Без обявления войны

— Просто удивительно, — развел руками Голованивский. — Мина свистит, а он ни с места. Хорошо, что рядом воронка.

— А как на корабле?

— Планшеткой голову от бомб прикрывал. Помогло!

В шутке Твардовского была горечь.

Разговор прервался. Каждый из нас хотел собраться с мыслями, прийти в себя после всего пережитого. В ушах еще звенело от бомбежки, и так хотелось пить, что, припав к котелку с водой, трудно было от него оторваться.

В блиндаже работала рация. Москва передавала последние известия. И вдруг в блиндаж ворвался голос Левитана:

«В течение четырнадцатого августа наши войска вели ожесточенные бои с противником от Ледовитого океана до Черного моря... На южном направлении бронепоезд НКВД в совместных действиях с кораблями Днепровской флотилии уничтожил более трех тысяч немецких солдат».

— Это о нас Москва говорит на весь мир! — воскликнул радист.

Борьбу с гитлеровцами за каневский мост вел 32-й отдельный железнодорожный батальон. Им командовал майор Фиклинец. К утру обстановка на мосту обострилась. Гитлеровцы минометным огнем повредили на нижних поясах ферм не только основную, но и дублирующую электропроводку. Как ни старался лейтенант Котляров со своими бойцами устранить неполадки, ему это не удалось. Наружная электросеть так и не сработала. А командарм Костенко, позвонив по полевому телефону, приказал немедленно разрушить каневский мост. Это требовал и представитель Юго-Западного фронта полковник Маркелов, который находился на подрывном пункте вместе с командирами рот, капитаном Лавренчуком, старшим лейтенантом Спиридоновым и военным инженером Тишиным.

— Несработка! — сказал дрогнувшим голосом Тишин и перекусил папироску. Он отвечал за общее техническое руководство и понимал, какая вина ляжет на него и подрывников старшего лейтенанта Потапа Чинюка, если фашисты захватят мост.

Посоветовавшись с командирами рот, Тишин приказал вывести из укрытия, сделанного в насыпи, нагруженную взрывчаткой трехтонку, выехать на середину моста и там поджечь бикфордовы шнуры. Но доберется ли туда под прицельным огнем врага машина со взрывчаткой? Не взлетит ли на воздух от прямого попадания снаряда или мины?

Подбросив на ладони спичечный коробок, командир взвода подрывников Чинюк сказал:

— Я пошел. — И, проворно повернувшись, выскочил из блиндажа.

Все бросились к амбразуре. Столпились, застыли.

Противник вел огонь. Мины, не задевая железных ферм, падали в Днепр, и над волнами по ветру летел черный дым.

— Вот она, идет! — Полковник Маркелов еще ближе придвинулся к амбразуре и, чтобы лучше видеть, навел на мост бинокль. — Идет, идет! Молодец, Чинюк, не обращает внимания на обстрел. Трехтонка на месте. Чинюк поджигает бикфордовы шнуры.

В блиндаже все притихли. Было слышно, как на мосту по доскам гулко стучат подбитые железными подковами сапоги. Чинюк с водителем трехтонки сбежали с моста, и только они скатились по откосу в окоп, как сверкнула шаровая молния и сломала мосту хребет. Днепр вспенился, забурлил, тяжело ударил в берег новой волной.

— Сработала трехтонушка, сработала! — потирал руки Тишин.

— Один стодевятиметровый пролет полностью обрушился в воду, второй упал только одним концом. Три пролета по сорок пять метров со стороны Канева и такой же один левобережный остались неразрушенными. — Маркелов опустил бинокль: — Товарищ Тишин, как вы поступите дальше?

— С наступлением темноты приступим к новым взрывам.

— Смотрите, Тишин, головой отвечаете.

— Разрушим, товарищ полковник. А потом самим же придется все восстанавливать. — Тишин улыбнулся. После взрыва двух пролетов к нему вернулось полное спокойствие.

Как только железные фермы рухнули в Днепр, обстрел моста прекратился. Наша корреспондентская бригада по сыпучим пескам сквозь заросли лозняка пробиралась в Келеберду.

Твардовский остановился, глянул на искалеченные железные фермы и, как бы что-то проверяя на глаз, проронил:

— А вода ревет в пучине под подорванным мостом. — Раздвинул рукой лозы, еще раз посмотрел на Днепр.

Вечером простились с армейскими политотдельцами, и редакционная полуторка покинула село Келеберду. Вершины гор осветило высоко взметнувшееся пламя. В густых сумерках гремели мощные взрывы. Тишин обрушивал в Днепр фермы каневского моста. Двадцать шестая армия отошла на левый берег Днепра.

В редакцию мы приехали ранним утром. Твардовский с Голованивским принялись обстоятельно отвечать на вопросы.

— Погодите, друзья, погодите! — Вашенцев заходил по комнате. — Вы рассказываете о такой бомбежке. На мост в общей сложности налетало по семьдесят три «юнкерса», а вы были рядом на кораблях и в бронепоезде. Как же уцелели? Как? А вы знаете, я все понял и скажу, почему вы остались живы. — И Сергей Иванович воскликнул: — Поэтов трудно разбомбить.

Так родилась в редакции новая крылатая фраза.

Пришел замредактора батальонный комиссар Синагов. Поздравил меня и Бориса Палийчука с присвоением воинских званий. Сергей Иванович Вашенцев принялся рассказывать о посещении перед отъездом на фронт ГлавПУРа, где ему было обещано высоким начальником звание генерал-майора интендантской службы.

— А ведь неплохо получить такое звание и возглавить выездную писательскую бригаду на каком-нибудь участке фронта. Надеюсь, друзья, вы с охотой поедете со мной? — спросил Вашенцев и добавил: — Как там сказано у Лермонтова? «Их ведет, грозя очами, генерал седой».

Улеглась радость встречи, и многие перед летучкой поспешили в буфет запастись бутербродами. Твардовский, отозвав меня с Палийчуком в сторону, сказал:

— На войне без шутки не проживешь. Давайте, братцы, повысим Сергея Ивановича в звании.

Позвали Веру и Нину, девушек, ведающих редакционной почтой. Александр Трифонович попросил их из старых телеграмм составить Вашенцеву поздравление с присвоением очередного воинского звания.

Телеграмму вместе с газетами положили Вашенцеву на подушку и вышли из комнаты. Он вот-вот должен был возвратиться из буфета.

Началась летучка. Крикун с Кисилем принялись планировать материалы, посвященные воинам 26-й армии. Редактор занялся беглым просмотром почты, и в это время Твардовскому передали записку. Он показал ее мне. Вера с Ниной били тревогу. Оказывается, в комнату Вашенцева случайно зашел Урий Павлович Крикун, обратил внимание на телеграмму и пришел в недоумение: как же она миновала секретариат? Взял да и положил ее вместе с поступившей почтой в папку редактора.

Что-либо предпринять было поздно. Мышанский уже держал в руках поздравительную телеграмму. Прочел ее раз, другой, наморщил лоб. Видимо, ему не очень нравилось то, что в редакции вдруг появился такой высокий начальник. Но делать было нечего. Повертев в руках телеграмму, он взглянул на Вашенцева:

— Сергей Иванович, вы интендант первого ранга.

— Так точно.

— Так вот, пришла телеграмма... В ней сказано о присвоении вам очередного воинского звания. Значит, вы генерал-майор интендантской службы.

Все принялись поздравлять Вашенцева. Я почувствовал, что у старого дивана, на котором я так удобно расположился, стали слишком острые пружины. Шутка зашла далеко. Она катилась с горы, словно снежный ком, и превращалась в лавину, грозившую нам большой неприятностью. Мышанский тут же позвонил в военторг и спросил, можно ли заказать форму для генерала интендантской службы. Военторговцы попросили подождать денька три: у них не было нужного материала на лампасы.

Когда после летучки Твардовский рассказал Мышанскому историю с телеграммой, тот, хотя и отчитал нас, но, вспомнив о своем звонке в военторг, расхохотался.

Уладив все в редакторате, наша троица направилась к Вашенцеву. Сергей Иванович, взглянув на нас, насторожился:

— Чувствую какой-то подвох.

— Сережа, ты уже был почти генералом. Но тебе, милый, не хватило сукна на лампасы. Великодушно извини нас. — Твардовский скрестил на груди руки.

— Так это вы?! Да как вы посмели послать такую телеграмму редактору? — вскипел Вашенцев.