Когда цветут камни

В морозной тишине тайги хорошо думается. Мысленно Фрол Максимович забежал далеко вперед, он уже сидел на бюро райкома и рассказывал, доказывал руководителям района необходимость коренной перемены в жизни старателей. Долго ли его будут слушать там — неизвестно, рассказа хватит на целый вечер, но за дорогу хорошо бы пораскинуть и заранее уложить свои мысли в получасовую речь. Все в голове, и выбирать самые основные вопросы Фролу Максимовичу так же легко, как если бы перед ним лежал исписанный блокнот. Эх, если бы еще был под рукой утвержденный проект Максима! Тогда бы легче было убедить членов бюро. А если не поймут… Тогда придется писать выше или самому в крайком двинуть.

Ухабы, рытвины, раскаты… Местами санки бросало, как лодку в шторм, но Фрол Максимович не выпускал вожжей из рук. Сидел он в сайках твердо.

Он уже проезжал мимо зимовья Девяткиной.

Матрена Корниловна, завидев его, выбежала на дорогу, крикнула:

— Стой, Максимович! Ко всем заезжаешь, а ко мне глаз не кажешь?

— Некогда, Корниловна, еду в райком.

— Слышала. Зайди, однако, посоветоваться надо: на какие делянки в первую очередь лесорубов посылать? Я план составила. Взгляни… Ночи не сплю, так разволновало меня это дело. Все думаю, думаю…

— На обратном пути, Корниловна, обязательно заеду.

— Ишь ты какой… — Матрена Корниловна выхватила из рук его вожжи и завернула лошадь во двор. — Раз так, то обожди минутку, сейчас надену шубенку и провожу тебя до Гляден-горы. Поговорить надо…

Через минуту она вышла с централкой в руках и на ходу зарядила ее жаканами.

— Зачем ты эту палку взяла? — спросил Фрол Максимович.

— Надо… Говорят-де, из берлоги медведь поднялся, к полынье на водопой выходит. Сегодня утром следы заметила…

Проводив Фрола Максимовича до Гляден-горы, Матрена Корниловна долго петляла по медвежьему следу, который увел ее в глубь тайги. Пришлось переночевать в бараке лесорубов на дальней лесосеке, а утром чуть свет она вернулась к своему зимовью — встречать новые бригады лесорубов с Громатухи.

Какой лес рубить и где, Матрена Корниловна уже давно задумала, и времени на разводку бригад по делянкам потребовалось немного. С восходом солнца на всех делянках зазвенели пилы и топоры. И будто проснулась тайга. Обогретые лучами солнца деревья скидывали с вершин седину зимы, затренькала мартовская капель; прозрачный чистый воздух наполнился щебетом отзимовавших птиц; на стволах сосен выступили блестки смолы; еще ярче заискрился снег.

Но Матрене Корниловне, как говорится, не сиделось, не стоялось.

С централкой на плече она пошла по насту напрямик к пустующим еще делянкам лесосеки. Кругом лес, лес, да какой — ствол к стволу! И сколько этого леса!

Поднявшись на хребтину Южнокаскильской гряды, Матрена Корниловна, как с высоты орлиного полета, окинула родную тайгу взглядом. Перед глазами большие и маленькие горы. Все они покрыты лесами, как меховыми шубами. И мех этих шуб переливался сейчас под лучами солнца то огнем остистой лисицы, то окраской золотистого каракуля, то блеском искристого бобра. Вот как сосны, кедры и пихты украшают горы! А светолюбивые белоногие березки разбежались по бокам увалов, как непослушные козлята, и попробуй их сгуртовать…

И над всем этим огромным массивом лесов и гор возвышается Каскил. Покрытый вечными снегами, он стоит, как седой пастух перед стадом, — угрюмый и молчаливый.

Матрена Корниловна исходила тайгу вдоль и поперек, она любит ее, как свою жизнь. Здесь родилась. Здесь выросла и постарела.

В начале тридцатых годов прилегающий к зимовью лес был объявлен государственным лесопитомником. Зимовье Девяткино, названное так по имени мужа Матрены Корниловны, погибшего здесь от руки бандита Алифера, стало теперь пунктом охраны лесных богатств Каскильской гряды, а хозяйка зимовья — хозяйка лесов.

Без разрешения Матрены Корниловны здесь никто не мог срубить даже маленькую елку; на дрова она разрешала брать только сушняк и поваленные бурей нестроевые деревья. Людей, блуждающих по тайге с топорами, называла хищниками. И если кто-нибудь и осмеливался срубить облюбованное дерево, то все равно неизменно возвращался ни с чем. Она ловила таких порубщиков, отбирала у них топоры, пилы, рубила гужи упряжек, и никто не жаловался на нее.

— И для кого эта чертова баба бережет лес, кому он нужен в такой глухомани? — сетовали приискатели на Матрену Корниловну. При этом они обзывали ее и скрягой, и лесной акулой, и собакой на сене.

Таежные жители искони привыкли рубить лес как попало и где попало. А Матрена Корниловна решила установить в тайге порядок…

Казалось, с началом войны все забыли о девяткинском лесном массиве. Никто не приезжал сюда, никто не спрашивал, как охраняется лес, и даже зарплату Матрене Корниловне перестали высылать. Бывали дни, когда она подумывала покинуть зимовье. Но тут же ее охватывал страх: застонет тайга, начнут губить деревья кому и как вздумается… «Нет, нет, не покину вас, дорогие», — клялась Матрена Корниловна делянкам.

Но сейчас у подножья горы стучат топоры, жалуются пилы на крепость смолистых комлей, валятся деревья, звенят ядреные сутунки, редеют делянки, а Матрена Корниловна будто разлюбила лес, да еще взялась помогать лесорубам. Торопится к началу половодья, к началу сплава как можно больше заготовить древесины.

Радиограммы, письма, пухлые пакеты инструкций и директив посылались за последнее время на ее имя из района, из края и даже из Москвы. Нет, не забыли ее! Лес, который она так ревниво охраняла, стал нужен государству. Многолетний труд не пропал даром! Давно Матрене Корниловне не приходилось испытывать такой счастливой гордости. И вот только огорчение — появился в ее лесах чужой след…

Возвращаясь к лесорубам, Матрена Корниловна вдруг услышала голоса:

— Корниловна!..

— А-а-а, — отвечал эхом лес.

— Иди сюда!.. Тут медведь наследил!..

«Глупые, какой сейчас медведь, он еще в берлоге лежит», — усмехнулась Матрена Корниловна, подходя к бригаде Нюры Прудниковой.

Хорошо работают девчата, дружно и аккуратно. Деревья валят правильно: вершинами в гору, комли обрезают ровно, сучья собирают в кучу. Вот только бревна перекатывать к штабелю им не под силу. Но ничего, к сплаву подойдут мужики и поправят дело. Однако девчата в самом деле встревожены, озираются пугливо…

— Что с вами, доченьки?

— Да вот посмотрите, медвежий след, совсем свежий. Мы уже хотели костер жечь, — ответила Нюра Прудникова.

Словно босоногий человек прошелся по лесосеке. Отпечатки пяти растопыренных пальцев и голых пяток медвежьей лапы выступали на снегу четко и ясно.

— Ишь ты, черт косолапый, куда забрел, — Матрена Корниловна нахмурилась.

— Лапища-то, лапища какая широкая, мои три ноги поместятся. Видать, здоровенный, — проговорила Нюра.

— Да, здоровенный, — согласилась Матрена Корниловна, а подумала другое: «След медвежьих лап, но это не медведь, это дезертир так маскирует свои следы. Хитрый, на глаз не попадается, боится, стороной ходит, подлец…»

Но могла ли Матрена Корниловна сказать об этом хотя бы бойкой Нюре Прудниковой? Да ни в коем случае. Пусть лучше думает, что настоящий медведь тут бродит. «Для спокойствия девушек пойду сегодня вечером и стукну того бурого, что залег осенью в берлогу под выворотнем, на кедровом косогоре, — внезапно решила Матрена Корниловна. — К тому же у лесорубов работа вон какая — мяса требует».

С девушками Матрена Корниловна пробыла до полудня, а вечером, встретив еще одну группу лесорубов, которых привел с Громатухи оставшийся за парторга Захар Прудников, сказала:

— Медведь тут появился. Стукнуть бы его на мясо.

— Хорошее дело, — одобрил Захар.

— Дай хотя бы двух подсобников, одной-то мне его не приволочь.

— Помощников… — Захар посмотрел ей в глаза. — Сам бы пошел, да разве угонишься за тобой на деревянной-то ноге?..

Самым взрослым из «мужиков» оказался Семка Корноухий, мобилизованный на лесозаготовку по повестке поссовета. Захар указал на него.