Костры на башнях

Бомбы стали разрываться совсем рядом с домом Соколовых. Задрожал пол, яркий свет брызнул в комнату, посыпалась штукатурка с потолка, в углу на стене появилась глубокая трещина.

— Боже! — Наде почудилось, что следующая бомба непременно упадет на их дом.

Надо немедленно убираться отсюда. Чего она ждет? Машину, которую ей обещали? О какой машине может идти теперь речь! Никто за ними не приедет. Нужно брать Алешку на руки и бежать. Она приготовила две сумки и чемодан, в которые напихала самое необходимое, однако теперь на все нужно было плюнуть и уходить. Она так и решила: схватила на руки сына, взяла с собой маленькую сумку и торопливо покинула комнату. Когда захлопнулась дверь на веранде, мальчишка спросил:

— Мама, куда мы идем?

Надя не ответила. Она и сама не знала, куда теперь податься. Ее понесло, как ветром опавший осенний лист. Но она была твердо убеждена в том, что дома оставаться опасно.

— Мы не будем ждать машину? — удивился Алексей.

— Сами доберемся до вокзала.

— И мы поедем к бабушке?

— Да, сынок. — Она прижала к себе малыша, пытаясь в нем обрести уверенность.

— Мама, смотри, дома горят!

На улице ей стало особенно страшно. Она остановилась у калитки, теряя силы. Посмотрела вправо, затем влево, раздумывая потерянно, в какую сторону безопаснее свернуть. Боже! Разве теперь можно найти такое место!

— Мама, самолеты! Сейчас бомбы полетят!

На самом деле загудело над головой, и снова засвистели падающие бомбы. Задрожала под ногами земля. И уши точно ватой заложило.

Надя прижалась к забору. Бомбы упали совсем близко: между райкомом партии и больницей.

— Да что же это! Сколько невинных жертв…

— Не плачь, мама. Не бойся.

— Нет, нет. Что ты, детка. Я не плачу. Соринка попала мне в глаз.

— Страшно?

— Переждем немного и пойдем.

Господи! Прошла всего неделя, не больше, с той поры, как она шла по этой самой улице в школу в приподнятом настроении от того, что приехал муж, и как-то даже неловко ей было перед окружающими людьми, что она такая счастливая, будто выкрала всеобщую людскую радость.

В какой-то момент ей показалось, что идет машина, гул послышался вблизи; она прислушалась, напряженно всматриваясь в темноту, но машина не показывалась. Может быть, шофер адрес не запомнил? А что, если бомба в машину угодила?

Снова налетели самолеты; раньше послышался зловещий гул их моторов, потом задрожала земля под ногами, задзинькали стекла в окнах. Бомбы большей частью рвались в районе центра, отсюда нужно было уносить поскорее ноги. «Что же ты стоишь? — поторапливала она себя, но с места не двигалась. — Какое варварство! Город разрушили, повсюду пожарища — не иначе задались фашисты целью все сровнять с землей. За что? За какие грехи страдают люди?!»

Она прижала к себе сына, крепко обхватила его хрупкую спинку руками, уверенная, что сможет укрыть его собой, уберечь от беды. Пусть бросают сколько угодно и куда угодно, она не двинется с места. Бежать бессмысленно. Повсюду эти бомбы.

Гул самолетов удалялся. «Может быть, улетают? — подумала она с надеждой. — Неужто кончился этот проклятый налет?» Теперь — вперед! Но не успела она отойти и двух шагов, как тотчас замерла. Из-за поворота улицы вылетел грузовик. Шофер резко притормозил и выскочил из кабины:

— Надежда Николаевна? Я за вами…

— Я думала, уже не приедете…

— Извините. Никак нельзя было проехать. Такое творится у нашего комбината! А где ваши вещи?

— В доме, — показала она рукой.

Шофер бросился во двор.

В небе снова загудело. Теперь взрывы раздавались в районе вокзала и товарной станции.

— Не беспокойтесь, к поезду успеем. — Шофер не стал вещи класть в кузов, поместил их в кабине: чемодан уложил у ног Нади, сверху — маленькую сумку, а ту, что побольше, поставил на сиденье.

Водитель завел мотор и тихо отъехал, по-прежнему не включая фар. Сквозь пыльные стекла почти ничего не было видно, но шофер умело ориентировался и даже прибавил скорость.

Неожиданно остановился: улица была завалена отвалившейся стеной большого дома, поперек дороги лежало поваленное дерево. Шофер быстро развернул машину и выехал на соседнюю улицу.

Они успели к поезду, состав стоял на первом пути. Перрон был забит людьми и вещами. Но шофер проворно перескакивал через узелки и баулы, высоко поднимая сумки и чемодан, чтобы легче было маневрировать. Надя с Алексеем на руках еле поспевала за ним.

Шофер помог Наде поднять вещи в тамбур. Вагон набили до отказа, люди сидели на узлах даже в проходе. Все ждали с нетерпением, когда состав отправят. Но он продолжал стоять. Было темно и очень душно — окна были наглухо закрыты.

— Когда же поедем? — Беспокойство людей росло.

— Куда ж под бомбы? — недовольно ответила проводница. — Переждем — тогда.

На этом разговор оборвался.

Резко закачался вагон, ударился буферами о соседние и тихо тронулся с места. Мимо окон проплыли силуэты привокзальных строений, освещенные пламенем пожарищ…

Тариэл Хачури втолкнул в вещмешок теплое зимнее белье, сложенное стопкой, шерстяные носки и то, что может понадобиться в горах; в боковые карманы вещмешка положил алюминиевую кружку, ложку, перочинный нож. «Что еще? — подумал он и ответил себе: — Кажется, все». Бросив оценивающий взгляд на вещмешок, который здорово увеличился в объеме, он забросил его за спину. Теперь можно идти, однако он продолжал стоять, словно что-то еще предстояло сделать на прощание. Осмотрелся как бы для того, чтобы запомнить, сохранить в своей памяти все до мелочей.

Тягостное впечатление производили неубранные комнаты, оголенные стены, где еще недавно висели фотографии, голые кровати, на полу — коврики. Жену и двух маленьких сыновей Тариэл отправил к ее родителям, за них он может не волноваться, они в безопасности.

— Прощай, родной дом. Мы обязательно вернемся. И тогда наполнятся твои стены детскими голосами…

На дворе стояла прохладная ночь, легкий ветерок уносил в сторону черные космы дыма, не видно было ни луны, ни звезд. Наступили прохладные вечера, давал знать выпавший после дождя в горах снег.

И здесь, во дворе, Тариэл осмотрелся, попрощался со своим садом. Закрыл за собой калитку. Пошел по улице. Кругом было тихо. После продолжительной бомбежки тишина показалась какой-то гулкой, настороженной. Улицы безлюдны. Откровенно говоря, Тариэлу не хотелось ни с кем сейчас встречаться: ощущение такое, будто мужчины покидают своих матерей, жен, детей в самую трудную, решающую минуту. Одно оправдание: уходят, чтобы вернуться. В горах они нужнее.

На этот раз Тариэл направился не в помещение милиции, а во двор. Под металлическим козырьком, служившим навесом, он задержался: ему почудилось, что послышался шорох.

Он нащупал замочную скважину, вставил в нее ключ.

— Ну где вы там? — бросил он сердито, открывая дверь.

— Здесь.

Показались Асхат Аргуданов и Махар Зангиев, оба мрачные, потемневшие, злые.

— Можете проваливать на все четыре стороны, — сказал Тариэл устало. — Не хочу, чтобы вас освобождали эти гады. Уходить надо.

Парни продолжали стоять на месте.

— Ну, чего ждете?

Вид начальника отделения милиции показался парням странным. Асхат и Махар привыкли видеть Тариэла Хачури всегда в форме, тут же на нем простенькая суконная рубашка, а за спиной вещмешок.

— А вы куда? — спросил участливо Аргуданов.

— Наверно, туда? — Махар указал в сторону гор. — В ополчение?

— Куда надо, туда и иду, — бросил Тариэл сумрачно.

— Возьмите и меня, — попросил Зангиев.

— Что ты только о себе говоришь?! — рассердился Асхат. — Ты думаешь, я не пойду?

— Можете успокоиться — ни того, ни другого я не возьму, — пригрозил Тариэл. — Вам там делать нечего. Там нужны настоящие мужчины, крепкие, дисциплинированные, как настоящие солдаты.

— Разве я не такой? — запротестовал Махар. — Почти каждый день заходил в военкомат. Просил, чтобы отправили на фронт. А мне одно и то же: броня, броня… Как будто некому было возить руду.