Бой без выстрелов

— Для какой цели?

— Чтобы решить этот вопрос. О времени собрания уведомите меня — я прибуду лично.

«Лягушка, раздувшаяся от важности до размеров слона, — думал Ковшов, выходя из управы. — «Прибуду лично». Грамотей. Как будто можно прибыть заочно…»

Собрание созвали. «Господин бургомистр» «прибыл лично».

Это было собрание, похожее на те, что созывались в госпиталях в доброе советское время. Собрание с президиумом, протоколом. Только портили его надутая фигура бургомистра да витиеватость речей, которая часто скрывала подлинные мысли.

Ковшов в пределах возможного рассказал о проделанной работе, отметил благосклонное отношение к раненым со стороны немецких оккупационных властей и городской управы, «господина бургомистра» лично.

Не уходя от истины, он говорил о большой гуманности местных жителей, об их помощи, которой живет больница, о трудной и благородной работе старшего, среднего и младшего медицинского персонала, который бесплатно выполняет свой долг по лечению раненых и уходу за ними.

Работа коллектива больницы Красного Креста продолжает традиции русских врачей, гуманизм которых известен всему миру. Никогда не было, чтобы русские врачи оставили без помощи раненых, страдающих и немощных, если они даже были недавно противниками в вооруженной борьбе.

Но примеров Ковшов не приводил. Зачем? У старых врачей, участвовавших в войнах и работавших ныне в больнице, было много оснований личными воспоминаниями подтвердить отвагу и высокий гуманизм русских медиков.

В прениях высказались за то, чтобы оставить в больнице все как есть. Бургомистр слушал выступающих и морщился. На каждого нового оратора он смотрел с надеждой, но надежды его не оправдались: сторонники подчинения городской управе помалкивали.

— Господин бургомистр, я рад, — сказал Ковшов, — что вы выслушали ораторов. Разрешите при вас же заявить, что мы в больнице никого не держим. Все у нас работают добровольно и без вознаграждения. Если кому претит такая работа, если кому трудно жить без оплаты его труда, мы не будем удерживать. Одна просьба к таким сотрудникам — предупредить об уходе за день-два, а мы уходящих не осудим, по-братски поймем их.

«Господин бургомистр» не задержался в больнице. Ему было ясно, что и обходный маневр не достиг цели: он был разгадан.

Судьбу больницы Красного Креста решил приказ немецкого командования. Это случилось через неделю после собрания, с которого бургомистр ушел посрамленным.

Распоряжение было кратким и категоричным: в течение суток подготовить раненых к отправке в лагеря военнопленных на Украину. Руководители больницы пытались добиться отмены распоряжения, но безуспешно. Не удалось отодвинуть и срок погрузки.

Фашистское наступление на юге захлебнулось. Через донские степи шестая армия Паулюса вытянулась узким языком к берегам Волги и вела тяжелые бои в героическом городе. В предгорьях Кавказа советские войска изматывали фашистские дивизии в упорных оборонительных боях. Гитлеровцы не смогли взять кавказские перевалы. Нефтепромыслы Грозного все еще были недосягаемы. В пригороде Владикавказа враг потерпел серьезное поражение. Инициативу в боевых действиях брали советские войска. Фашистское командование решило заблаговременно вывезти военнопленных в глубокий тыл.

На попечении Красного Креста к этому времени оставалось еще около шестисот раненых. Отдавать их в руки гитлеровцев работники больницы не хотели: начатый еще в августе бой за них продолжался, в больнице шла лихорадочная работа. Большая группа раненых была выписана и снабжена справками о полной непригодности к труду и службе. Скоро, однако, Ковшов отказался подписывать справки.

— Больше не могу, — заявил он. — Когда давал сведения в комендатуру, то уменьшил число раненых на сто двадцать человек. Столько подписал и справок. Мой лимит исчерпан.

— Но у нас лимит еще есть! — заверил Борис Викторов.

— Выдавайте!

Выдача документов продолжалась. Более двухсот раненых ушли из больницы, укрылись у местных жителей или покинули город.

Тем, у кого справок не было, работники больницы давали рекомендации:

— Кто может, уходите из эшелона. Как раненых сдадут в вагон — за них отвечают немецкие власти. Уйдете раньше — можете подвести больницу и ее работников.

Раненым давались городские адреса, где они могла укрыться, и многие в первую же ночь, когда началась погрузка, ушли из вагона. Их принимали, как родных, кормили, прятали от полицаев, продолжали лечить.

Больница всячески затягивала подвоз раненых к эшелонам, ссылаясь на недостаток транспорта. Старший врач немецкого гарнизона, ответственный за отправку эшелонов, нашел автомашины. На многих работали русские шоферы. С ними нашли контакт работники больницы, и возили эти шоферы так, что погрузка раненых заняла трое суток.

Гарнизонный врач приезжал на станцию, кричал, грозился, проклинал «русскую медлительность и неорганизованность», но ничего поделать не мог.

— Машин мало! Вот если бы добавить машин, — говорили ему работники больницы. Они не боялись просить дополнительных машин, так как знали: больше их взять фашистам негде.

В свое время население и медицинские работники за трое суток собрали и снесли на руках около полутора тысяч человек. При отправке, когда больные перевозились на автомашинах, три дня потребовалось на переброску четырехсот раненых.

Хозяйственники хлопотали об обмундировании. В эшелонах выдали шинели, продовольствие. Оргкомитет решил, что и в поезде надо продолжать медицинское обслуживание. Сопровождать раненых взялись те врачи и сестры, которые по пути следования имели родных и родственников и собирались уйти из эшелона.

С этим эшелоном уезжала врач Евдокия Стеменко. Вопрос об отъезде решился как-то сам собой. Собственно, решили его раненые. Что ответить на их многочисленные: «Неужели вы с нами не поедете? Так и бросите?» Врач лечила их с риском для жизни, они стали ей дороги и близки, как же их оставить?!

Остались в вагонах Катерина Андреюк и врач Адамова. Сопровождал эшелон до Армавира и Митрофан Петрович Самарин.

Первый эшелон отправили. В нем уехали сто сорок восемь раненых. Охраняла их команда из нескольких солдат.

Погрузка второго эшелона затянулась. Немецкий врач пришел на вокзал взбешенный и приказал отправлять второй состав, а всех оставшихся в больнице раненых расстрелять. Плотная стена врачей и сестер окружила фашистского медика. Они наперебой успокаивали и заверяли, что оставшихся сегодня же уберут из больницы.

Отправили и второй эшелон.

Больница общества Красного Креста прекратила свое существование. Семьдесят три дня большая группа врачей, фельдшеров, медицинских сестер и санитаров вела напряженный бой. В этой борьбе все было против них. Но они, пользуясь поддержкой и помощью патриотов города, выиграли бой.

Вместо эпилога

В 1942 году люди, бывшие свидетелями героической борьбы сотрудников больницы Красного Креста в маленьком курортном городке, удивлялись, как им удалось выстоять, уберечь раненых от расправы. Сейчас мы знаем больше, чем знали тогда, и можем обстоятельнее и достовернее ответить на этот вопрос. Дело не в том, что гитлеровцы на Северном Кавказе были более гуманны, чем, скажем, в Белоруссии. Дело в том, что, осуществляя планы ставки Гитлера, командование северокавказской операции учитывало особенности этого района, населенного казачеством и горцами. Горы, родные кавказцам и знакомые им, как собственный дом, представлялись врагам не менее удобными для партизанской войны, чем леса Белоруссии, Смоленщины, Брянщины.

Командование немецко-фашистских войск объявило Северный Кавказ районом «особого порядка», приказав уважать национальные обычаи горцев, не затрагивать чести женщин, не допускать грабежей, расплачиваться за все, что будут брать войска у населения. На Северный Кавказ прибыл в качестве «советника по делам кавказских народов и казаков» бывший германский военный атташе в Москве генерал Кестринг. Специальному представителю, полковнику Панвицу, поручили создать антисоветские части из народов Северного Кавказа. Даже известный белогвардеец генерал Шкуро вынужден был прервать свою работу в цирке. Его, уроженца Северного Кавказа, вместе с другим белогвардейским генералом Красновым направили в помощь советникам и экспертам — налаживать отношения с народами Северного Кавказа.