Великий перелом

Однако он знал, чего не случится наверняка. Лодзь не вспыхнет огненным шаром, как новое солнце. И ящеры не направят свой справедливый гнев на Германию — по крайней мере, по этой причине. Он не вернется в вермахт, а Людмила — в советские ВВС. Их будущее, продлится ли оно часы или десятилетия, решилось здесь.

Он улыбнулся ей. Ее глаза были почти закрыты, но она улыбнулась в ответ. Он видел это с большой ясностью.

Жужжащий шум тосевитских самолетов Атвар много раз слышал в записях, но редко — в действительности. Он повернул один глаз в сторону окна своей резиденции. Вскоре он смог разглядеть, как неуклюжая, окрашенная в желтый цвет машина медленно поднимается в небо.

— Это что, последний из них? — спросил он.

— Да, благородный адмирал, на этом улетает Маршалл, представитель не-империи Соединенные Штаты, — ответил Золрааг.

— Переговоры окончены, — сказал Атвар. Это прозвучало неуверенно. — Мы находимся в состоянии мира и занимаем большие части Тосев-3.

«Неудивительно, что я говорю так неуверенно, — подумал он. — Мы добились мира, но не завоевания. Кто мог представить такое, когда мы улетали?»

— Теперь мы будем ожидать прибытия флота колонизации, благородный адмирал, — сказал Золрааг. — С его прибытием и с постоянным нахождением Расы на Тосев-3 начнется вхождение всего этого мира в Империю. Оно пройдет медленнее и с большим трудом, чем мы представляли себе до прихода сюда, но это должно быть сделано.

— Я тоже так считаю, и поэтому я согласился остановить проявление враждебности в крупных масштабах в настоящее время, — сказал Атвар.

Он повернул один глаз к Мойше Русецкому, который все еще стоял, глядя, как самолет Больших Уродов исчезает вдали. Адмирал попросил Золраага:

— Переведите ему то, что вы только что сказали, и узнайте его мнение.

— Будет исполнено, — сказал Золрааг, прежде чем переключиться с языка Расы на уродливое гортанное хрюканье, которое он использовал, разговаривая с тосевитом.

Русецкий, отвечая, выдал еще больше хрюкающих звуков. Золрааг превратил их в слова, которые можно было понять:

— Его ответ кажется мне не вполне уместным, благородный адмирал. Он выражает облегчение, что представитель Германии отбыл, не втянув Расу и тосевитов в новую войну.

— Я признаюсь, что и сам испытываю некоторое облегчение, — сказал Атвар. — После того громкого заявления, которое сделал Большой Урод и которое оказалось либо блефом, либо эффектным примером германской некомпетентности — наши аналитики по-прежнему не имеют общего мнения, — я действительно ожидал возобновления войны. Но, очевидно, тосевиты решили поступить более рационально.

Золрааг перевел это Русецкому, выслушал ответ и открыл рот от изумления.

— Он говорит, что ожидать от Германии рационального поступка — то же самое, что ожидать хорошей погоды в середине зимы: да, она может стоять день или два, но большую часть времени она вас будет разочаровывать.

— Если вы будете ожидать чего-то от тосевитов или от тосевитской погоды, то большую часть времени вы действительно проживете в разочаровании. Не надо это переводить, — прокомментировал главнокомандующий.

Русецкий смотрел на него так, что можно было подумать, что тот встревожен: Большой Урод как будто немного знал язык Расы. Атвар мысленно пожал плечами: Русецкий давно узнал его мнение о тосевитах. Он сказал:

— Скажите ему, что раньше или позже его народ придет под власть Императора.

Золрааг деловито перевел. Русецкий не отвечал. Вместо этого он подошел к окну и снова посмотрел в него. Атвар почувствовал раздражение: тосевитский самолет давно исчез из виду. Но Русецкий продолжал смотреть сквозь стекло и ничего не говорил.

— Что он делает? — утратив терпение, рассердился Атвар. Золрааг перевел вопрос. Мойше Русецкий ответил:

— Я смотрю через Нил на пирамиды.

— Зачем? — спросил Атвар, все еще рассерженный. — Почему вас интересуют эти — что это такое? — эти большие похоронные монументы, так ведь? Они массивны, да, согласен, но они варварские, даже по тосевитским меркам.

— Мои предки были рабами в этой стране три, а может быть, четыре тысячи лет назад, — ответил ему Русецкий. — Может быть, они помогали возводить пирамиды. Так говорится в наших легендах, хотя я не знаю, правда ли это. Кто вспоминает теперь о древних египтянах? Они были могущественны, но они исчезли. Мы, евреи, были рабами, но мы по-прежнему здесь. Откуда вы можете знать, что разовьется из того, что есть сейчас?

Теперь у Атвара от удивления открылся рот.

— Тосевитские претензии на античность всегда вызывают у меня смех, — сказал он Золраагу. — Если послушать, как Большой Урод говорит о трех или четырех тысячах лет — это шесть или восемь тысяч наших, — так это большой исторический период. Мы к этому времени уже поглотили и Работев, и Халесс, и некоторые из нас уже думали о планетах звезды Тосев. В истории Расы это случилось всего лишь позавчера.

— Истинно так, благородный адмирал, — ответил Золрааг.

— Конечно, истинно, — сказал Атвар, — и вот поэтому мы в конце будем торжествовать по случаю нашего поселения здесь, несмотря на противостояние, вызванное неожиданным технологическим прорывом Больших Уродов. Мы довольствуемся в продвижении вперед по одному малому шагу каждый раз. А здесь целая тосевитская цивилизация, как только что сказал Русецкий, двинулась вперед, по обычаю Больших Уродов, сломя голову — и потерпела огромное поражение. У нас нет таких трудностей, не будет и в дальнейшем. Мы обосновались, пусть даже всего лишь на части этого мира. С прибытием флота колонизации наше присутствие станет неопровержимо постоянным. И нам останется дождаться очередного тосевитского коллапса культуры, распространить наше влияние на области, где он произойдет, повторяя этот процесс, пока на этой планете не останется ни одного места, не подконтрольного Империи.

— Истинно, — повторил Золрааг. — Из-за тосевитских сюрпризов флот вторжения может не выполнить все, что предусматривал план, составленный на Родине. — Вряд ли Кирел мог быть более осторожным и дипломатичным, выражая эту мысль. — Однако завоевание продолжится, как вы сказали. В конце концов, какое будет иметь значение, если на это понадобятся поколения, а не дни?