Прибой у Котомари. Героическая повесть
Прибой у Котомари. Героическая повесть читать книгу онлайн
Действие повести происходит в 1945 году на дальневосточных рубежах нашей страны. Стремясь удержать Курильские острова, японцы переставляют навигационные знаки в районе одного из Курильских проливов. В результате советский танкер садится на мель. Японцы устанавливают на судне пушки, превращая его таким образом в форт, который держит под обстрелом весь район пролива.
О том, как была уничтожена советскими разведчиками эта батарея, рассказывается в повести Б. Воробьева.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Он поставил гранаты на боевой взвод. Матово поблескивающие головки снарядов притягивали к себе взгляд. Не отводя глаз от этого тусклого смертельного сверкания, Шергин поднял руки с гранатами. Он уже не слышал наступившей наверху тишины и не знал, что Федор Калинушкин умер, прошитый очередью из зенитного пулемета «гочкис», и что сейчас японцы глумятся над его телом. И только когда в дверь посыпались удары, он, не оборачиваясь, торжествующе сказал:
- Стучите, сволочи, стучите!
И с размаху опустил руки…
11
Жизнь едва теплилась в израненном, изуродованном теле Мунко. Остывающие члены уже не чувствовали ни холода просочившейся сквозь мох воды, ни горячего тепла крови, которая, смешиваясь с водой, пропитывала мох, уходила в землю. Вместе с ней уходил в небытие Мунко. Сознание то покидало ненца, то возвращалось вновь, и в эти краткие минуты просветления одна лишь мысль терзала его - мысль о том, что он умирает не на своей земле. Что дух его не обретет покоя, скитаясь по нивам чужой жизни. И нестерпимее становилась смертная мука, и боль отпускала онемевшее тело и сосредоточивалась в одном месте - в душе.
А ночь все длилась и длилась, и время умножало бессилие и страдания Мунко, ввергая в мрак и возвращая к свету. И все длиннее были промежутки тьмы, все реже билось разорванное железом, обескровленное сердце, все тише звучали мировые звуки и скоро смолкли совсем. Иная музыка - торжественные и высокие хоры - грянула в высоте для него одного. Звучащая эфирная волна подняла Мунко с кровавого и холодного ложа и вознесла над ночью. Ослепительный свет блеснул в разрывах клубящихся туч, и он увидел тундру. Затихая, волна унеслась вдаль, за край земли, оставив Мунко посреди великого разнотравья.
Ни чума, ни дымка не виделось вокруг, и непохоже было, чтобы люди жили в этих местах, но Мунко знал, куда идти. Неведомая сила управляла им, влекла к закатному горизонту, откуда исходил таинственный и странный зов.
День шел Мунко. А потом увидел озеро. Дикие гуси плавали в нем. И Мунко вошел в воду и стал гусем. И братья сказали ему: «Иди к вершине, обильной пищей, иди на место твое, где опадают перья весенних гусей, где осенние гуси надевают свои перья. Иди в город твой, висящий на конце жилы…»
И еще день шел Мунко. Река на пути. И стал он рыбой. И мать-нельма сказала ему: «Иди к берегу твоей извилистой протоки, иди на место твое, где дети наши и любовь наша. Иди в твой город, висящий на конце крапивной нити…»
Третий день идет Мунко. Олени встретились ему. И старый самец, в глазах которого отражалось небо, сказал: «Иди к пастбищу твоему. На место твое иди, где летний заяц и нежная женщина. Иди в твой город, висящий на ветках семи берез…»
На четвертый день вышел Мунко к другой реке. Черная вода текла в ней, черная трава росла на берегу, а за поворотом увидел Мунко черный чум. Удивился Мунко: сколько лет жил в тундре, не видел таких чумов. Остановился он. Тихо было возле чума. Ветер не дул в этих краях, вода не плескалась. Только кричала в реке невидимая птица гагара. Долго стоял Мунко. Хотел уже войти в чум, посмотреть, но тут вышел к нему большой старик.
«Старый, однако, - подумал Мунко, - совсем белый».
- Вот ты пришел! - сказал старик.
И Мунко увидел его мертвое костяное лицо. И понял, что пришел на Монготта, реку Мертвых, где живет бог Нум - отец всех ненцев.
- Я миндумана [40], - ответил Мунко.
- О сав! - сказал старик. - Глаза Нума видели твой путь. В чум пойдем. Лаханако [41] будет. Язык оленя будет.
Черные постели [42] лежали в чуме. Старик усадил Мунко напротив входа - на место почетного гостя. Поставил два блюда - с языками и кровью. Уселся сам.
- Ешь, однако.
Мунко взял язык, обмакнул в кровь, стал жевать терпкое и солоноватое от крови мясо.
«Вера такая [43], - думал он. - Ненцы всегда ели мясо с кровью. Нельзя в тундре без крови, кости мягкими станут…»
Старик с одобрением глядел па него.
- Ты хорошо воевал, - сказал старик. - Нум видел твои дела. Ты сын своего отца.
- Слабого оленя догоняет сармик [44]. В моем роду не было слабых.
- О сав! - откликнулся старик. - Не было! Все улетели к верхним людям [45]. Ты последний. Худо, однако. Закончится род.
- Семя мое в детях живет.
- Сколько пешек [46] замерзает в буран? Дети твои малы. А буранов в жизни много.
- Вырастут дети. Ванойти хорошая мать.
- О сав! - сказал старик.
Они доели языки и допили кровь. Старик поднялся:
- Пойдем, однако.
Они вышли из чума.
- В тебе больше сил, хахая нями [47], - сказал старик, - взойди на высокое место, покричи оленей. Три раза покричи, больше не надо.
Поднялся Мунко на холм, смотрит - нигде пи одного оленя нет. Однако закричал три раза. Взглянул - из-за реки бегут три черных оленя. В воду бросились, поплыли. На берег вылезли.
Стал старик запрягать оленей. Левого вперед выдвинул, пелекового [48] запряг, третьего в середину поставил. Постель положил в нарту.
- Три года меня не будет, а ты на четвертый год выходи ко мне навстречу.
Только эти слова и сказал старик. И прах поднялся над тундрой, и свист многих крыльев наполнил ее: звери бежали прочь и птицы летели в другую сторону. Они так сильно махали крыльями, что погас огонь в чуме. А кто не успевал убежать и улететь - падали под копыта черных оленей.
Три года как три дня прошло. Живет Мунко в чуме, сам не знает, живой он или мертвый.
Вечером загремела нарта.
«Должно быть, старик», - думает Мунко. Только подумал - анас [49] показался. Нум как сыч сидит, совсем костяным сделался.
- Как съездил? - спросил его Мунко.
- К брату ездил. К Падури [50]. Хороших бегунов [51] дал брат. Садись, поедем на место твое.
Попрыск [52] ехали. В полдень увидели одного дикого оленя.
Старик сказал:
- Изготовь твой лук, хахая нями.
- Где ж возьму его? - спросил Мунко.
- Разве не видишь, - сказал старик, - в нарте твой лук.
Изготовил лук Мунко. Выстрелил. Дикий олень упал. Подъехали они к тому дикому оленю - стрела шею его пополам разрубила.
Старик опять сказал:
- Изрядная сила у тебя, мой брат.
Съели они печень оленя. Остальное в нарты положили, дальше поехали. Еще попрыск гнали. Пристали олени, хромать начали. Старик бросал им кровь [53] из копыт.
К берегу приехали. Желтый лед лежал на воде. Снова удивился Мунко: сколько лет жил в тундре, не видел льда летом. Спросил у старика.
- Это мой мост. По этому мосту я хожу к людям; и это не лед, а железо.
За мостом снова трава пошла, знакомые места стали встречаться. Старые чумовища [54] увидел Мунко, а еще дальше - сломанные опрокинутые нарты, торчащие к небу тюры [55] и оленьи мертвые головы. Догадался, что старик привез его к родовому хальмеру [56]. Отец похоронен тут. И отец отца. И все мужчины рода.
