Поздняя осень (романы)

Река текла спокойно — ее не касалось то, что творилось вокруг. Двое молодых людей бросились, не отпуская рук друг друга, на влажную траву на берегу, в напряжении ожидая, что должно последовать, думая о самом страшном. В какой-то момент в вышине вспыхнула ракета, осветив их. Илонка быстро и решительно поднялась.

— Пошли, Воси! Давай! Нам нельзя оставаться здесь. Если они нас обнаружат — застрелят. Бежим вверх по реке! Румыны должны быть поблизости, ведь это они стреляют.

Парень послушно последовал за ней. Шел он большими шагами, согнувшись под тяжестью страха и темноты. Они почти бежали, но все же осторожно миновали лужи, отбрасывая в сторону ветви растущих по берегу ив, отяжелевшие от влаги… Сколько они шли так, они и сами не отдавали себе отчета.

За крутым поворотом реки они увидели дощатый барак, скрытый зарослями ивы и ольхи. Остановились, с опаской разглядывая строение. Оно казалось пустым. Прислушались, потом подошли к двери. Илонка тихо толкнула ее и, осторожно ступая, вошла первой. Василе еще раз огляделся вокруг и пошел за спутницей. Далекая канонада позади них уже стихла. Ночь поглотила все звуки.

Внутри была кромешная темнота, и они только ощупью отыскали друг друга.

— Подожди, — сказала она и принялась шарить в узелке, который был привязан у нее на поясе. — У меня есть спички… Только бы не отсырели… И огарок свечи я прихватила…

Василе почти не дышал, чтобы не мешать ей. «Что бы я делал без нее? — подумал он. — Все же мне повезло… А она девушка красивая и добрая». Через несколько мгновений слабый огонек осветил помещение, оттеснив темноту в углы. Барак действительно был заброшен. Разбросанные в беспорядке предметы были покрыты слоем пыли. По всему было видно, что сюда несколько месяцев не ступала нога человека.

В одном из углов они обнаружили очаг, в котором еще сохранилась горка золы. Рядом валялась кучка сухого хвороста. Возле нее старая сковорода, какие-то тряпки и бутылка с разбитым горлышком. В другом углу — покосившаяся набок кровать на вбитых в землю колышках, накрытая старым, рваным одеялом.

— Повезло же нам, — проговорила она, оглядывая комнату. — Сейчас разведем огонь… Ты выйди и посмотри, не виден ли свет снаружи. А то, кто знает, вдруг кто-нибудь обнаружит нас…

Через дощатую крышу, покрытую листьями и связками камыша, в некоторых местах просачивалась вода, образуя на глинобитном полу большие пятна сырости.

— Только в окошке со стороны реки немного просвечивает, — сказал он, входя. — А больше нигде. На улице темнота — хоть глаз коли! Давай закроем это окошко чем-нибудь!

Илонка уже разожгла несколько хворостинок и теперь пыталась навести хоть какой-нибудь порядок. Под кроватью она обнаружила заржавевшее жестяное ведро и протянула его Василе:

— На, принеси воды. Сполосни хорошенько ведро. Поставим у огня, и у нас будет горячая вода. Понял? И послушай, не слышно ли чего-нибудь вокруг. Можешь пройти к берегу, только осторожно.

Спустя некоторое время они молча сидели у слабо попыхивающего огня, сняв свою промокшую обувь. Илонка была спокойна, но в его глазах она видела страх.

— Не бойся, Воси! Не думаю, что кто-нибудь будет шататься здесь в этот час, — проговорила она через некоторое время, глядя на него. Потом извлекла из своего узелка горбушку черного засохшего хлеба и протянула ему. — Это все, что я могу тебе дать.

Она придвинула натруженные ноги к огню, шевеля онемевшими пальцами. По помещению уже распространилась волна приятного тепла. Девушка закатала красную юбку выше колен. На белой коже шаловливо заиграли отблески пламени.

— Думаю, с божьей помощью мы спасены, — пробормотала она, покончив со своей порцией хлеба. — Завтра вернемся за линию фронта, и через несколько дней мы дома…

Икры ног у нее покраснели от огня. Василе взглянул на них и смутился. Илонка заметила это.

— Ты стесняешься меня? — спросила она.

— Нет, — ответил он, еще больше смутившись.

— Тогда снимай штаны. Пусть получше высохнут. А не то разболеемся. Ты не сердись, я и кофточку сниму, хотя я не очень-то чистая. Сейчас помоюсь теплой водой… Давай смелее, или хочешь, чтобы я с тебя их сняла? Нечего меня стесняться. Так уж на войне — все потеряло свою цену. Даже наши жизни. Подумай, кем мы были и что с вами было несколько часов назад. Мы давно могли уже стать мертвецами…

Парень медленными движениями, не глядя на нее, разделся. Она взяла у него из рук одежду и повесила сушиться на бечевку рядом со своими юбкой и кофточкой. Потом он снова сел возле огня, уставившись на трепещущие жаром угли. Позади него, у двери, она умывалась, нагнувшись над ведром, от которого шел легкий пар.

— Скажи по правде, ты когда-нибудь видел голую женщину? — спросила она прерывающимся голосом, продолжая мыться.

— Нет, — пробормотал он, неотступно уставившись в огонь. Подбросил несколько хворостинок, будто желая прогнать чары, в плену которых оказался и от силы которых не мог избавиться.

— Почему ты не посмотришь на меня? Я вовсе не уродливая, — сказала она, с улыбкой подходя к нему. — Умойся и ты, я тебе оставила воды. Хочешь, я тебе полью?

— Нет, нет, не надо! — ответил он с испугом, поднимаясь со своего места и направляясь в угол, где было ведро с водой.

— Ты хотел бы иметь такую жену, как я? — спросила Илонка, наблюдая из-под ресниц, как он моется.

Она сидела, подтянув коленки к подбородку и уставившись в огонь. По крайней мере, ему так показалось.

— Хотел бы…

— Я не намного старше тебя. Мне только двадцать два года… У меня больше нет никого на свете…

Он тоже вернулся к огню и сел, протянув к нему свои большие мокрые ладони.

— Если хочешь, я возьму тебя в жены, — пробормотал он через некоторое время, все так же не осмеливаясь взглянуть на нее.

— У меня ничего нет, но я многое умею делать… У нас будут и дети… Поедем к тебе, заведем хозяйство… А там посмотрим, что будет дальше. Не пропадем.

— А война?

— Война скоро кончится, мой дорогой. Ты не видишь, что у немцев вышибли дух?..

Девушка взяла его руку в свои, слегка сжала, поднесла к губам. Потом положила ее себе на бедро и тихо сказала:

— И ты мне нравишься. Если всевышний нам поможет, уцелеем…

Было уже поздно. Костер погас, угли покрылись пеплом. Девушка и парень сидели молча, и только снаружи доносился шум осеннего дождя, перемешивающийся с журчанием реки. Через щели в стенах барака до них начал добираться холод, заставляя их подрагивать. Они молчали, погруженные каждый в свои мысли. А может, они думали об одном и том же, кто знает! Через некоторое время она встала, подошла к полуразвалившейся кровати, ощупала ее руками, встряхнула, потом нырнула под рваное одеяло.

— Иди сюда! — позвала она его.

Он продолжал сидеть молча, в растерянности глядя на образовавшуюся в очаге кучку золы. Огонь погас, барак мало-помалу заполнялся темнотой.

— Ну не стесняйся же. Иди ко мне. Ведь я твоя жена, не так ли?

Василе тяжело поднялся, подошел к кровати. Какое-то мгновение он оставался стоять, почти касаясь головой прогнившего потолка. Потом несмело лег и вытянулся рядом с нею. Илонка быстро накрыла его одеялом, прижалась к нему, потом покрыла его щеки, губы поцелуями.

— Тебе уже не страшно?

— Нет, — ответил Василе, обнимая ее и лаская горячее тело. — Все будет хорошо, Илонка…

— Конечно, Воси, так и будет!

С рассветом рота тяжелого оружия снова должна была двинуться в путь. Солдаты готовили лошадей, орудия, зарядные ящики, собираясь в путь. Никулае, невыспавшийся, запыхавшись бегал по склону холма, время от времени прикладывая к глазам бинокль и всматриваясь в направлении долины, где было разбросано семь онемевших и разбитых немецких танков. Было очевидно, что уцелевшие танки укрылись за бугром позади поля, которое, казалось, только что было вспахано. На горизонте в белесом утреннем свете не было заметно никакого движения. Только над рекой слева клубился туман. «Надо бы, — подумал сержант, — разведать долину в той стороне…»