственник?

— Да, да, — кивнула я. Мне почему-то показалось, что я должна ответить на этот вопрос утвердительно.

— А там, в квартире, кто-нибудь есть?

— Да, конечно, там один майор дожидается, мы с ним зашли Федора Васильевича проведать, а он… мертвый!.. Ну, а мы не знаем, куда, на какое кладбище его везти, ни я не знаю, ни Звягинцев.

— Кто?! — воскликнул Суровцев.

И только тогда я вспомнила, что он знаком с Алексеем, что они где-то вместе служили.

— Да, да, Звягинцев, — подтвердила я, — он вернулся в Ленинград, и мы встретились…

— Так, значит… — тихо проговорил Суровцев и не окончил фразы.

— Ну, а как вы, Володя? — переменила я тему, ощутив вдруг неловкость. — Рука, я вижу, совсем зажила! Вы тогда нам столько хлопот доставили своим бегством…

— Извините, другого выхода не было.

— Меня тогда начальник госпиталя так отчитывал, — продолжала я, чтобы чем-то заполнить эти десять минут ожидания, — а я его убеждала, что вы на фронт, в свою часть ушли, ведь верно?

— Да, верно.

— А теперь, значит, получили назначение в Ленинград?

Он молча кивнул.

— Я вижу, вы стали большим начальником, — сказала я, стараясь, чтобы слова мои прозвучали дружески и шутливо.

— С чего вы это взяли? — Суровцев нахмурился, не приняв моей шутки.

— Ну, для того чтобы вот так приказывать выделить машину и бойцов, надо по меньшей мере частью командовать! И давно вас в город отозвали?..

6

Суровцев молчал. Вопрос Веры заставил его пережить все заново. Будто только вчера его неожиданно отозвали с Невской Дубровки, где он командовал инженерным батальоном… А произошло все это так…

Было уже четыре часа дня, когда усталый, измученный, ошеломленный всем тем, что ему пришлось увидеть по пути, Суровцев добрался до комендатуры. Дежурный посмотрел его командирское удостоверение, взглянул на командировочное предписание и произнес, не то спрашивая, не то просто констатируя:

— Тридцать — двадцать пять…

Суровцев пожал плечами — он уже забыл, что именно этот номер приказа был обозначен в графе «Основание».

— Куда меня направляют? Что за полк? — спросил он.