Он сделал все, что мог

— Все в укрытие! — скомандовал Лыньков.

24

— Ко мне, кажись, «хвоста» прицепили, — сказал Копица Роману, как только они на следующий день встретились один на один на лесной поляне во время занятий по ориентировке на местности.

Вчера Копица отлучался в город «развлечься», это была привилегия для отличившихся, чем он и воспользовался для выполнения поставленной Большой землей задачи. Из лагеря вышел с группой, но при подходе к городу прикинулся, будто бы натер ногу, сел переобуться, отстал — туда, куда он намеревался заглянуть, надо было пойти одному. Но сразу же за крепостной стеной заметил странного типа, видел его однажды в кабачке «дяди Жоры». Тогда обратил внимание на его смешную голову — стриженная под ежик тыква, по давней детской привычке тут же мысленно и прозвал «Тыквой». В этот раз он был в застиранной, латаной гимнастерке, брюках «хабэ», кирзовых сапогах, сидел в одиночку за столиком, тянул из граненого стакана самогон. Кто он? Может, тоже из «лагеря», еще не обмундировался? Да нет: новичков из «лагеря» не отпускают. Какой-то приспособленец, немецкий холуй, кого же еще могут пустить в этот кабачок, не всякого сюда пускают, аусвайс требуют. Посидев полчаса и перекинувшись несколькими словами с угодливым хозяином, чтобы тот мог в случае чего подтвердить, что он был в кабачке, Копица поднялся и вышел на улицу, намереваясь пройти к месту своей цели, но не прошел и одного квартала, как почувствовал, что за ним кто-то следует. Оглянулся. Так и есть: «Тыква» плелся за ним, укрываясь за редкими прохожими. Пришлось отказаться от прежнего намерения, осторожность прежде всего, и он пошел по дороге в «лагерь». «Тыква» сопровождал его до самой крепостной стены, потом отстал, может, потому, что Вася повстречал «своих», тоже возвращавшихся в «лагерь», может, почему-то еще, но отстал. Но вот вчера опять… Вроде бы поджидал его у крепостной стены. Копица тоже отказался от намеченного маршрута и снова направился прямо в кабачок. Минут через несколько и «Тыква» тут как тут. На этот раз он был в косоворотке, серых штанах, — лаптях — так себе невзрачный мужичок, замухрышка. Зыркнув по сторонам, уселся за свободный столик.

Нет, это неспроста… Взяли на крючок? Но почему, что это значит?..

Просидев минут двадцать, Вася подозвал к себе хозяина, нарочито громко сказал: «В твоем кабачке со скуки можно подохнуть. Почему нет музыки, девочек?»— «Господин желает иметь девочку? Еще рано, все будет. Организуем. Айн момент». — «Отставить. Солдату некогда ждать. Чтоб в следующий раз… Ауфвидерзейн». Говоря это, Вася наблюдал за «Тыквой», но тот сидел к нему спиной, не шевелясь.

Вышел на улицу. Помутневшее солнце уже завалилось к закату, улицу исполосовали черные тени. По искореженной воронками мостовой гнали колонну пленных. «Братки, извините, простите, братки, что я вот тут по кабачкам… Но смерть, что за вами, что за мной — одинаково», — подумал Вася и пошел налево. Шагов через сто остановился и, наклонясь, начал щупать носок кирзового сапога, вроде бы там жмет что-то, а сам из-под руки поглядел назад: топает, сволочь. Ну, теперь-то уже не могло быть никаких сомнений: «хвост»! По спине пробежал холодок. А может, он оттуда, может, сам со мной ищет встречи?.. Может, это и есть тот самый человек, который должен прибыть оттуда? Но не так, нет, не так была обусловлена встреча. Проверить, надо проверить. Ускорил шаг…

Так продолжалось, пока Вася опять не повстречал «своих», присоединился к ним — «Тыква» тотчас отстал.

— Что скажете, Роман Маркович? — Копица лежал на животе, срывал с ромашки лепестки, будто гадал: любит, не любит.

«Хвост»… Что ж, вполне возможно, Фишер, кажется, не совсем поверил Копице, а может, и совсем не поверил, но сделал вид, будто поверил, и затеял двойную игру. Ну а теперь тем более, если предположить, что Бордюков уже здесь. Допустим, здесь, размышлял Козорог, тоже забавляясь лепестками ромашки, если здесь, то почему его не видно и почему Копицу еще не схватили?.. Поставим себя на место Фишера. Как рассуждает Фишер?.. Бордюкова он должен припрятать, а за Копицей установить слежку. Что ему схватить одного Копицу?.. Если Копица сюда возвратился, то вряд ли лишь для того, чтобы потом провалить еще одну группу, возможно, советская контрразведка хочет получать оперативную информацию, а для этого ей надо здесь иметь постоянного человека. Но этого мало, надо чтобы у этого человека была постоянная связь с советской контрразведкой. Что ж, вполне логично, если у Фишера возникло такое подозрение и он вознамерился накрыть сразу все. Конечно, это только версия, только предположение, размышлял Козорог, но если оно возникло, оно должно быть либо подтверждено, либо опровергнуто, но просто отбросить его нельзя. Предвидение, осторожность и еще раз осторожность.

— Ты того типа случайно на явку не навел?

— Что вы! Я сразу смикитил, когда его заприметил.

— Хорошо. За «Тыквой» понаблюдай, поводи его за нос. К «дяде Жоре» заглядывай, кути, заводи знакомства с девочками, но у того места не показывайся.

— Но, может, меня там уже ждут не дождутся. Две недели я там не был.

— Туда пойду я.

— Вы?.. Но это же…

— Молчи, Вася. — Козорог знал, что согласно инструкции, полученной Копицей, сперва с человеком, прибывшим с Большой земли, встретится он, Копица, а затем только уже Козорог. Но откладывать встречу было больше нельзя: можно опять надолго потерять всякую надежду на установление связи, и тогда снова его пребывание здесь (случись что с Ириной) сведется почти к нулю. — Повтори еще раз все, — сказал он Копице.

Вася, оглянувшись по сторонам, повторил: площадь Ленина, угловой дом, второй этаж, третье окно от угла, если там уже ждут, окно будет заклеено бумажными полосами наперекрест, а в центре круг в виде свастики.

— Квартира семнадцать. Семнадцать. Стукнете один раз, потом еще два раза кряду. Если откроют, спросите: «Квартира семнадцать? Рекрутовы здесь проживают?» Ответят: «Вы ошиблись номером. Рекрутовы здесь никогда не проживали». Тогда скажете: «Предъявите документы», после чего вас пустят и скажут: «Заходите, они у меня там. Ну, времена-моменты, аусвайс хоть из штанов не вынимай». Обратите внимание: не из кармана, а из штанов и еще «времена-моменты». Порядок, значит, свой человек. Потом скажете: «Я от Петухова». А как уж там дальше — не знаю. — Вася виновато поглядел на Козорога.

— Ничего не упустил?

— Ну как же…

— Все, Вася. А ты делай все так, как я сказал. И от меня подальше. Если ты мне срочно понадобишься, мелком поставлю крестик… Ну, там, ты знаешь где. — Козорог вроде бы только сейчас увидел, что на Васиной верхней губе высеялись усики, ему вдруг стало жаль его, ведь только-только начинает жить. — Ну, а если, Вася… Ты полностью отдаешь себе отчет, на что пошел?

— Двум смертям не бывать, Роман Маркович. Война есть война, — с некоторой бравадой сказал Вася, но Роман заметил, как он весь при этом съежился и у него дрогнули пальцы.

— Верно, Вася, жить надо с достоинством и помереть с достоинством. Ведь и после смерти человека живет о нем память. А такие, как мы, сейчас умирают только в одиночку.

— Все понял, Роман Маркович, не волнуйтесь.

25

Вторые сутки, словно волк в засаде, лежал Бордюков в кустарнике и присматривался к узкой, задичавшей, заросшей бурьянами дороге, петлявшей от села к синеющему вдали лесу. На ней изредка появлялись то штатские, то военные, группками и в одиночку. Надо, чтобы в одиночку, и Бордюков сжимал подобранный в лесу увесистый, шершавый от ржавчины болт: единственное его оружие, на которое он возлагал еще какие-то надежды. Его провалившиеся, воспаленные глаза сухо и голодно блестели. Пять суток — одни дикие ягоды, грибы да еще молодая картошка, которую удавалось по ночам наощупь рыть в огородах и снова уползать в лес. Спичек не было, научился, как первобытные люди, добывать огонь трением. Выхватывал клубни из жара и глотал с неостывшим пеплом. Хотя бы краюху зачерствелого хлеба, стакан молока, совсем сил нет. Но хлеб и молоко там, в селе, а в село ему — все равно, что к стенке. Там все ему враги. И он всем враг. В момент зацапают. Хоть бы какую-нибудь паршивую бумажку, без документа — ни туды, ни сюды. А куды сюды-туды?.. Велика Россия, ох велика, но ни за Волгой, ни даже за Уралом нет ему теперь места. Велика, и не одолеть ее немцам ни в жизнь, это уже как бог свят. Ах, черт бы вас всех побрал вместе с вашим вонючим фюрером! Жил бы себе, как люди живут. Имел свое подворье, ладную бабу, детвора наплодилась, прошлым никто не попрекал, правда, от отца на всякий случай отрекся, поверили.