Звезды чужой стороны

– Можно поинтересоваться – каким образом? – спросил он с язвительной учтивостью.

– А хоть каким! Пешком через линию фронта, самолетом. Мне не доставляет ни малейшего удовольствия работать с вами. Я только подчиняюсь военной необходимости.

Он тонко улыбнулся.

– Можете вернуться… Если разрешат.

– Думаете – нет?

– Думаете – да? Люди проходят специальную подготовку, тратят драгоценные недели и месяцы, чтобы удержаться хотя бы короткое время во вражеском тылу, а мы с вами почти без всяких усилий оказались в такой ситуации, о которой разведчик может только мечтать! И вдруг – здравствуйте, пожалуйста! – лейтенант Мусатов запросился обратно. Почему? На каком основании?

– Мы с вами все равно не сработаемся.

– Как сказать! Меня, например, вы устраиваете вполне. Другого такого напарника мне ни за что не сыскать.

Иронизировал он или говорил серьезно?

Я никак не мог понять.

В бункер я не вернулся. Ночевал у Бела-бачи. Впрочем, можно ли сказать – ночевал? Мы с капитаном Комочиным не сомкнули глаз, до утра просидели над уставами. Это напоминало время, когда я со своими однокашниками готовился к выпускным экзаменам в десятом классе. Дни, отведенные на подготовку, мы проводили на Оби, загорали, купались – стояла чудесная погода. А ночью, перед экзаменом, собирались у кого-нибудь на квартире и прочитывали вслух весь учебник – от корки до корки. И сдавали!

Только на сей раз экзамен предстоял посерьезней. Я никак не мог отделаться от мыслей, что нас ожидает провал. Читал вслух текст, потом слушал, как читает Комочин, а перед глазами развертывались сцены завтрашнего разоблачения в комендатуре, одна другой страшней и ярче.

Бела-бачи тоже не спал. Он уходил в соседнюю комнату, укладывался на диван, кряхтел там, вздыхал, потом вставал и возвращался на кухню. Но помочь Бела-бачи нам не мог ничем: армейских порядков и уставов он не знал.

Утром, когда стало светать, мы уже совсем обалдели.

– Все! – скомандовал Бела-бачи. – Теперь – кофе!

И, убрав со стола учебники, стал налаживать свою кофегонную аппаратуру.

Поспел кофе, и в доме, словно привлеченный ароматом, появился еще один человек. Он вошел на кухню, сорвал с головы пилотку, пристукнул каблуками и доложил чеканно:

– Господин капитан Ковач! Отдельная химическая рота прибыла на южную окраину города и ожидает ваших дальнейших указаний. За время вашего отсутствия в роте никаких происшествий не случилось. Личный состав здоров, материальная часть в порядке. Командир химического взвода лейтенант Нема.

Комочин еще вчера предупредил меня о предстоящем приходе лейтенанта. И все-таки его появление меня поразило. До сих пор химическая рота представлялась мне какой-то фикцией, значащейся только на бумаге, посланной коменданту. Увидев же подтянутого лейтенанта, услышав его четкий и ясный военный доклад, я вдруг поверил в реальность существования химической роты. Это влило в меня тот заряд бодрости и веры в успех, которого мне так до сих пор не хватало.

Комочин представил нас друг другу. Лейтенант Нема очень серьезно проделал весь ритуал знакомства. Его квадратное лицо с плотно сомкнутыми губами и холодными бесстрастными глазами, казалось, никогда не знало улыбки.

– Тоже химик? – спросил я в шутку, чтобы разрядить обстановку, которая, как мне казалось, была уж слишком официальной.

Губы на миг разомкнулись.

– Так точно, инженер-химик!

И сомкнулись вновь.

У меня сразу пропала всякая охота шутить.

Сидя за кофе и украдкой наблюдая за лейтенантом Нема, я установил, что он вообще предпочитает молчать. В разговор не вступал, вопросов никому не задавал. Когда обращались к нему, отвечал односложными «да» или «нет». А если требовался более обстоятельный ответ, он умудрялся построить его из минимального количества слов.

Позавтракав, мы стали разбирать различные варианты своего поведения в комендатуре. Лейтенант Нема набросал точный план помещения. Ровно, холодно, как будто речь шла не о нас, а о ком-то другом, изложил, где нас могут перехватить работники и посетители комендатуры, если мы будем разоблачены и придется отступать. Выходило, что скрыться мы не сможем. Поэтому решили: если нас постигнет неудача, засесть в кабинете коменданта и отстреливаться до последнего патрона.

У меня от такого «варианта» неприятно засосало под ложечкой.

Бела-бачи проводил нас через двор. Он очень волновался, чаще обычного нервно крутил головой. У ворот потряс всем нам руки.

– Только смелее! Смелее! Смотрите прямо в глаза. Говорите весело, дерзко, вызывающе.

Около двенадцати мы вошли в здание венгерской комендатуры и оказались в просторном круглом фойе, заполненном офицерами и насквозь прокуренном. Беспрерывно хлопали многочисленные двери, входили и выходили военные. На нас никто не обращал внимания.

Возле окна, за залитым чернилами письменным столом, сидел офицер с повязкой дежурного на рукаве и боролся с дремотой, то закрывая, то вновь открывая сонные, осоловевшие глаза.

Капитан Комочин подошел к нему:

– Прибыли в ваш город.

Тот вскочил, поправил китель.

– Размещение?.. К капитану Кишу. Второй этаж, третья дверь направо…

Капитан Киш был занят с несколькими военными, офицерами генштаба, судя по черным бархатным петлицам с красными краями на их мундирах – теперь я был основательно подкован по части знаков различия. Жестом он пригласил нас сесть и обождать.

Разговор шел на высоких нотах. Генштабисты дружно наседали, требовали каких-то дополнительных автомашин с шоферами, капитан Киш решительно отказывал. В конце концов, они ушли разозленные, угрожая, что пожалуются начальнику гарнизона, и на прощанье громко хлопнули дверью.

– Наглецы, – капитан Киш нервно повел плечом. – Им все, другим ничего. Закройте, пожалуйста!

– Генеральный штаб! – посочувствовал Комочин, прикрывая распахнувшуюся дверь.

– Да, привыкли там, у себя в штабе, вот и подавай им теперь со всеми удобствами. Ничего, попадут на фронт, будут им удобства! – Капитан зло усмехнулся. – Чем могу служить, господа?

Комочин представился ему.

– А, химики…

– Вы получили бумагу?

– Да, но… – Тут капитан узнал меня и дружески кивнул. – Лейтенант Елинек! Вы же в госпитале?

Это было предусмотрено.

Я вскочил, вытянулся:

– Со вчерашнего дня нахожусь в распоряжении командира отдельной химической роты. Согласно полученному предписанию.

– Вам повезло, Елинек. Химическая рота сейчас не самое плохое место. – Уголки рта дрогнули на худом лице заместителя коменданта. – И вам тоже, господин капитан Ковач. Я имею приятную возможность рекомендовать лейтенанта Елинека с самой лучшей стороны. Такие офицеры для нашей венгерской родины неизмеримо нужнее, чем эти напыщенные ничтожества генштабисты.

– Благодарю вас, господин капитан. – Я щелкнул каблуками, на этот раз очень удачно.

– Но что касается размещения – должен вас огорчить, господин капитан Ковач. Мы больше не занимаемся размещением частей в городе, эти функции переданы немецкой комендатуре.

– Почему так?

– Ожидается прибытие значительных контингентов немецких войск. Между нами, конечно.

– Разумеется, – поспешил заверить Комочин. – Неужели ничего нельзя сделать, господин капитан? У нас небольшое подразделение, много не нужно.

– Весьма сожалею… Единственное, что я могу сделать… – капитан потянулся к трубке полевого телефона, – Дайте ноль-три… Немецкий комендант, – пояснил он.

В трубке что-то щелкнуло.

– Ja, – произнес густой бас.

Весь дальнейший разговор происходил на немецком языке. Нам было хорошо слышно – капитан держал трубку далеко от уха.

– Господин подполковник, у меня находится командир отдельной химической роты – мы переслали вам бумагу. Они сегодня прибыли в город.

– Я сказал. Ничем не располагаю, – не очень любезно пробасила трубка. – Пусть разместятся в каком-нибудь селе поблизости.

– У них маленькое подразделение. Всего две-три комнаты.