Одни сутки войны (сборник)

Папироса летела долго, ударилась о начинающий деревенеть бурьян и рассыпалась оранжево-багровыми искорками, странными и тревожными в этой темной, не по-фронтовому тихой ночи.

Почти сейчас же в тылу, слева и впереди от офицеров, ударила короткая автоматная очередь, потом вторая… третья. Капитан Маракуша не шевельнулся, только глаза у него сузились и уши, кажется, напряглись. Хотя Матюхин отлично знал, что человеческие уши напрягаться не могут, ему показалось, что это именно так, и он с тревогой повернул голову на выстрелы.

Где-то в глубине леса взревел автомобильный мотор, потом еще и еще. Снова горохом рассыпались короткие автоматные очереди.

Капитан, не повышая голоса, приказал:

— Матюхин! Роту в ружье!

Еще не понимая, зачем это нужно, но приученный мгновенно и точно выполнять команды, Матюхин заорал:

— Рота! В ружье!

Через секунду-две, когда прошла первая оторопь, дневальные дурными голосами повторили команду и с чердаков, сеновалов, из огородов и домов высыпали разведчики, еще натягивая гимнастерки, еще подбивая на бегу не севшие как следует сапоги. Опоясывались они уже в строю.

Не ожидая, пока командиры взводов подадут команду «Смирно» и доложат о готовности, Маракуша подозвал офицеров и, принимая из рук ординарца свой автомат и каску, махнул рукой в сторону то исчезающего, то вновь возникающего шума автомобильного мотора, приказал:

— В этом направлении прочесать лес. Дистанция между солдатами — три — пять метров. Всех неизвестных задержать. Разворачивайтесь по порядку взводов. — Подумал и добавил: — Взять фонари. — И побежал к лесу, на ходу застегивая ремешок каски под выдвинутым вперед тяжелым подбородком.

Ставя задачу своему взводу, Матюхин сообщил о выстрелах, и по цепи пошло это известие. Слушая стремительный солдатский телеграф, Андрей подумал: «Странно, капитан даже не попытался разъяснить задачу…»

Развить свою мысль он не успел: взводы бегом догоняли командира роты. Увлекаемый общим движением, заражаясь им, Андрей все-таки успел с веселым недоумением отметить: «Как же быстро он сориентировался!»

Ночной лес со всех сторон обступил солдат, взводы замедлили шаг, говор смолк, и наступила та молчаливая сосредоточенность, которая даже воображаемую опасность превращает почти в реальную.

Взвод перевалил лесную гривку и стал спускаться в лощину, когда справа, от третьего взвода, долетел шумок, — там вспыхнули и погасли фонари, и солдатский телеграф передал:

— Нашли раненого майора Лебедева. Шофера нет.

Андрей Матюхин замедлил шаг, и разведчики, равняясь на него, тоже приостановились. Со стороны третьего взвода донесся шум мотора, вспыхнули острые лучики заделанных в коробки фар. Потом прибежал связной и передал приказание капитана продолжать прочесывание. И они еще долго шли в затаенном бору, прислушиваясь и приглядываясь, но так ничего подозрительного и не обнаружили.

За завтраком капитан Маракуша недовольно буркнул Андрею Матюхину:

— Пока мы соберемся в их тыл, они у нас нашебаршат.

— Майор здорово ранен? — спросил Матюхин.

Маракуша неторопливо и, как показалось Андрею, подозрительно не то что взглянул, а осмотрел его и, спрятав взгляд, ответил:

— Нет. Не очень. Только с головой у него что-то… Кстати, его «виллис» стоит за моей избой.

Капитан наклонился над котелком — это тоже, как и папиросы, было его странностью. Когда приезжало начальство, ординарец немедленно выставлял настоящие тарелки — в его хозяйстве посуды собралось порядочно. Но когда гостей не было, капитан питался с общей кухни, ел из котелка и обязательно деревянной ложкой. И это многим нравилось.

После завтрака Матюхин пошел за избу и долго ходил вокруг «виллиса» майора Лебедева. Кровь на сиденье и руле потемнела, стала почти черной и уже не волновала. Удивляло другое: и бока машины, и сиденье, и даже капот были испятнаны пробоинами и пулевыми росчерками. Казалось, уцелеть в такой машине просто невозможно. Однако майор уцелел…

«Что ж, может, и закономерно… — подумал Андрей. — В училище говорили: для того чтобы в современной войне убить одного солдата, нужно истратить около тонны взрывчатки и металла… А может быть, и гораздо больше».

В тот день он долго думал о черных пятнах крови и блестящих пулевых росчерках на металле.

3

Утром в избе командующего армией, как обычно, собралось штабное начальство. И, как всегда, кто-то сидел на кухне, ожидая своего часа, а кто-то уже стоял в горнице командующего на домотканых, правда, иной, чем в предыдущей избе-стоянке, расцветки тряпичных половичках, и солнце — сытое, августовское, с утра опаляющее жаром — высвечивало с другой стороны.

Неслышной, мягкой походкой привычно вышагивал по комнате член Военного совета генерал Иван Харитонович Добровольский, и полковник Целиков — начальник армейского «Смерша» — сидел на любимом месте, с краю стола, положив тяжелую белую руку на папку с документами, и начальник штаба, прислушиваясь к словам командарма, быстро, сноровисто просматривал бумаги, шуршал картами — бумаги он любил и уважал. А посреди комнаты, на половичке, ощущая, как солнце припекает даже сквозь тронутые пылью сапоги, стоял начальник разведотдела армии полковник Петров и присматривался к присутствующим.

То, что командующий не пригласил его присесть за общий стол, подсказывало, что «именинником» сегодня станет именно он. Это волновало и обижало. В конечном счете в происшествии с майором Лебедевым виновата не разведка, а контрразведка. Ей и отвечать за то, что в нашем тылу оказались вражеские диверсанты. Но начальник «Смерша» преспокойно сидит за столом — квадратный, плотный, невозмутимый.

Член Военного совета коротко, исподлобья взглянул на командующего, остановился сбоку от Петрова и предложил:

— Садитесь, полковник. В ногах правды нет.

Петров вдохнул поглубже — сам того не замечая, он сдерживал дыхание, словно опасался потревожить начальство, — и облегченно подумал: «Во-от в чем дело! Ведь подобные происшествия прежде всего касаются члена Военного совета. Он отвечает за поддержание бдительности».

Это успокоило Петрова. Он уважал члена Военного совета — немногословного, быстрого на подъем и в общем-то справедливого генерала Добровольского, потому разрешил себе пошутить:

— Правильно отметили, товарищ генерал, вся правда у начальства.

— У подчиненных ее не меньше, — несколько более резко, чем требовалось для установления доверительной, деловой обстановки, ответил командующий. — Только они эту правду, к сожалению, иной раз придерживают.

В комнате стало очень тихо, и командующий уже мягче спросил:

— Как там майор?

— Думали, будет хуже, — поднялся Петров. Командующий махнул пухлой, большой рукой: сидите. Но полковник не сел: он привык отвечать стоя. — Ранения нетяжелые. Да вязы, как говорится, растянул. У врачей, правда, на этот счет есть какое-то умное название…

— Этого еще недоставало! Как же он умудрился?

— Не помнит. Шофер считает, что, когда машина налетела на пень, майора по инерции сильно дернуло вперед. А поскольку он уже был ранен в голову, то не успел напрячься — инстинкт противодействия не сработал. Сейчас лежит и шутит: хорошо, говорит, что голова не оторвалась. Жилы крепкие.

— За каким чертом его одного понесло? Не мог шофера разбудить?

«Понятно, — отметил Петров, — расследование проведено. Начальству доложено».

— А что бы изменилось, если бы он поехал с шофером?

— Ну все-таки… Хоть бы отстреливался… Наконец, ординарца мог бы взять.

— Товарищ командующий, ординарец у нас один на всех, да он еще и писарь. Кроме того, майор уже однажды ошибся: не там машину ставил. Естественно, сейчас он особенно осторожен…

— Осторожность, граничащая с бесшабашностью. Надо запретить старшим офицерам ездить без охраны. Они слишком много знают…

— Это правильно, товарищ командующий, но… не для разведки, — неожиданно вмешался полковник Целиков. Петров покосился на него: поддержки с этой стороны он никак не ожидал.