Камера смертников

Разве думал он тогда – молодой, до невозможности счастливый производством в офицеры и постоянно косивший глаза на свои новенькие погоны, – как повернется жизнь, что почти тридцать лет спустя он, уже пятидесятилетний человек, вместе с перешедшим на сторону немцев сыном кулака-эсера, будет качаться в служебном купе обшарпанного поезда, выстукивая своим хозяевам шифртелеграммы?

Да если бы кто тогда сказал об этом, он ни за что не поверил бы, даже, наверное, вызвал бы на дуэль, сочтя подобные россказни тяжким оскорблением.

Однако жизнь повернулась совсем не так, как он мечтал, и пришлось испить свою чашу, слава Богу, пока еще не до дна. Началась война, попал на фронт, потом ранение, снова фронт – атаки, окопы, сырые блиндажи, шушуканье солдат, большевики, меньшевики, эсеры. Всех бы их сразу, без суда и следствия ставить к стенке, но распускали наверху слюни, не понимали, куда заведет либерализм и потакание всяким депутатам, думам и бульварным газетенкам. А тут и гром грянул – отрекся государь от престола! Такое пошло, что лучше и не вспоминать.

Читали, помнится, стишки Максимилиана Волошина:

Вдуматься, так сущая глупость, беспробудная ересь, а поди ж ты, нравилось, подвывали, как собаки на луну, сползаясь в добровольческую армию. И опять кровопролитные бои.

В одном селе, только-только отбитом у красных, неожиданно встретил чудом выжавшего после тифа, похожего на труп Димку Сушкова – прапорщика из их бывшего полка. Тогда-то вдруг и родилась у Ромина мысль добыть себе новые документы – благо, все бумаги красного лазарета оказались у него в руках. Добыл, спрятал, еще сам не зная зачем и какую роль они потом сыграют в его жизни. Димка Сушков потом куда-то делся – может, контрразведка забрала, а может, сбежал, – снова начали жать красные и покатились полки Добрармии назад, аж до самого Крыма.

Там вроде бы снова ненадолго улыбнулось лучезарное счастье – на самый верх вынесло Петра Николаевича Врангеля, длиннолицего сорокадвухлетнего генерала с весьма занятной биографией.

Его предки были выходцами из Швеции, при Полтаве шесть Врангелей бились за Петра I и столько же за Карла XII. Дед Петра Николаевича – генерал-адъютант, в Кавказскую кампанию взял в плен самого Шамиля, а отец – Николай Егорович Врангель – был председателем Амгунской золотопромышленной компании, членом правления Биби-Эйбатского нефтяного общества и товарищества спиртоочистительных заводов, вице-председателем акционерного общества «Сименс и Гальске», и славился как крупный коллекционер всяких заморских редкостей и антиквариата.

Широко шагал мужчина, вперед глядел, потому сына своего Петра отдал учиться не куда-нибудь, а в Горный институт, выпускники которого приравнивались во всех правах с военными, имели свою табель о рангах – титуляцию – и получали, прямо скажем, очень приличное образование, как техническое, так и гуманитарное.

В офицеры Петра Врангеля произвели по экзамену из вольноопределяющихся. Юнкерской подготовки он не имел, но стараниями отца попал служить сразу в лейб-гвардии казачий полк. В японскую войну стал хорунжим второго Аргунского полка Забайкальского казачьего войска, потом окончил Академию Генерального штаба и в Мировую уже командовал первым Нерчинскии казачьим полком, входившим в Уссурийскую дивизию, действовавшую под командованием генерала Крымова в Карпатах.

Некоторое время Врангель служил флигель-адъютантом последнего российского императора Николая II, но, здраво разобравшись в дворцовой обстановке и хитросплетениях придворных интриг, почел за благо убраться опять в действующую армию и попросился на Румынский фронт – царь произвел его в генерал-майоры и дал бригаду. Вскоре новоиспеченный генерал принял Уссурийскую дивизию, оставшуюся без командира после назначения Ершова на корпус.

У Деникина Врангель командовал первой казачьей дивизией. Дивизию эту принял от него давний приятель по Академии генерал Шатилов, которого Петр Николаевич всегда запросто звал Павлушей, а вскоре сделал начальником своего штаба.

Отец Ромина некогда поддерживал доброе знакомство с Николаем Егоровичем Врангелем, и Ромин-младший, поразмыслив, решился обратиться непосредственно к «Пиперу», как прозвали в гвардии барона Петра Николаевича. Письмо передал с надежным человеком, и вскоре его вызвали в штаб.

Ставка Врангеля в Крыму размещалась в доме бывшего великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала флота, к тому времени, на свое счастье, уже покойного. Поручика Ромина принял сам барон – высокий, широкоплечий, с длинным бледным лицом. На шее у него висел «Владимир с мечами», а на черкеске был приколот над газырями офицерский Георгий четвертой степени, маленьким белым пятном выделявшийся на траурно-черной ткани. В кабинете находился и генерал Думбадзе, занимавший при царе пост коменданта Ялты.

– Нужны надежные офицеры, – раздвинув в приветливой улыбке тонкие губы, без лишних предисловий сказал барон. – Вы знакомы с Богнаром или Гаевским?

Поручик Ромин знаком с ними не был, но знал, что они руководили контрразведкой.

– Сдайте дела и поступайте в их распоряжение, – вяло махнул рукой Врангель. – Но я всегда хочу надеяться на вас, поэтому не потеряйтесь, а я не забуду. Идите!

Заниматься в контрразведке Ромину пришлось кораблями, на всякий случай подготовленными к эвакуации. Их было порядка ста шестидесяти. Покоя не оставалось ни днем ни ночью, а тут еще двадцать восьмого октября двадцатого года началось широкое наступление красных. Второго ноября белым войскам нанесли тяжелое поражение, с седьмого на восьмое начался штурм Перекопа, а пятнадцатого ноября Вторая конная армия красных под командованием славного сына донского казачества бывшего войскового старшины Филиппа Миронова вошла в Севастополь. Вместе с конниками в Крым ворвались банды Нестора Махно.

Ромин в это время уже качался на волнах в каюте переполненного беглецами парохода, не забыв прихватить нужные бумаги и кое-что из ценностей для прожития на чужбине.

Из Турции флот барона отправился в Бизерту, а сам Врангель устроился в Топчидаре – дачном пригороде Белграда. Ромин же попал в Болгарию, под команду свирепого генерала Александра Павловича Кутепова. Особенно поручику не нравилось, что в Велико-Тырново по улице Девятнадцатого февраля, в доме номер семьсот один располагался военный суд. Приговор у него всегда только один – смертный, а для недовольных рядом, в Севлиево, стояли на квартирах дроздовцы под командой Туркула – двадцатисемилетнего черноусого гиганта, прыгнувшего во время Гражданской войны из штабс-капитанов прямо в генералы.

Разные мысли одолевали Романа, деньжата кончались, все чаще он поглядывал на припасенные бумаги, как его вдруг вызвали и направили прямиком в личное распоряжение самого барона.

Раньше поручик от толковых людей не раз слышал, что Врангель сумел заполучить сокровища Петербургской ссудной кассы, наскоро эвакуированной в семнадцатом году в город Ейск, а оттуда, по указанию командующего войсками юга России Деникина, переправленной в югославский порт Катарро. Слышать-то слышал, но никогда и предположить не мог, что не только увидит пресловутые сокровища, но и будет держать их в руках, мять и корежить золото, готовя его к перепродаже. Среди ценностей оказалось не только золото, но и редкие картины известных мастеров, дорогой хрусталь. Там же находились и солидные запасы серебра Петербургского монетного двора.

Семьдесят ящиков серебра, по пятнадцать пудов каждый, купили у барона англичане. Американцы взяли семьсот ящиков золотого лома – только ломом, таково их безоговорочное условие, – потому и понадобились для превращения изделий в лом надежные офицеры из контрразведчиков, которым барон доверял.