Обреченный контингент

Глубоко задумался Федор. Вот же мучение...

Знал по рассказам и сам видел, как гнали советские офицеры солдат на минные поля по приказу высших офицерских чинов. Шепотом пересказывали ему, как попавших в окружение солдат уничтожили вместе с группировкой моджахедов. Тысячами гибли из-за неграмотных военных приказов. Неужели в этой войне правы только афганцы? Неужели...

И не смог найти, чем возразить на свои же вопросы Федор. Понял, что убедили его, привели к выводу, что ни гроша не стоит жизнь солдата СССР в этой войне для советского правительства. В том числе и его единственная драгоценная жизнь.

Наутро, провожая отряд, сказал Рахматулле, что принял решение, а какое, вечером скажет. Догадался Рахматулла, улыбаясь, как брата обнял Федора и ушел с отрядом. Вернулся отряд поздним вечером, понеся большие потери. Не вернулся Рахматулла.

Резко изменилось отношение к Федору. Вместо приветливых улыбок – хмурые лица, тяжелые взгляды. Все-таки шурави – советский... И...

Совершилась в этот вечер еще одна потеря. Не стало на свете советского военнопленного, русского солдата Федора Булыгина.

После обряда обрезания и трижды произнесенной священной калемы – Ла илях иля ллаху ва Мухаммед расули Аллах – превозмогая боль после отсечения крайней плоти, пировал принявший магометанскую веру и вместе с ней новое имя – Рахматулла, наутро поднявший оружие против ненавистных шурави.

Глава 13. МАСУД

Плюс на минус будет ноль...

Это боевое задание состояло из плюсов, рядом с которыми немедленно, как бдительные часовые, вырастали минусы.

Разрабатывали операцию штабисты из генерального управления, тщательно анализируя донесения разведки, сведения, выжатые из пленных моджахедов и их командиров, знания опытных офицеров, изучавших Афганистан еще задолго до войны, находившихся там в качестве военных советников. Готовый вариант утверждали на самом высоком уровне, чуть ли не на Верховном Совете СССР, что страшно раздражало и бесило профессиональных военных, разведчиков и контрразведчиков. Но что поделать? Партия – наш рулевой... везде и всюду. Поэтому, для подстраховки, во избежание утечки информации, в итоговых документах указали чуть другое время проведения операции, да и страну приложения огромных трудов перенесли чуть восточнее. Но так или иначе, операция была готова. Ее важность состояла в том, что появилась возможность ликвидировать Масуда – командира одного из крупных соединений душманов.

Врага можно ненавидеть, но недооценивать нельзя. Масуд – талантливый военачальник. Когда-то, еще в середине семидесятых годов, он был одним из лучших иностранных слушателей Фрунзенской академии, готовившей, как известно, не специалистов по засолке грибов и капусты. Вот и научили! Действия его боевиков отличались смелостью, слаженностью, дерзостью, жестокостью и, увы, редкой удачливостью. Увы, так как эта самая удачливость приводила к большим потерям советских войск, находящихся в радиусе его контроля, порой даже практически к полному их уничтожению. Кстати сказать, командиром этой части советского контингента тоже был выпускник той самой академии и даже того же самого года выпуска. Так что бывшие однокашники противостояли друг другу крепко и долго. Масуд, обладая аналитическим умом, вкупе с восточной дьявольской хитростью, сумел установить жесткую дисциплину среди своих людей, карая виновных по законам Шариата, не давал возможности шурави проводить никаких активных действий, вывел в зоне своего действия даже само понятие «договорный кишлак». Пленных русских брал редко, но если такое происходило, очень быстро заставлял их перейти на свою сторону, принять ислам и воевать против неверных. Так что уничтожить Масуда было очень желательно, но крайне сложно. Базовое местонахождение его сил было расположено в небольшом городке, неподалеку от границы с Пакистаном. Прямо из Пешавара он получал свежие силы, оружие, деньги, туда же переправлял раненых, пленных, перебежчиков. По донесениям советской разведки, в городке постоянно находились около трех тысяч духов, великолепно обустроившихся и готовых отдать свои жизни за Масуда, как отдали бы их с радостью за Пророка.

Разрушить городок авиацией советское командование не хотело, и крупное боевое соединение моджахедов чувствовало себя в нем как у Аллаха за пазухой. Масуд создал и отладил свою внутреннюю службу безопасности, разведку, контрразведку, не жалея долларов, рублей, марок, чеков, наркотиков. Популярность его была чрезвычайно высока. К нему тянулись люди со всего Афганистана, давали клятву на Коране и вступали в войско под зеленое знамя Ислама.

Вот этого сильного, умного и опасного врага и решено было ликвидировать.

Для выполнения разработанного плана отозвали из отпуска, из дома отдыха «Сосновый», что под Туапсе, спецгруппу, состоящую только из офицеров. Еще вчера ребята обмывали новые армейские звания, окунали в стаканы с водкой майорские звезды, а заодно с ними и ордена Красной Звезды, полученные за успешное выполнение одной из предыдущих операций. Пошумели, конечно, немного, погутарили, отбив у офицеров из системы МВД, также отдыхающих на побережье, девчонок. Каждый из спецгруппы прошел подготовку еще ту: и саперную, и снайперскую, и рукопашную, и парашютную, и... В общем, спецы хоть куда. Да и опыт боевой немаленький за плечами. Так что еще ночью, довольно сильно хмельных, их привезли в адлерский аэропорт, подбросили до Москвы, оттуда – прямиком в Ашхабад, и теперь офицеры досыпали в более-менее приличной гостинице, расположенной внутри большого военного городка, в самом центре столицы Туркмении.

– Кте мои маленькие прюки? Та черт пы вас попрал! – как все прибалты, Ян Роозма ругался, не повышая голоса, старательно выговаривая русские слова.

– Что потерял, Ян? – поднял от подушки заспанное лицо Игорь Красников и тут же со стоном уронил голову на подушку. – Вот блин, мутит что-то. Наверное, после перелетов...

– Маленькие прюки. Кому они мокут пыть нушны? – «бушевал» Ян.

– О-о-о, чтоб вас! Заткнитесь! – со своей постели простонал Лешка Уфимцев, – чего это вы с утра разорались? Теперь, может, месяц спокойно поспать не придется, – и, накрыв голову подушкой, перевернулся на другой бок.

Ян сердито переворачивал вещи, развешанные на спинках стульев, и недоумевающе сопел.

– Па-а-адъем! – вытирая полотенцем голову, мокрую после душа, прокричал старший в этой операции Женька Панин. – Сейчас на завтрак, потом последний инструктаж. В двенадцать ноль-ноль вылетаем в Кабул.

Панин еще рано утром был в штабе, где получил пакет с точным описанием операции, прочел бумаги и тут же их сжег, согласно инструкции, вложенной в конверт.

– Всем ясно? – громко спросил Панин, – Я же сказал, подъем! Вставайте, мужики, сегодня последний день в Союзе, – помолчал и добавил: – А может, завтра вообще последний.

– Тьфу-тьфу, еще накаркаешь, спичку тебе в язык, – слетел окончательно сон с Лешки Уфимцева. – Не, мужики, пошумим малость... у меня предчувствие такое...

Среди этой четверки черный юмор был делом обычным и воспринимался с одобрением. Темы смерти, гибели не были запретны в разговорах. Готовили их ко всему, к ситуациям, неучтенным и непредусмотренным. За риск, за готовность жертвовать собой, за то, что решались вопросы, от которых зависели порой тысячи жизней, группе предоставлялись особые привилегии. После удачных операций отдыхали в Союзе на морских побережьях, в горах. Начальство закрывало глаза на достаточно вольное поведение этих офицеров. Пусть. Может, в последний раз. Тем более что, конечно, случались и неудачные операции. В таких случаях слез не было. Только окончив их, третьим тостом, молчаливым, с комком в горле, стоя выпивали водку.

Женька Панин сильно переживал провал предыдущей операции, считал ошибку своей, хотя и понимал, что неудачно сработала группа подготовки. Ориентиры не сработали. В итоге вместо намеченного договорного кишлака его спецгруппа вышла на кишлак, в котором их встретили плотным огнем. Немедленно уйти не получилось. Вертолетам нужно время для перелета, группе – для перехода в место посадки машин. Да потеряли время, выясняя ситуацию.