Жить не дано дважды

Неожиданно — как всегда бывает, когда долго ждешь, мелькнул в щели околыш офицерской фуражки. Пока я проморгалась — заметила спину в серо-зеленом кителе. Вот уже видна и вся фигура.

Как заставить его повернуться!

Все-таки я счастливая. Офицер поднес сигарету ко рту и остановился. Погасла! Он сунул руку в карман галифе, вытащил зажигалку, встал вполоборота, спиной к легкому летнему ветерку и прикурил. Минуту, не больше, он так простоял. Но этой минуты мне было достаточно: подполковник — бывший майор.

Я улучила момент, когда улица на мгновение опустела, выбралась из засады и припустилась бегом.

Федор был уже дома. Готовил ужин.

— Он?

— Он!!!

— Садись поешь, — Федор накрыл на стол.

Я не могла есть. Рвалась к рации.

— Рано еще, — возразил Федор спокойно.

Просто удивительно, как этому человеку удается в радости и в бедах сохранять спокойствие.

Федора не переспорить. Я покорно села за стол, и волчий аппетит навалился на меня. Федор кормил жареной курицей. Потом налил чаю и высыпал из кармана горсть конфет. Он просто кудесник, мой Федор. Все время старается скрасить мне жизнь — побольше сделать домашней работы, подсунуть кусок получше. То яблоко принесет, то конфет. А я еще фыркаю на него: конечно, трудно разным темпераментам и разным возрастам мирно ужиться рядом. Мы никогда не говорим об этом, но мы крепко, по-братски любим друг друга. Такая любовь рождается лишь в трудной жизни.

Наконец, я на чердаке, держу в руках ключик-клопик. Отстукала короткую радиограмму, вобравшую в себя напряжение многих дней. Что-то мне ответят?

Только теперь чувствую смертельную усталость. Я едва волочусь вниз. И в те несколько минут, что Федор читает радиограмму, засыпаю на стуле, положив голову на стол.

13.

Что ответить командованию: мешает нам шеф или нет? Если он узнал меня — мешает. Если не узнал — не мешает. Нам с Федором он больше не нужен. Его вместе с разведывательной частью передали уже следующей группе разведчиков. Но если мы ему с Федором нужны — тогда другое дело. Но как это узнать? Как заставить шефа проговориться?

В жаркий полдень я бреду, прячась в тени деревьев, дорогой на Фалешты. «Герр управляющий» послал меня с документами, которые надо оформить в воинских частях. Фалешты — ни город, ни село, застрял в своем развитии на полпути. Но там скопление немецких и румынских частей.

Я шлепаю босиком по пухлой пыли обочины дороги. Туфли связала пояском, перекинула через плечо. Хорошо, когда удается выбраться с осточертевшего молокозавода: там сумрак и сырость, бьет в нос кислота. А на улице живет щедрое солнечное лето.

Догоняет звонкий цокот подков о булыжное шоссе. Я оглядываюсь — шеф. Яркие летние краски сразу меркнут, накатывает тревога. Узнал или не узнал?

— Добрый день, Женя! — рокочет шеф, взмахнув приветливо рукой. — Фалешты? Садитесь — подвезу.

Шеф протянул мне руку и помог взобраться в коляску. Я села, он натянул поводья и лошади понеслись рысью.

— Прокатимся на пару, — весело воскликнул шеф. — Так, кажется, говорят русские?

— Так, — подтвердила я. — Вы, Ион, прекрасно знаете русский язык. Где учили?

— Давно учил, Женечка. Еще в лицее.

— Ну и практика, конечно. Вы с Марго говорите по-русски. Давно вы с ней встретились, Ион?

Шеф покачал носатой головой.

— Ох, эти женщины!

— Да нет, Ион, если тайна — не рассказывайте. Тайны надо хранить глубоко в себе. Правда, Ион?

— Правда… А вы, Женя, умнее, чем стараетесь казаться. Плохо, когда женщина не в меру умна.

— Я вам не нравлюсь, Ион?

Огромный черный глаз испытующе посмотрел на меня.

— Да нет, нравитесь… Скажите, вы не бывали в Саланештах?

Под тоненьким белым в зеленую крапинку платьем бешено билось сердце. Мне казалось — видно сквозь платье, как оно бьется.

— Не помню, Ион… Мы с Федором чуть не пешком прошли Молдавию с немецкой частью. Может, и Саланешты проходили. Вы, Ион, не были в Харькове? Мне теперь тоже кажется, что я вас видела, может быть, там?

Черный глаз паучьи вцепился в меня — не было сил выбраться из его тенет.

— Не был, — сказал шеф. — А вы с Федором давно из Харькова?

— Ушли перед приходом русских.

— Только с ним вдвоем?

— Да.

— Вы, Женечка, по секрету, были замужем?

— И не по секрету, Ион, не была… Вы допрашиваете меня, Ион?

Шеф хохотнул:

— Не обижайтесь, Женя!

Лошади давно уже брели шагом. Справа, среди деревьев, мелькнул ручей. Мне сразу захотелось пить. Попросила шефа остановить коляску, спрыгнула. С наслаждением опустила руки в прохладу прозрачной воды. Я напилась, умылась. Сунула в воду пыльные ноги, вымыла их, надела туфли.

Шеф стоял рядом.

— Поехали, Ион?

Шеф не шевельнулся.

— Неподалеку от Саланешт — село Боры. Там прекрасный родник — его даже святым сделали. Вы не были в Борах, Женя?

Я посмотрела двумя глазами в его глаз-паук и вызывающе сказала:

— Нет, не была, господин шеф!

Терять было нечего — шеф прекрасно знал, где он меня видел: на фотографии того паспорта, который сплавил немецкой разведке. Если он и колебался прежде, то сейчас знает точно.

— Странно, господин шеф? — Я смотрела в упор, и шеф отвел глаза. — Что я не знаю святого родника?.. Не люблю святых мест, — там полно всяких святош. А мне нравится грешная жизнь, господин шеф!

Шеф пошутил:

— Вы — грешница?

— Да. Но в определенных рамках.

— И как велики эти рамки?

— Мой секрет, господин шеф!

Я дурачилась. Меня успокоила ясность.

— Видите ли, Ион, я люблю жизнь так, что живу каждой клеточкой своего существования. Чтобы она была большой и красивой, чтобы она все пережила…

— Вы собираетесь очень долго жить, Женечка?

Я покровительственно сказала:

— Вы не так поняли меня. Ион. Я собираюсь прожить не долго, а много — это разные вещи… А вы, конечно, хотите долго прожить?

Шеф весело сказал:

— Конечно. Как и всякий другой, кроме вас. Правда?

— Нет, я бы тоже очень хотела долго жить, если получится… Но мне сначала надо много прожить.

— Вы, кажется, опасный человек, Женя?!

— Ничуть… Во мне очень мирные желания, Ион.

14.

За время этой пикировки мы сели в коляску и успели добраться до Фалешт. Шеф высадил меня около интендантской части и помахал, отъезжая:

— До свидания, Женя!

— До встречи, Ион!

«До последней встречи!» — мысленно поправила я себя. Теперь я знала, что мы с Федором ответим командованию и какой получим приказ.

Командование предлагало вопрос о шефе решать самостоятельно. Но если мы точно установили, что шеф узнал меня, — немедленно убрать.

И мы решили — убрать.

Хотя не все еще было ясным в поведении шефа. Почему он тянет, чего выжидает? Вот он узнал меня. В селе возле Саланешт у меня был муж, здесь, в Ивановке, у меня брат. Там была Марина, здесь — Женя. Или он хочет поймать нас с поличным?

Забегая вперед, скажу. После войны разбирали захваченные архивы румынских жандармерий: протоколы, письма, дневники и прочие документы. Только тогда я нашла объяснение поведению шефа жандармерии Ионеску.

Федор оказался прав — профессиональная память не подвела шефа. Он узнал меня сразу, в ту же встречу, когда я сделала вид, что подвернула ногу. Он узнал не только потому, что держал в руках мой паспорт, а и потому, что видел меня и самолично выслеживал возле Лизиного дома. Ему нужно было знать, что я собой представляю: подниму я скандал из-за невозвращения паспорта или нет? Он, конечно, боялся не скандала, а шума. Русские разведчики живо пронюхали и передали бы нашей контрразведке — если паспорт пропал, значит, он для чего-то понадобился врагу.