Каштаны на память

— Забрать раненых!

Его поддержал Колотуха, громко крикнув:

— Надеть противогазы! — И тихо добавил: — У кого есть.

— Это ты правильно! — бросил Андрей старшине.

— А как же! Наш боец со смекалкой воюет и палкой. Полтора десятка обожженных огнем бойцов с ранеными на руках выходили через огонь и взрывы.

— Дойти бы до леса, те места я знаю, — сказал Матвей Кот. — Лишь бы дойти.

Он закашлялся, протирая глаза. Андрей напрягал все силы, поддерживая одной рукой носилки с Оленевым, а другой обхватив изможденного дядьку Матвея. Дышать было нечем. Андрей хрипел:

— Вперед! Вперед, ребята!

Нестерпимо хотелось пить. Хоть бы глоток воды. Но воды не было. Кругом вихрями вспыхивал огонь. Андрей остановился, прижал руку к карману гимнастерки, нащупал каштаны. Почти в беспамятстве увидел перед глазами Лесю, тонкую, хрупкую, с заплаканными глазами, и выдохнул:

— Я приду к тебе! Слышишь?

— Слышу! — крикнул старшина Колотуха. — Дойдем, чего бы это ни стоило!.. Держись, Ваня! Держитесь, ребята. Держитесь!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДОРОГА НА ВОСТОК

1

Над дымным горизонтом нависало солнце. На него и шли. Они вели под руки и несли на носилках своих раненых побратимов. Предвечерние лучи, теплые и добрые, как материнская или девичья рука, ласкали черные от сажи и красные от ожогов лица.

— Стой! Кто идет? — прозвучал сдержанный, совсем не грозный, как всегда бывает в таких случаях, голос.

Навстречу партизанам отряда «Смерть фашизму» вышло несколько человек со звездочками на пилотках, в серых шинелях, на воротничках которых были нашиты черные, малиновые и зеленоватые петлицы. И без пароля, без объяснений красноармейцы поняли, что пришли к ним искать пристанища измученные, до предела обессиленные, голодные, в обгорелой одежде люди, которые вырвались вроде бы с того света.

— Помогите раненым! — сказал своим бойцам майор Сильченко и обратился к старшине Колотухе: — Кто старший?

— Командир отряда убит. За старшего он, — кивнул Максим на Андрея Стоколоса.

— Никто меня старшим не назначал, — ответил Андрей, бросив удивленный взгляд на Колотуху.

— Ситуация назначила, — сказал Максим.

Сильченко заметил четыре треугольничка на петлицах разодранной гимнастерки Максима и заметил, усмехнувшись:

— Впервые встречаю старшину, который считает себя подчиненным рядовому бойцу.

— Да он у нас не простой рядовой. Орденоносец. Да еще и сын полковника Шаблия, потомственный военный. Ему уже давно капитана надо дать.

— Семен Кондратьевич Шаблий твой отец? — удивился Сильченко. — Тогда я знаю тебя. Мы с Семеном встречались еще на Дальнем Востоке. Да и Киев оставляли последними. Вместе были в бою под Борисполем. Потом пришлось расстаться. Полковник поехал в Вовчки. Там собирались подразделения чекистов-пограничников. Ну а потом… Мы узнали про жестокие бои чекистов под Барышевкой. Возможно, кто из них остался жив, тоже в этом лесу.

— И мы из огня вышли, — с грустью ответил Андрей. — Двадцать человек, вместе с ранеными.

— Тяжелые потери, — опустил голову майор, — но и остановить врага невозможно без крови.

— Может быть, немцы и не взяли Киев 10 августа, потому что и мы в тылу сражались, сковывали их силы.

— Правильно понимаешь эту связь между действиями своего отряда и всего фронта, — сказал Сильченко. — Если бы мы все, низшие и высшие командиры, вот так понимали боевую задачу своих подразделений, дела наши были бы получше. В сложной ситуации некоторые командиры иногда теряются, не хотят брать на себя инициативы, а потому и ответственности, и думают лишь о том, как побыстрее присоединиться к главным силам. Хорошо, что ты не из таких.

Майор Сильченко тоже стремился достичь линии фронта, который где-то там, под Харьковом. Но эту далекую цель он объединил с насущной — бить врага, пока есть снаряды и патроны.

— Дальняя дорога вам предстоит, — заметил Колотуха. — А если остаться тут партизанить?

— Можно. Но мы сперва попытаемся прорваться к линии фронта.

— Проклятое окружение! — выругался старшина. — Попали, как кур в ощип!

— Да, но все равно бить фрицев можно! И вырваться можно! — Майор посмотрел на низкое солнце и добавил: — Располагайтесь, товарищи. Раненых проводить к леснику.

Бойцы мылись у родничка. Не только руки, но и лица многих были в ожогах и ранах. Пораженные места нестерпимо болели, когда к ним прикасались пальцы. Но все же умыться чистой холодной водой было приятно, как после тяжелой работы на жнивье. Потом подкреплялись кашей с консервированным мясом.

— Чего призадумался? — обратился Андрей к Оленеву.

— Что-то дом вспомнился, — виновато усмехнулся Иван. — Мама, отец и… лосята.

Лет восемь назад Иван с отцом принесли из леса двух лосят. Они были еще беспомощные — только родились. Лоси подрастали. Потом их стали приучать к упряжке. И своего добились. В селе шутили: «Олени ездят на лосях!» Эту историю Андрей уже знал.

— Ешь, — сказал он. — Помочь?

Иван взял ложку.

— Не нужно обо мне беспокоиться! Не маленький! — обиженно бросил Оленев.

— Как хочешь! — с деланным безразличием сказал Стоколос.

После ужина Оленева и Матвея Кота повели к леснику. Сопровождать их вызвались Стоколос, Колотуха и Галина. Хозяин пригласил всех в избу. Было уже темно. Все хотели как можно быстрее заснуть: усталость валила с ног.

Лесник предложил Гале кровать в горнице. Девушка отказалась:

— Пусть кто-нибудь из раненых там ляжет.

— Тогда идите в кладовую. Есть раскладушка. А вот и рядно. — Лесник подал полосатую дерюгу, которая еще пахла льном.

— А я на полу устроюсь! — сказал Колотуха.

Галя взяла рядно и пошла в кладовую.

Андрей и Оленев улеглись на свежем сене, которым был забит чердак. Стоколос постелил Ивану и себе шинели, положил под головы маленькие подушки, которые им дал лесник.

Сено пахло летом и солнцем. Этот пьянящий духмяный запах сена отогнал сон. Не давали спать и думы. Когда еще встретятся они?.. От этого вопроса Андрею стало тяжко. С мая месяца, когда Андрей пришел на заставу, он с Иваном — не разлей вода. А три месяца войны стоят для обоих десятилетий, хорошо узнали они друг друга, постигли настоящую мужскую дружбу, оба стали взрослее.

— Подлечишься и пойдешь к Наде Калине, — посоветовал Андрей.

— Не знаю, пойду ли к ней. Но и сидеть сложа руки… — Иван грустно улыбнулся. — Руки, говорю… Что бы там ни было, я создам отряд. Оставайся и ты!

— Нет. Пойду с майором Сильченко. Пойду туда, где главный бой. А ты тут жди нас с Надюшей, Галей, дядькой Котом!

— Дожить бы, Андрюха, еще до утра. Потом до вечера. А потом прожить еще неделю, месяц. С полгодика, — оживился Оленев. — Вот именно! Прожить полгода, да не просто, а на фронте, в бою!

— Главное — не падать духом, как наш старшина говорит.

Оба помолчали. Было слышно, как медленно жует жвачку корова.

Андрей посмотрел в полуоткрытое окошко.

И тогда, 21 июня, в последнюю мирную ночь, было звездно. Тогда сердце, казалось, не помещалось в груди, потому что он и Леся сказали друг другу: «Я люблю…» Всегда будет вспоминать Андрей смуглое и одновременно румяное, как пламенеющая роза, лицо Леси, ее улыбку. Будет помнить и Таню, тоже хрупкую, нежную, чем-то похожую на яблоневую ветку (может, потому, что прощались они в начале мая сорок первого года под расцветающей яблоней), не забудет и ее мечту о женихе в красивой форме морского командира или летчика. Может, Таня и шутила, но Андрей поощрял ее выбор. А вот Вадим Перелетный, ее сосед, с какой-то неприязнью говорил: «Какой толк, что закончил военное училище? Пошлют в какую-нибудь дыру и хоть волком вой. Только олухи могут идти после десятого класса в военное училище или вообще в армию. А твой избранник, Таня, Андрей Стоколос, — совсем оригинал. На границе погибли отец и мать. И это ему не пошло впрок. Теперь просится на заставу! Похоже, что у него не хватает шариков в голове. Ладно, пусть послужит, а я тем временем закончу учебу. Потом и ты подрастешь. Я ведь смотрю на тебя как на свою невесту».