Сотворение брони

- Тут, милый, одни жены. Как твоя-то фамилия?

- Горнов. Ее Любашей зовут… Утром привез.

- Жена твоя хорошая - терпит. Боли чуточку утихли. Иди домой. Ране ночи, а может, и утра не жди, я-то уж знаю.

Алексей написал записку Любаше и отправился домой. Лег спать. Когда проснулся, был уже вечер, полседьмого.

Мать дважды ходила к Любаше, сказали, что все по-прежнему. Алексей поспешил на завод.

В кабинете кроме начальника цеха сидели сменный инженер и Кутьин, сталевар с соседней печи. Обе руки у него были забинтованы - брызнуло металлом. По репликам Алексей понял: отделался легкими ожогами, но работать не мог. Сразу подумал о том, что первый подручный, заменивший сталевара, малоопытен и положиться на него нельзя. Встать самому? Но прежде Горнову хотелось узнать, сообщили ли Москве о ночной плавке,

- Телеграмму Серго отослали?

При этих словах наступила странная, гнетущая тишина.

- Ты не слышал?… - отозвался наконец начальник цеха и осекся, не в силах продолжать.

- Что случилось?

Грузный голос начальника, всегда гремевший по цеху, осел до шепота:

- Умер… Радио передавало…

Будто горячим металлом залило Алексею грудь, мозг, глаза. Не может быть, вчера же звонил… Что будет? Что делать?… Все кругом казалось враз омертвевшим, и лишь Серго на портрете по-прежнему глядел живыми, веселыми глазами.

- Иду на твою печь, - сказал Алексей сталевару.

- Тебе же всю ночь потом у своей стоять, а моя газит - не выдержишь.

Алексей махнул рукой, пошел к печи, к подручным товарища. Он им ничего не сказал, и они ничего не спрашивали, когда он с лопатой встал рядом и с ожесточением стал бросать раскислители в кипящую ванну.

Молча провел он несколько часов на чужой печи, потом всю ночь на своей. Первым орудовал лопатой у завалочных окон, первым бросался к выпускному отверстию. Если б можно, Алексей заменил бы, наверно, не только мастера, но и подручных - он изматывал себя и этим унимал свою боль.

Минула ночь - длинная, как жизнь, короткая, как вздох. Он стоял у печи, будто в карауле возле Серго.

В начале шестого его позвали к -телефону. Бежал по цеху, не обращая внимания на паровозные гудки, на тревожный колокол крановщика, несущего навстречу ковш жидкого чугуна. Алексею казалось: если он не добежит сию же минуту, случится еще что-то непоправимое.

Рабочие крайней печи увидели возвращающегося Алексея.

Те же впалые щеки, тот же измученный вид, а человек - другой. Удивленные глаза, полуоткрытый рот, руки, не находящие себе места, - все кричало о радости. Алексею стыдно было, что радость выпала ему в этот горький день, но поделать с собой ничего не мог.

- Кто родился? - спросил пожилой сталевар.

- Серго… - неожиданно выпалил Алексей. - Серго родился!

часть третья

"ДРИДЦАТЬЧЕТВЕРКА"

СВЕРХЗАДАЧА

1

И в конце февраля продолжали свирепствовать метели, Под снежными заносами скрылись железнодорожные пути. Кошкину казалось, метели отнимают тепло и у людей: в дирекции, в КБ к нему относились холодно, недоверчиво.

А тут еще весть о смерти Серго.

Боль оглушила. Как живой, встал перед глазами нарком, там, у снежного танка. А потом навалилась неотступная навязчивая мысль: без Серго он, Кошкин, ничего сделать не сможет. До этого вынуждены были считаться - Серго назначил. А теперь?

Кошкин понимал настроение в КБ: приехал неизвестный человек в коллектив, который вырастил не один десяток видных конструкторов, инженеров, - отчего же не поставили главным конструктором одного из них? Сможет ли понять новичок их прошлое и настоящее, почувствовать их боли и радости?

Кошкин знал: на заводе годами привыкли идти от одной серии БТ к другой, совершенствуя машину, но не меняя основ конструкции и технологии производства. Это было спокойно для КБ, удобно для завода, да и танкисты не могли нахвалиться «бетушкой» - юркой, быстрой, надежной. Как-то в беседе с конструкторами Кошкин усомнился в перспективности колесно-гусеничного хода и надежности противопульной брони - на него посмотрели с неприязнью. Он рассказал о танковых боях в Испании, о двадцатьшестерках, тонкую броню которых пробивали снаряды фашистских противотанковых пушек. Конструкторы вежливо выслушали и так же вежливо, но настойчиво стали доказывать, что с «бетушками» это не могло бы случиться, так как они в два с лишним раза быстроходнее, чем гусеничный Т-26, и не успели бы фашисты прицелиться, как БТ протаранили бы их пушки. Пойти в открытую против коллектива, доказывать опасность самоуверенности конструкторов Кошкин не мог, пока не найдет единомышленников.

Он искал, верил, что встретит таких на заводе.

Захаров, с которым Кошкин подолгу разговаривал вечерами, настоятельно советовал поблияге сойтись с Морозовым. Кошкин и сам не раз присматривался в КБ к конструктору. Худощавый, молчаливый, не очень-то приветливый на вид, тот обычно сидел, не отрываясь от чертежной доски, и Михаил Ильич не представлял, как можно вызвать этого человека на откровенность. «Эх, был бы ты, Кошкин, пообщительней, поконтактней…» - упрекал он себя.

Часами Михаил Ильич изучал в архиве проекты молодых работников КБ. Оживали листы ватмана, и главный конструктор искренне восхищался Морозовым.

…В тридцать четвертом году в коробке передач танка БТ-5 обнаружился конструктивный недостаток - разрушались зубья конической шестерни. Завод объявил конкурс на конструкцию новой коробки. Проекты представили опытные инженеры. А он - техник Саня Морозов сделал лучше всех: его трехскоростная коробка оказалась самой простой и надежной в эксплуатации. В коробке передач Морозова были и талантливые находки, и детали предыдущей конструкции - это облегчало производство. «Если не такие, как он, то кто же тогда будет бороться за новое? Его бы в группу перспективы!…» - мечтал Кошкин, рассматривая в архиве чертежи. Он еще не знал, что Морозов тоже заинтересовался им.

Началось это в те дни, когда сюда, с опозданием месяца на два, докатились вести о провале сто одиннадцатого. Должно быть, кому-то выгодно было изобразить главного конструктора неудачником, невеждой в проектировании и создании опытных образцов. Поползли слухи, что Кошкин скрывал неудачи, пока комиссия наркомата не установила негодность сто одиннадцатого. Морозов не верил этим шепоткам. «Профана, полузнайку не послал бы к нам Серго», - думал он.

Василий Фомич Захаров, член парткома завода, рассказал Морозову, что начальник производства Степарь восстал против намерения Кошкина создать конструкторскую группу перспективного проектирования, провалил это предложение у директора и попытался то же самое сделать на парткоме.

- Мы, правда, приструнили Степаря, но он продолжает сопротивляться. Тебе бы, Саня, в группу перспективы! Кошкин подбирает конструкторов.

Морозов уставился на соседа:

- Группа перспективы? В первый раз слышу. Почему же ваш квартирант словом меня не удостоил?

- Молчун ты, Сань, как ему с тобой разговаривать? Пойдем со мной, у Кошкина к тебе дело.

Они просидели до утра. Михаил Ильич говорил о машине, в которой соединились бы все лучшие качества легких, средних и тяжелых танков. Мало того, она должна иметь и принципиально новое: противоснарядную броню, мощную пушку, дизель-мотор.

- Это же сверхзадача, Михаил Ильич! - шепотом, чтобы не разбудить хозяев за стенкой, воскликнул Морозов. - Вы -думаете, ее можно решить?

- Обязаны. Хотя бы потому обязаны, Александр Александрович, что не решить ее сейчас, когда вот-вот грянет гроза, советские конструкторы не имеют права.