Личные обстоятельства

— То было раньше.

— Помните, когда убили рядового Полаччи? — упорствовал Риччо. — Я даже помогал делать… как его… катафалк, и вы и не думали на меня сердиться.

— То было раньше.

Риччо мял в руках нижний край фуфайки.

— Но ведь я ни при чем. Мне только четырнадцать лет, и я был связным. Если по правде сказать, я всего второй раз донесение нес, когда меня поймали, клянусь. Я ни при чем. А приказание-то, приказание кто про меня дал?

— Разве ты не знаешь, кто здесь отдает приказы?

— Командир? — спросил Риччо. — Я его столько раз видел, вашего командира, тут, во дворе, и думаете, он на меня косо смотрел? Ничего подобного. Один раз показал мне хлыст, а сам смеялся.

— То было раньше, — вздохнул лейтенант, не находя в себе мужества поднять глаза на трех солдат.

— Я хочу говорить с командиром, — сказал Риччо.

— Нельзя. Да и бесполезно это.

— Так хочет командир?

— Разумеется. Здесь делается только то, чего хочет командир. Разве ты не знал?

Риччо тихо заплакал, тщетно шаря в кармане в поисках платка.

— Но ведь я, — сказал он, утирая слезы рукой, — я всегда себя хорошо вел, всегда слушался, Что вы мне велели, то и делал. Подметал, чистил сапоги, мусор выбрасывал, грузил и разгружал… А когда это будет?

— Сейчас.

— Прямо сейчас? — переспросил Риччо, приложив руки к груди. — Нет, нет, это невозможно. Постойте. Вы только меня… только со мной это сделаете? А с Беллини — нет?

— И с ним тоже, — ответил лейтенант. — Приказ касается и тебя и Беллини. За ним уже пошли на бойню.

— Бедный Беллини, — вздохнул Риччо. — А мы его не подождем? Так хоть мы вдвоем будем.

— Приказ, — объяснил лейтенант. — Мы не можем ждать. Ничего не… Смелее, Риччо, иди.

— Нет, — спокойно произнес Риччо.

— Пора. Возьми себя в руки.

— Нет. Я хочу видеть мать. Маму. Мне только четырнадцать лет. Это невозможно.

Офицер вскинул глаза на солдат. Двое из них — он понял — хотели, чтобы это скорее кончилось, из жалости хотели; третий смотрел на него злобно, с издевкой, как бы говоря: «С нашим братом они так не церемонятся, для нас у них одна увертюра — зубоскальство, а а ты тут сопли развел, ишь какой добренький. Хорош офицер! Да ты, видать, из тех, кто уже думает, будто правда не на нашей стороне и вскоре нам крышка. Ну а мы-то что? Может быть, у нас, у солдат дуче, камень вместо сердца?»

— Пора, Риччо, — повторил лейтенант, заметив, что третий солдат раскрыл объятия, собираясь принять в них Риччо, объятия палача.

— Нет, — ответил Риччо. — Мне только четыр… Лейтенант зажмурил глаза и сильно толкнул его в плечо — Риччо упал на руки солдату, и двое других бросились на помощь, притиснув мальчика, будто дверью. Они сдавили его так, что он не мог кричать и видны были только его дрыгающиеся ноги.

Солдаты потащили Риччо к воротам, лейтенант на свинцовых ногах шел сзади.

— Убийцы! Мама! Они меня убьют!

До проклятых ворот все еще было далеко, сержант, наверно, уже ждал, ворота стояли полуоткрытые.

Живой клубок неожиданно распался, как будто в центре его разорвалась бризантная граната, и в образовавшейся пустоте появился полуголый Риччо: он смотрел на офицера, показывая на него пальцем.

— Не трогайте меня! — заорал он на солдат. — Я сам пойду. Уберите руки, не прикасайтесь ко мне! Я сам пойду. Если вы Беллини расстреляете, с кем я останусь в этой чертовой казарме? Да я бы одной минуты здесь у вас не выдержал, попросил бы, чтобы меня расстреляли. Пусть солдаты не подходят ко мне! Я сам пойду.

Лейтенант жестом показал солдатам, чтобы они не подходили. Риччо сделал несколько шагов и остановился…

— Чуть не забыл, — спохватился он. — У меня в камере сладкий пирог, мне мама прислала. Я его только попробовать успел — маленький кусочек отщипнул. Я бы оставил его Беллини, но за Беллини тоже уже пошли. Отдайте пирог первому партизану, который попадет в вашу вонючую тюрьму. Будьте вы прокляты, если возьмете его себе.

Он вышел к реке, и солдаты закрыли ворота. Лейтенант постоял еще секунду и быстро вернулся на середину двора. Но и здесь он не мог оставаться, как будто боялся, что залп за стеной убьет и его. Быстрым шагом он направился к офицерской столовой.

Ударил залп. Все в казарме были, по-видимому, в курсе дела: никто никуда не бежал, ни о чем не спрашивал, не выглядывал из гигантских окон.

По городу пронесся гул и тут же умолк.

Лейтенант пригладил рукой волосы — ему показалось, что они встали дыбом, — и медленно, шатаясь от слабости, повернул к проходной — ждать Беллини.