Фронт без линии фронта

разведку, в первую очередь на железных и шоссейных дорогах и линиях связи.

Это нужно оговорить для того, чтобы читатель правильно понял, как нам

стало известно о подготовке гитлеровцами крупного наступления под

кодированным названием "операция Цитадель".

...31 мая 1943 года в Ровно около двухэтажного особняка остановился

щегольский экипаж. Из него вышел элегантный, подтянутый офицер. Железный

крест первого класса и значки ранений показывали, что это заслуженный

фронтовик.

В комнате охраны его ожидала невысокая худенькая девушка.

Поздоровавшись с ней, офицер подошел к окошку и спросил у дежурного

эсэсовца:

-- Пропуска для обер-лейтенанта Пауля Зиберта и фрейлейн Довгер готовы?

Да, все было в порядке. Официально обер-лейтенант Пауль Вильгельм

Зиберт добился приема у самого рейхскомиссара Украины, гаулейтера Восточной

Пруссии Эриха Коха, для того, чтобы просить его отменить распоряжение об

отправке на работу в Германию своей невесты, местной уроженки из фольксдейче

Валентины Довгер. Истинной же задачей нашего разведчика Николая Кузнецова

было уничтожение кровавого палача украинского народа Эриха Коха. В кармане

его серого офицерского Френча лежал заряженный пистолет на боевом взводе.

Долгими часами разведчик учился стрелять из него навскидку, не целясь. На

козлах щегольского экипажа в качестве кучера сидел Николай Гнидюк. Под

козлами -- автомат и гранаты. На прилегающих улицах дежурили другие

разведчики, чтобы обеспечить Кузнецову уход после выполнения акта возмездия.

Аудиенция состоялась. Однако охрана Коха была столь продуманной, что

уничтожение фашистского наместника оказалось совершенно невозможным. Даже в

собственном кабинете уполномоченного представителя фюрера около кресла для

посетителя лежали настороже две огромные, натасканные на людей, овчарки, за

спиной обер-лейтенанта замерли эсэсовцы, готовые схватить при малейшем

движении.

Такого поворота Кузнецов не ожидал. Почтительно отвечая на ленивые

безразличные вопросы рейхскомиссара, он лихорадочно перебирал в голове

всевозможные планы. Но стрелять нельзя. Даже сунуть руку в карман не дадут

-- разорвут. С горечью Николай Иванович должен был смириться с неудачей.

Позже Кузнецов говорил, что, знай он наперед об условиях аудиенции, он

все-таки сумел бы убить Коха, пожертвовав собственной жизнью. Это можно было

бы сделать, взорвав спрятанную на теле мину или противотанковую гранату.

Я убежден, что если бы отважный разведчик вторично оказался на приеме у

Коха, он бы, не колеблясь, пошел бы на самопожертвование...

Между тем разговор принял довольно интересный оборот. Поначалу Кох был

хмур. Он явно не одобрил выбора лейтенанта.

-- Стыдитесь, обер-лейтенант, -- назидательно говорил рейхскомиссар, --

кадровый германский офицер, а хлопочете о девице сомнительного

происхождения.

-- Фрейлейн Довгер чистокровная арийка, господин рейхскомиссар, --

почтительно возразил Кузнецов, -- ее отец, человек преданный фюреру и

великой Германии, убит партизанами.

-- Ну, ладно, ладно, -- Кох лениво махнул рукой. Подтянутый фронтовик,

кавалер Железных крестов

обеих степеней, видимо, снискал чем-то милость рейхскомиссара. Отвечая

на вопросы, Кузнецов с лихорадочной быстротой соображал, как ему лучше

использовать неожиданное расположение одного из ближайших подручных фюрера.

Ненависть к фашистскому палачу переполняла советского разведчика.

Горечь от сознания неудачи мешала сосредоточиться. Величайшим усилием воли

он удерживал себя от желания попытаться совершить все-таки безнадежную и

самоубийственную попытку стрелять в Коха.

-- Откуда вы родом, обер-лейтенант? -- продолжал, свои вопросы Кох.

-- Из Восточней Пруссии, господин рейхскомиссар.

-- Из Пруссии? Значит, мы с вами земляки, ведь это мое гау {область}. А

кто ваши родители?

-- Отец, он, правда, давно умер, был управляющим имением князя

Шлобиттена, вблизи Эльбнига, господин рейхскомиссар. Я сам, до поступления в

военное училище, служил помощником нового управляющего.

-- Постойте, постойте, -- задумался Кох. Вдруг он, оживший, повернулся

к генералу, находившемуся в комнате.-- А ведь я вас, кажется, помню! Помню!

В тридцать пятом году я охотился в тех местах и обедал в замке Шлобиттена.

Теперь я припомнил, что разговаривал тогда с управляющим и его помощником.

Значит, это были вы?

-- Так точно, господин рейхскомиссар, это был я,-- скромно признался

Кузнецов. И добавил: -- Для меня большая честь, что вы запомнили этот

случай. У вас редкая память!

Произошло чудо. Кох "узнал" в советском разведчике помощника

управляющего крупным имением! Чудо было тем более удивительным, что Кузнецов

никогда в жизни не бывал в Восточной Пруссии вообще, в имении Шлобиттена в

частности.

Подобрев, Кох стал разговаривать с обер-лейтенантом гораздо

дружелюбнее. Угостил отличными египетскими сигаретами. (Даже с собой дал в

подарок коробку!) Спросил уже вполне доброжелательно:

-- Где вы были ранены, Зиберт?

-- Под Курском, господин рейхскомиссар. В связи с ранением вынужден

временно, до полного выздоровления, служить в тылу. С нетерпением жду

возвращения на фронт.

-- О, скоро вы получите удовлетворение за свою рану. Фюрер готовит

большевикам сюрприз как раз в том районе.

От неожиданности Кузнецов чуть не привстал на стуле. Не может быть --

или он ослышался?

Нет, это действительно произошло. Сам рейхскомиссар Украины и гаулейтер

Восточной Пруссии Эрих Кох в случайном разговоре с каким-то обер-лейтенантом

выболтал военную тайну о намечаемой гитлеровской ставкой важной операции!

Едва ли Кох подозревал, что его беседа с одним из обычных посетителей с

точностью до одного слова в тот же вечер стала известна вначале командованию

нашего отряда, а затем в Москве.

Кузнецов запомнил вскользь брошенную реплику разговорившегося сверх

меры близкого к Гитлеру гаулейтера. Не оставило ее без внимания и

командование отряда. Узнала о ней и Москва.

В начале лета мы снова вспомнили о хвастливой фразе Коха. Сводки о

движении через Здолбуновский узел, которые нам ежедневно доставлял Авраамий

Иванов, служивший на железной дороге, и другие разведчики,

свидетельствовали, что гитлеровцы стягивают к району Курской дуги огромное

количество живой силы, техники и боеприпасов.

Однажды наши разведчики установили, что на это направление гитлеровцы

кружным путем перебрасывают свои дивизии даже из-под Ленинграда. Затем

чрезвычайно ценную информацию мы получили из другого, довольно неожиданного

источника.

Как-то партизаны Красноголовец, Клименко и Попков глубокой ночью вышли

на линию, чтобы заминировать первый выходной путь со станции. По ряду

соображений выбрали место вблизи переезда. Залегли в глубокой канаве вдоль

линий, снарядили мину, проложили шнур.

Оставалось только, как говорят портные, "пришить к пуговице костюм" --

уложить незаметно мину под рельс.

Но сделать это оказалось невозможным-- вблизи переезда немцы установили

высокую мачту с мощной электрической лампой, заливающей ослепительным белым

светом пространство диаметром в добрых 100 метров. Вылезать из канавы под

такой фонарь было просто самоубийством. Раньше, чем друзья успели бы

что-либо сделать, их наверняка заметила бы охрана.

Досадуя на собственную оплошность, подпольщики были вынуждены отложить

минирование.

-- Ну, завтра я до тебя доберусь, чертова лампа, -- пригрозил фонарю

Леонид Клименко.

Неподалеку от фонаря стояла будка сторожа. Дмитрий Красноголовец его