Дорогой бессмертия

– Успокойтесь, Ирина,- со слезами на глазах произнесла Мария. Она взбила под головой солому, подвязала больную руку, укрыла вздрагивавшее тело своей кофточкой. «Неужели мне предстоят такие страдания? Страшно… Если бы Виктор знал о нагрянувшей беде. Наверное, ищет, волнуется». Марию пугали предстоящие допросы. А есть ли выход? Будь что будет, но даже ценой своей жизни она сохранит верность товарищам! Только бы выдержать все…

В камере воцарилась тишина. Измученная Мария подобрала под себя ноги, положила голову на колени, ей овладел сон.

Воображение выпорхнуло из камеры и понеслось далеко-далеко… Какая чудесная весна! Сколько цветов! Красные, синие, белые, желтые… Мария собирает их в белом платье. Какой большой букет! От странного запаха кружится голова… Виктор! Виктор! Он появился возле нее. Громкий смех разнесся над полями. Говорит сурово:

– Цветы отравлены! Брось букет! Сейчас же!

Руки окаменели. Мария хочет отбросить, но пальцы, не повинуются. Пытается их разжать, напрягает силы. Безрезультатно. Виктор вырывает букет, бросает в сторону. Зачем так резко? Болит плечо… В руках – чайные розы. Какая прелесть! Спасибо, Виктор! Взялись за руки. Счастливые, смеются, бегут меж хлебами…

Раздался гром. Небо заволокло тучами. Тяжелые, темные… Надо укрыться. Где? Еще ударил гром. Го-го-го!..-понеслось вокруг.

– Мария!

– Я здесь!

– Мария!

– Я зд-е-сь!..

Гром заглушил удалявшийся голос Виктора…

Сколько времени продолжался сон, узница не знала. Проснулась от резкого толчка и громового окрика: «Василенко, выходи!»

Спросонья Мария не сразу поняла, кого зовут, замешкалась. К ней подошел солдат, ткнул сапогом. Сообразила: «За мной».

В большой комнате за письменным столом сидел средних лет гестаповец. Гладко причесанные волосы, на вздернутом носе – пенсне. Лощеный вид фашиста не пугал Марию. Он копался в бумагах, делал вид, будто ее не замечает. Спустя минуту, поднял холодные глаза и вежливым тоном, по-русски, пригласил сесть.

– Василенко? Мария Ивановна?

– Да. – 22 года?

– Так.

– Молодая. Совсем молодая. Не успела еще пожить! Два года работаешь? Так! А с кем же ты дружишь? Кто полюбил хорошенькую девушку? Никто? Странно!

Гестаповец открыл ящик, вынул оттуда пузырек с клеем и листовки, положил на стол. Внимательно посмотрел в лицо девушки. Какую нужно проявить выдержку, духовную собранность, чтобы ни единым мускулом не выдать себя. Ее лицо оставалось спокойным, и это заметил гестаповец.

– Ну, Василенко, перейдем к делу. Я уже сказал, что ты еще по-настоящему не пожила, а такая возможность имеется. Для этого необходима откровенность. Поняла? Только откровенность.

Гестаповец замолчал, дал возможность осмыслить сказанное.

– Куда направлялась ты позавчера вечером? Кто дал вот эти бумажки? Молчать не хорошо, рассказывай!

Вежливость подкупала неискушенную в методах гестаповцев Василенко. Но Мария уже видела работу этих «джентльменов». Что они сделали с Ириной! Собравшись с мыслями, она ответила. Мол, вечером шла на вокзал, хотела в буфете купить кое-какие продукты на ужин и завтрак. Ну, по дороге встретились офицеры, один к ней пристает давно. Побежала, пыталась уйти от него подальше. Все.

– Заодно расклеить эти листовки? Так? – испытующе взглянул гестаповец.- Не кривляйся! Кто дал листовки? Почерк не твой, значит, их писал кто-то другой? Я сказал: не теряй хорошую возможность!-огрубевшим голосом прокричал гестаповец.

Ласковый тон, которым он начал допрос, не дал результатов. Фашист бесился. Он мог бы с девчонкой поговорить иначе, но ему нужны сведения о подпольщиках, а пытаемые жертвы не всегда развязывают язык.

– Так ты не называешь сообщников?

– Никаких сообщников у меня нет. Я ничего не знаю об этих листовках.

Гестаповец нажал кнопку. В дверях появился солдат.

– Приведите из одиннадцатой!

Мария не подозревала, что «одиннадцатая» – это и есть подвальная дыра, в которую водворили ее. Через несколько минут в комнату втолкнули Ирину. Чуть сгорбившись, испуганными глазами она обвела гестаповцев, затем посмотрела на Марию и истерически закричала: «Я ничего не знаю!»

– Молчать, собака! – вскочил, ранее казавшийся спокойным, гестаповец в начищенных до блеска сапогах.- Подумала? Скажешь правду? Не знаешь?! – повернувшись к солдату, он распорядился: – Позовите Климбеля, пусть поработает над упрямицей. Да так, чтобы заговорила!

Вошел с засученными рукавами «помощник».

– А она пусть смотрит! – кивнул гестаповец в сторону Марии.- Может, образумится.

Ирину начали пытать. Перед глазами Марии прошло страшное зрелище. Впервые она столкнулась с тем, как утонченно, жестоко издевается палач над человеком. В комнате раздался отчаянный вопль, стон. Потом все стихло. Ирина потеряла сознание. Ее привели в чувство, ткнули под нос нашатырь. И снова – ужас…

Мария вскочила с места, ей хотелось чем-нибудь помочь бедняжке. Но как тут поможешь. Девушка тяжело рухнула на стул. Ей стало дурно. Нашатырь вернул Марию к действительности. Пытка продолжалась. Ирина уже не кричала, лишь изредка слышался глухой стон…

– Молчит? Пока уведите!-скомандовал гестаповец.

– Ну вот, и с тобой так будет, если не скажешь, кто дал эти бумажки,- и он потряс листовками перед носом Марии.- Больше ничего от тебя не нужно. Скажешь – пойдешь на работу.

После короткой паузы немец продолжал:

– Понимаю, ты расстроилась, сейчас трудно говорить. Даю на размышления один час. Только один час, не злоупотребляй моим терпением.

Как Мария вышла из комнаты пыток и снова оказалась в темнице – она не помнила. Крик Ирины звенел в ушах. Она не могла избавиться от вида палача с засученными рукавами, причинившего нечеловеческие страдания беззащитной женщине. Слезы туманили глаза. Мария забылась…

Внезапное исчезновение Марии Василенко насторожило друзей. Никто не сомневался в том, что комсомолка не предаст товарищей. Виктор Измайлов не мог примириться с мыслью ареста Марии. Как же он отпустил ее в тот вечер, поверил доводам – «одной лучше, меньше подозрений».

Никто не шел на квартиру к Василенко, ибо понимали, что за ней следили. Надо было выждать.

Ночная облава не принесла успеха полицейским и гестаповцам. Похищенные бланки обнаружить не удалось. Зато утром на одной из прилегавших к вокзалу улиц появилась листовка. Печатными буквами в ней сообщалось о положении на фронтах. Бешенству полицейских не было предела. Они арестовали первых попавшихся несколько человек, подвергли их жестокому допросу.

Вечером по городу пронесся слух: на окраине подорвалась на мине машина с двумя гестаповцами, убит полицейский агент.

Приговор, вынесенный подпольщиками, с огромным риском выполнил Виктор Измайлов. Он мстил за Марию…

17. ЖИТЬ ВСЕГО ДВЕ МИНУТЫ

– Приведите Василенко!

В комнату вошла побледневшая Мария. Глаза запали, больше в них не светился огонек. Пухлые губы сжаты. Всем своим видом она давала понять – они никогда тут не разомкнутся.

Гестаповцы не проявляли к жертвам снисходительности, но все же иногда умышленно допускали ее при допросе.

– Слушай, Василенко,- начал гестаповец,- мне, откровенно говоря, надоело с тобой возиться. Я, конечно, могу от тебя легко избавиться, но видишь, не спешу. Давай по-хорошему договоримся. Иначе настанет момент, когда ты и захочешь говорить, да нечем будет. Упрямый язычок положим на тарелочку…

Только теперь Мария заметила, что у гестаповца жирные щеки и губы, глаза с неприятным отсветом маслянистости и говорит он вкрадчиво. Он ей угрожает, вероятно, не от силы, а от злости и своей духовной слабости.

От этого открытия Мария еще плотнее стиснула зубы. Ее готовность к самопожертвованию убедила опытного гестаповца в том, что «из нее ничего не выжмешь». Тогда родился новый план…

– Молчишь? – медленным движением гестаповец вынул из кобуры пистолет. Раздался выстрел. Мария не шелохнулась.