Бросок на Прагу

Городок этот не имел даже названия, на карте стоял лишь номер, – видать, появился он совсем недавно, не успел еще занять место в строю других городов, но главное было не это… Горшков не выдержал – ахнул…

Неведомый городок этот был забит техникой и солдатами, мышиного цвета на кипенных улицах было больше, чем цвета белого, все сплошь мышиное, словно бы царство длиннохвостых высыпало на поверхность земли, оставив в глуби свои норы.

– Немцы! – негромко произнес Горшков.

Спящий Мустафа среагировал на тихий возглас мгновенно, подхватил автомат и вскинулся на сиденье.

– Где?

Горшков молча ткнул вниз, в запруженную долину, и поспешно выскочил из «виллиса». Придерживая хлопающую по бокам планшетку, побежал к «доджам».

– Приготовьтесь к бою, – предупредил он разведчиков, понесся дальше, к артиллеристам.

– Фильченко! – закричал он издали, подивился хриплой дырявости собственного голоса, словно бы у него действительно где-то прохудилась глотка. – А, Фильченко!

Младший лейтенант Фильченко вывалился из «доджа», потрусил ему навстречу. Молча козырнул.

– Скажи, Фильченко, твои пушки смогут стрелять вниз, в долину? – Горшков ткнул пальцем себе за спину.

– А почему бы и нет, товарищ капитан. Если надо – сделаем. Это вверх стрелять несподручно, а… – Фильченко закашлялся, прижал к губам кулак, выбухал в него кашель, – а вниз сколько угодно. Полковые семидесятишестимиллиметровки способны делать все!

Хоть и не был Фильченко хвастуном, а его могло понести.

– Расставляй стволы по краю дороги, – велел ему Горшков, – готовься к стрельбе. Внизу – немцы. Много немцев!

– Охо-хо-хо! – увидев мышиные фигурки, озадаченно проговорил Фильченко. – Похоже, тут собралась вся Германия.

– Вот именно – вся! – бросил через плечо Горшков и побежал дальше, к танкистам.

– Пищенко!

Пищенко сидел на башне танка, свесив ноги вниз.

– Скажи, капитан, твои пушки отсюда вниз под углом в сорок пять градусов стрелять смогут?

– Это же не верблюды. Для этого мне машину надо поставить на попа, носом вниз и привязать к ближайшему деревцу веревочкой…

– А на попа носом вверх и стрелять через выхлопную трубу?

– Нет, на попа носом вниз, и стрелять так, как положено стрелять.

– Значит, рассчитывать мне можно только на семидесятишестимиллиметровки…

– Зато танки незаменимы в атаке, – сказал Пищенко.

– В городе этом – дивизия, не меньше. А может, и больше, капитан. Сомнут нас, как бумажку в сортире, и даже на гвоздь вешать не будут – подотрутся без всяких протыков…

– А мы попробуем перехитрить их.

– На это я и рассчитываю…

Что еще имелось в распоряжении капитана Горшкова? Минометы. Справные стадвадцатимиллиметровые минометы – мечта каждого батальонного командира. На руках эти тяжелые агрегаты носить несподручно, а на «доджах» – в самый раз. В горах – капитан сам видел, – стадвадцатимиллиметровые «самовары» возили на ишаках. Очень недурно выглядит. Идет ишак, воздух портит, ровно бы пристреливается, а на спине у него – тяжелая самоварная труба, миномет.

– А хитрость наша в чем будет, капитан? – спросил он у Пищенко.

– Что бывает с бутылкой, в которую забиты две пробки?

Горшков неожиданно просиял: он сам об этом думал – залпом пушек запечатать выезд из городка, поджечь несколько танков, стоявших в хвосте колонны, а затем запечатать вторую сторону городка, сам въезд, и все – эта публика будет сидеть в бутылке, как миленькая, ни туда не сунется, ни сюда.

– Так и поступим. – Горшков стянул с головы пилотку, вытер ею мокрый лоб. – Пусть знают наших!

Земляк Фильченко не подводил курганскую марку, лицо свое в зеркальце не рассматривал, действовал стремительно – он уже шустро покрикивал на подопечных бойцов, размещал отцепленные от «доджей» пушки, укреплял их колеса клиньями, чтобы после выстрелов не катились вниз, не то бывает, некоторые пушки ведут себя как соскучившиеся по мужику дамочки… Не удержать.

А удержать пушки обязательно надо, иначе с чем же идти на Прагу?

– Вумный ты у меня, земеля, – похвалил Горшков младшего лейтенанта, когда тот пришел доложиться, что к стрельбе готов. – Только вот что… Поначалу ударь в хвост танкам, отрежь им дорогу, чтобы они не рванули к нам, потом бей по передним рядам – голове тоже нельзя дать уйти. Понял?

– Само собою, товарищ капитан.

– А третья цель – середина колонны. Это надо сделать, земляк, для того, чтобы немцы запаниковали. Не то они очень уж вольно расположились в этом городке. Будто коренные жители.

– Ничего, сейчас мы их малость разочаруем.

– Действуй!

Танки капитана Пищенко тоже ожили, заворочались, пытаясь занять позицию, окутались сизым дымом, зачадили, но танк – не орудие, которое можно перетащить с места на место на руках, под дружное «ух», танкам здесь, на горном склоне, развернуться было негде, и Пищенко, понимая, что все его маневры ни к чему не приведут, лишь болезненно сморщился – не хотелось признать бессилие могучих «тридцатьчетверок»… Развел в стороны руки:

– Увы!

– Давай совершим вот какой маневр, – прокричал ему через площадку Горшков, – возьми пару машин и перекрой дорогу внизу где-нибудь метрах в ста – ста пятидесяти отсюда. Разумеешь?

– Разумею, – повеселев, козырнул Пищенко. – Ни одна собака не проскочит! – Проговорил что-то в ларингофон и махнул рукой, подавая команду механику-водителю.

«Тридцатьчетверка» взревела, обошла несколько «доджей» и на малой скорости устремилась по дороге вниз, за ней поползли еще две «тридцатьчетверки».

– Стрелять только по общей команде, – предупредил Фильченко своих подопечных, приник к раструбу прицела, пушка была поставлена с толком, на ровную каменную плиту, словно бы специально оказавшуюся под колесами семидесятишестимиллиметровки, навел ствол на два танка, словно бы сцепившихся буксирными крюками – слишком близко они стояли друг к другу и пропел тонко: – Прице-ел…

Прицел можно было бы и не обозначать, и без мудреной цифири все было понятно, Фильченко втянул сквозь зубы воздух в себя и произнес буднично, словно бы попросил двух бойцов начистить кастрюлю картошки:

– Огонь!

На краю дороги, обложенной камнями, вместились четыре пушки, одна почти впритык к другой, плотно, поскольку места было мало, наводчики выжидающе косились на младшего лейтенанта и хотя казалось, что они отстают от команды старшего, действуют заторможенно, пушки грянули на удивление дружно, в один голос. Танки, сгрудившиеся внизу, в конце колонны, были накрыты точно.

– Заряжай! – зычно выкрикнул Фильченко. – Поспешай, поспешай, публика! – Он находился в своей стихии, плавал в ней вольно и, как всякий большой мастер, отлично ориентировался в цели, знал, куда какой снаряд попадет, лицо у младшего лейтенанта помолодело, хотя он и без того не был старым, Горшков был старше, так что Фильченко никогда в жизни уже не догонит его.

– К стрельбе – товьсь! – торжествующим сорванным голосом выкрикнул Фильченко и располосовал ладонью воздух. – Огонь!

Пушки вновь рявкнули на удивление дружно, заставив заколыхаться старые камни гор. Младший лейтенант уцепился руками за поползший клык пушки, засипел надтреснуто – как бы чего себе внутри не порвал, крикнул подчиненным:

– Помогай, народ!

Подгонять народ не надо было, бойцы фильченковские и без понуканий знали, что надо делать.

Через минуту уже грохнул новый залп, накрывший голову колонны, немецкая техника сидела теперь в бутылке – ни туда ни сюда.

В следующее мгновение в голове фашистской колонны что-то взорвалось, тяжелый черный гриб втянулся в небо – похоже, один снаряд угодил в цистерну с горючим, хотя Фильченко в прицеле никаких цистерн не видел. Может быть, цистерна была поставлена на гусеницы и младший лейтенант не засек заправочную машину?

Он радостно потряс кулаками, прокричал что-то невнятно, будто пытался выучить птичий язык: без горючего вся эта грозная армада – обычное, ни на что не способное железо, надо всадить туда еще пару снарядов, тогда совсем будет хорошо.