Красный ветер

Сейчас Мануэль Росалес, по всей вероятности, должен был находиться дома — экипажу Эмилио разрешили два дня отдохнуть. Вот там, у Мануэля, он как следует и поразмыслит. Вряд ли кто-нибудь подумает искать его у низшего чина: среди офицеров, да еще дворянского происхождения, не принято заводить близких знакомств с людьми подобного рода.

— Святая мадонна! — Кончита, увидев Эмилио, всплеснула руками. — Святая мадонна, ты посмотри, кто к нам пришел. Мануэль! Проходите, проходите, сеньор Прадос, и, пожалуйста не стесняйтесь, мы очень вам рады. А вы, — она замахнулась на девчушек, с любопытством разглядывающих гостя, — марш отсюда, стрекозы!.. Да где же ты есть, Мануэль, увалень этакий! Ты что, ничего не слышишь и не видишь?

Кончита говорила быстро-быстро, притом, как большинство испанских женщин, каждое слово подкрепляла каким-нибудь, характерным жестом, и даже в паузах ее руки все время были чем-то заняты: то она поправляла на голове гребень, то одергивала юбку, а то и просто шевелила пальцами, словно в ладонях у нее были зажаты кастаньеты.

Наконец появился Мануэль. Приветливо, но без угодливости, поздоровавшись со своим командиром и сказав Кончите, чтобы она принесла бутылку вина и сыр, он пригласил Эмилио в свою комнату. И, усадив его на диван, сразу же спросил:

— Что-нибудь случилось, господин капитан?

— Мы ведь не на службе, Мануэль, зови меня просто Эмилио… Ничего особенно не случилось, но если вы с Кончитой не станете возражать, я эту ночь переночую у вас.

— Конечно, мы не станем возражать, — ответил Мануэль. И улыбнулся: — Как не станем и спрашивать, почему это необходимо.

Они засиделись далеко за полночь. Эмилио поразили ясная мудрость Мануэля, его знание жизни и осведомленность в таких вопросах, которые для него самого были темным лесом. Стоило Эмилио по какому-то поводу сказать два-три слова о Франции, и Мануэль тут же обстоятельно, с таким знанием дела, будто был опытным дипломатом, заговорил о позиции Леона Блюма в международных вопросах, об отношении социалистов к Лиге наций… Случайно обронив фразу о Советской России, Эмилио никак не ожидал, что его механик может что-то знать и об этой стране. И был крайне удивлен, когда Мануэль подробно начал рассказывать о политической структуре этого государства, о его экономических успехах, об огромном авторитете коммунистической партии среди народа и об авторитете Сталина.

— Это не Леон Блюм, не Чемберлен и не Лаваль! — убежденно говорил механик. — Это человек, который ни на какие сделки с фашистами не пойдет.

— Да, Сталин не ввяжется в грязную игру, какую ведут сейчас эти негодяи, на каждом шагу потакая Гитлеру. — Это сказала Кончита.

Эмилио оглянулся. Она стояла, прислонясь к двери, в фартуке, который, видимо, забыла снять, — умные глаза женщины, немало повидавшей на своем веку, и такая же убежденность в голосе, как у Мануэля.

— Диву даешься… — продолжала Кончита, подходя к дивану и присаживаясь рядом с Эмилио. — Диву даешься, когда подумаешь, в какую пропасть они тянут мир! Неужели настолько ослепли от ненависти к Москве, что готовы на все, на любые подлости, лишь бы столкнуть Гитлера с Россией? И все это придается расхлебывать нам, простому народу…

Эмилио не верил своим ушам и глазам. Та ли это Кончита? И откуда она знает, что делается в мире?

Словно угадав мысли Эмилио, механик сказал, с улыбкой взглянув на жену:

— Кончита коммунистка, господин капитан. Она ведет большую работу среди женщин как агитатор и пропагандист. Поэтому ей много надо знать…

— А ты, Мануэль? — спросил Эмилио. — Ты тоже коммунист? И, тоже ведешь какую-нибудь работу?

— Конечно, господин капитан! В партию мы с Кончитой вступили вместе. Это было три года назад. Теперь мы с ней не представляем другой жизни, как жизнь в борьбе за счастье народа… Я, кажется, говорю немножко по-книжному, но все эта правда и от души.

Кончита добавила:

— Сейчас мне трудно даже вспомнить, чем и как я жила раньше, дальше своего носа ничего не видела. Теперь все по-другому. Если бы вы знали, господин капитан, как я благодарна моему Мануэлю! Другие мужья считают, что женщина, кроме корыта, пеленок и постели, ничего другого не должна знать. А Мануэль… Давайте мы с вами вдвоем выпьем за нашего Мануэля, господин капитан! Он славный человек, хотя мы с ним иногда и ссоримся по разным пустякам…

Она быстро поднялась, налила два бокала красного вина и один из них отдала Эмилио.

— А потом мы выпьем за вас, господин капитан. Мануэль говорит, что вы не из тех офицеров, которые боятся испачкать руку, чтобы поздороваться со своим подчиненным. А вы ведь из знатного рода, это же правда, господин капитан?

— Это правда, Кончита, — ответил Эмилио. — Давайте выпьем за Мануэля…

А через час Кончита запела веселую андалузскую песню, и глаза ее опять задорно блестели — теперь это была прежняя Кончита, обыкновенная испанская женщина, и Эмилио смотрел на нее так, словно перед ним было какое-то чудо, незнакомое ему и непонятное.

«А я-то и не подозревал, что есть и другой мир, совсем не похожий на тот, в котором живу я, — говорил он самому себе. — И этот мир, оказывается, значительно светлее и проще, чем мой, в нем уютнее и теплее, и люди, живущие в этом мире, наверняка ценят и любят жизнь больше, чем мы».

Он вдруг спросил у Мануэля:

— Вас много? Я говорю о коммунистах. Без всякого нажима, без всякого наигранного пафоса, как человек, уверенный в своих силах, механик ответил:

— Да, много. И с каждым днем становится все больше.

Эмилио спросил об этом потому, что неожиданно подумал: «Они первыми примут на себя удар. Самыми первыми! И никто другой, а только они должны первыми узнать о грозящей опасности».

И он сказал:

— Знаете, почему я пришел к вам? Мне кажется, за мной охотятся… Да нет, не кажется, а совершенно точно…

— За вами охотятся?! — воскликнула Кончита. — За вами, господин капитан? Кто же может за вами охотиться? И по какой причине?

— Причина есть, Кончита. Весьма серьезная. Хотя те, кто очень хотел бы меня сейчас увидеть, переоценивают мои способности…

И Эмилио обо всем рассказал. Он говорил и говорил, и ему самому начинало казаться, что все это не совсем правдоподобно и, наверное, Мануэль и Кончита вряд ли ему верят, а если верят, то считают, что он, конечно же, сгущает краски и многое преувеличивает. Заговор, мятеж, какие-то условные фразы, которые должны будут прозвучать в эфире, — не подшутили ли над господином капитаном, не смахивает ли все это не детективную историю, над которой стоит лишь посмеяться?..

Однако, взглянув на Мануэля и Кончиту, Эмилио увидел, с каким напряженным вниманием они слушают и как тревога все больше и больше их охватывает. Они ни разу его не прервали, только изредка переглядывались друг с другом, а по том Мануэль вдруг поднялся и решительно сказал:

— Я должен идти!

Кончита не стала спрашивать, куда и зачем он должен идти, но не менее решительно заявила:

— Нет, пойду я. А ты останешься с господином капитаном. Его нельзя оставлять одного: у этих сволочей нюх хороших ищеек.

— Ты права, — согласился Мануэль. — Беги к Аранде и скажи: пусть немедленно идет сюда. Немедленно, слышишь?

Кончита, набросив темный плащ, вышла на улицу. Нигде ни одной живой души, ни в одном окне ни полоски света. Город спал, но Кончита теперь знала, что во многих домах с завешенными плотными шторами окнами в эти минуты копошатся те, кто через день или два выползут из своих щелей и начнут убивать, убивать, убивать…

Кончита не отличалась особой храбростью: как большинство женщин, она всегда боялась темноты, боялась ночных загадочных звуков, ей всегда казалось, что в темноте к ней кто-то обязательно подкрадывается и, как только она замедлит шаги или оглянется, этот кто-то бросится на нее и нанесет смертельный удар. «Я страшная трусиха, Мануэль, — часто говорила она мужу. — Когда-нибудь у меня от страха разорвется сердце»..