Ленка-пенка (СИ)

Странно, вот говорят, что сильные люди обычно бывают добрыми и великодушными. Что-то вот по Сашке этого совершенно не заметно. Такого мерзкого фрукта как он днём с огнём не сыщешь. Постоянно всякие гадости мне придумывает. Я вот почему зубной порошок со щёткой в комнате храню? Да потому что если оставить их в ванной, то очень скоро в зубной порошок мне насыплют соли, а щётка «случайно» упадёт в мусорную корзину. И одежду свою я не могу вешать в коридоре, как делают все соседи. С неё тогда начинают пропадать пуговицы и появляются подозрительные пятна. Или моя одежда начинает странно пахнуть.

И ведь все у нас знают, что это Сашкина работа. Но сделать с ним не могут ничего. Как правило, он как-то выкручивается. Врун он неимоверный! А как стал подрастать Вовка, так стало ещё хуже. Вовка —это младший Сашкин брат. Ему семь лет скоро. В этом году в школу пойдёт. Мелкий-то он мелкий, но пакостит изрядно. Достойный продолжатель дела своего братца растёт.

На прошлой неделе вот, например, пошла я в гастроном. А недавно дождь прошёл, лужи кругом. Так этот мелкий гадёныш за сараем во дворе спрятался, дождался, пока я мимо большой лужи проходить буду, да и как кинет в лужу кирпич! А сам бежать. У меня же всё платье в грязи, будто я в лужу упала. А я это платье, между прочим, только что погладила. Прямо вот сил уже нет никаких. И ведь родители-то у них нормальные! Да все соседи у нас в квартире хорошие. Эти вот только два урода. Да ещё Старая Мымра, но она хоть кирпичами по лужам не кидается.

Я быстро умылась, почистила зубы и вернулась в нашу комнату. Повезло, братья-вредители не повстречались. Мама с папой явно меня ждут. На столе дымящееся блюдо с блинами, мёд в горшочке, варенье, сметана. И чайник. Большой зелёный чайник с кипятком. Ммм… вкуснятина!

Солнце ещё не ушло. А обеденный стол у нас тоже у окна стоит. Не у того, где я сплю, а у другого. У нас два окна в комнате. Как здорово!

Мама говорит, что сегодня мне можно надеть белое платье. Оно у меня самое красивое. Ну, его и надену. Мы ведь сегодня все втроём —я, мама и папа в зоосад поедем. Хотя Лёнька и смеётся. Говорит, что я уже большая и в одиннадцать лет поздно по зоосадам ходить. А мне кажется, он просто завидует и сам бы с удовольствием пошёл с нами, если бы не работал сегодня.

Мы быстро позавтракали, я помогла маме убрать со стола и помыть посуду, затем все переоделись и вышли на улицу. Я в своём белом платье и с белой сумочкой на плече. В коридоре, правда, встретили вредных братьев, но когда я с родителями, те не пристают. Идём к трамвайной остановке. Мама с папой под ручку, а я чуть позади. Папина резная деревянная трость постукивает по мостовой. Папу на войне ранили в ногу, с тех пор он хромает и без трости ему ходить трудно.

Подошёл трамвай. Загрузились в него и поехали. А на проспекте Горького остановка прямо перед входом в зоосад. Ой, народу-то тут! Особенно малышни много. Шумят, галдят. Какой-то малыш лет пяти в смешной жёлтой панамке ревёт в голос. Ушибся, что ли? А, нет. Ему бабушка мороженое отказывается покупать. Говорит, что он и так уже две порции съел, хватит. А то горлышко заболит. Предлагает вместо мороженого булочку. Но малыш не соглашается и требует мороженое.

Кстати, я тоже хочу мороженое. Пока папа стоял в очереди в кассу, попросила у него денег и купила. Вкусненько так. Приятненько.

И вот, мы прошли на территорию зоосада. В этом году я ещё ни разу не была тут. Всё никак не получалось. То дела какие-нибудь, то погода неподходящая. А сегодня вот получилось приехать. И родители свободны, и погода отличная. Солнышко ярко светит, воробьи на ветках чирикают. Идём, зверей смотрим. А я ещё и брикет мороженого облизываю, стараясь не капнуть себе на платье.

Неожиданно, лившаяся из репродукторов музыка смолкла. Незнакомый голос прокашлялся и сказал, что ровно в полдень будет передано важное правительственное сообщение. Вновь заиграла музыка. Что-то случилось? Впрочем, меня это мало волновало. Гораздо важнее было не обкапаться мороженым, которое начало таять у меня в руке.

В конце концов, мороженое на солнце растаяло до такой степени, что держать его стало невозможно. Я начала оглядываться в поисках урны, чтобы выбросить остаток. И тут музыка снова оборвалась. А вот этот голос я узнала. Это товарищ Молотов говорит. Люди стали замолкать, подтягиваться ближе к громкоговорителям и слушать товарища Молотова, который начал свою речь:

Глава 2

— …Дед, да ты чего? Соль, спички. Ещё скажи сухари сушить.

— Цыть, шмакодявка! Матерь вон спроси, каково в восемнадцатом году было. Она тогда как раз твоих лет была. Как мы из Питера в деревню бежали. Потому что в городе жрать нечего было. Понимаешь, жрать нечего! Совсем нечего! Как я за золотые серёжки твоей прабабки две буханки хлеба выменял. Две буханки хлеба за золотые серёжки!

— Дед, ну ты и сравнил! Тогда беляки наступали, контра всякая недобитая в тылу вредила. Сейчас-то такого нет ничего!

— Германцы —это тебе не беляки. А ну как они вглубь страны прорвутся? К Киеву, например.

— Куда?!

— Гм… Нда. Насчёт Киева, это я хватил. Но к Смоленску-то подойти могут.

— Товарищ Сталин не допустит.

— Может и не допустит. Всё одно, запас карман не дерёт. Соль да спички —в первую голову запасти надо. Мало ли, как оно там ещё всё повернётся. Всяко, лишними не будут. И муки бы хорошо. Да крупы. И тушёнки не помешает.

— Это, дед, в тебе ещё старорежимный дух не выветрился. А я, как комсомолец, говорю тебе, что…

Ну всё. Лёнька вспомнил, что он комсомолец. Сейчас митинг у нас начнётся. По-моему, зря они ему водки налили. Молод он ещё. Всего и выпил-то полстакана, а уж язык немного заплетается. А папа с дедушкой Кондратом вторую бутылку уже уполовинили и по ним даже и не скажешь, что пили.

С другой стороны —а как не налить красноармейцу? Лёнька теперь боец Красной Армии. Правда, ни формы, ни красноармейской книжки, ни оружия у него пока нет. Есть только предписание от военкомата явиться завтра, 26 июня, к восьми ноль-ноль на Московский вокзал для отправки в часть.

Вообще-то, Лёнька мобилизации не подлежит пока. Ему восемнадцать только в сентябре исполнится. Но он так боялся, что война до сентября не продлится, что кинулся в военкомат, едва придя с работы 22 числа. Правда, было воскресенье и в военкомате сидел один лишь только дежурный. Который, по словам Лёньки, всё время пытался говорить с тремя телефонами сразу, одновременно что-то объясняя толпе таких же, как Лёнька, торопыг.

Но зато уж в понедельник Лёнька притащился к военкомату за два часа до начала приёма. И всё равно там уже была очередь. Когда лейтенант, который занимался Лёнькой, узнал, что тот является водителем грузовых автомобилей, то плюнул на формальности и согласился с тем, что три месяца погоды не сделают и Лёньку записать добровольцем можно прямо сейчас. Наверное, водителей не хватало. Так Лёнька попал в нашу Красную Армию.

Завтра мы все с утра пойдём на вокзал провожать Лёньку. Мама с папой даже специально отпросились на два часа с работы, чтобы проводить сына. А ещё баба Таня со своим мужем, дедушкой Кондратом, приехали к нам сегодня. Лёньку провожать. Они и на ночь останутся. Мама с папой им свою кровать уступили, а себе на полу постелют.

Война. Опять война. Недавно ведь с Финляндией воевали, я хорошо это помню. Ленинград тогда прифронтовым городом был. Помню учения по противовоздушной обороне. Как мы в бомбоубежище прятались. Помню зенитки на улицах и дирижабли в небе. В городе несколько военных госпиталей было. И пару раз наш пионерский отряд давал для раненых концерты. Только вот ни со спичками, ни с солью проблем никаких не было. Так что думаю, что это дедушка Кондрат глупость придумал —спички запасать. Действительно, старорежимное воспитание проявляется, тут Лёнька прав. Опять же, они с бабой Таней пережили голод в Петрограде в 18-м году. Не могут забыть этого. Не понимают, что сейчас СССР уже совсем не такой, каким был тогда. Сейчас наша армия так близко врагов к городу не подпустит.