Избранное

Однако примечательно, что уже Витторини — человек, едва ли не первым познакомившийся с повестью Ригони Стерна, — выделял ее из многочисленного ряда публиковавшихся в 50‑е годы военных мемуаров как произведение высокого эстетического уровня. Ведь в истории «сержанта в снегах» запечатлен не только путь отступления одной из альпийских дивизий, но и нелегкий процесс прозрения молодого героя, осознание им трагического смысла того, что произошло с ним и его товарищами. Из самых обыденных, разрозненных впечатлений и переживаний двадцатилетнего сержанта–пулеметчика Ригони Стерн выводит своеобразную «духовную Голгофу», преодолев которую его герой обретает прочные, подлинно гуманистические нравственные ориентиры.

Вначале вокруг него разлита атмосфера душевного равновесия, доброжелательности и солдатской спайки. Вот Ригони вспоминает своих друзей–однополчан, их маленькие чудачества, их пристрастия, разговоры. Все это простые люди, в большинстве своем горцы, охотники, крестьяне, с нехитрыми интересами и всем понятными надеждами. Они говорят о надоевшей службе, о куреве, о невестах, о доме, поют песни на своих диалектах. Они обживают свои землянки, перемалывают самодельным жерновом зерно и варят поленту. Сержанту Ригони все вокруг кажутся замечательными ребятами; он сам такой же, как и они, — деятельный, веселый, доброжелательный. И как они, молодой сержант, в прошлом охотник–горец, называет свою землянку «берлогой», а в минуту надвигающейся опасности его командирский приказ звучит совсем просто и по–юношески наивно: «…всегда держаться вместе».

Но до сих пор помогавшее, привычное чувство взаимной выручки и солдатской солидарности не выдерживает в тех жесточайших испытаниях, которые выпали на долю попавшего в окружение взвода. Да и не осталось в живых почти никого из старых товарищей. Беспощадным приговором бессмысленной жестокости войны звучит лирический «некролог», который произносит Ригони в память о потерянных им лучших друзьях. Наступает момент мучительной внутренней пустоты, герой остается совсем один и автоматически продолжает свой путь «в снегах», без спутников, без ясной цели — словно камень, влекомый куда–то потоком…

И тем значительнее представляется художественная весомость эпизодов, в которых перед героем повести исподволь, но все более зримо встают иные, более широкие горизонты человеческих отношений. Теперь он точно знает, что в происходящем может понять и принять, а что должен безоговорочно отвергнуть,

В своем романе «Люди и нéлюди» (1944) Элио Витторини показал, что в яростной схватке, которую ведут с фашизмом силы Сопротивления, есть человечность подлинная и мнимая. Антитеза «людей и нелюдей» возникает и в «Сержанте в снегах». Вот сержант Ригони впервые видит вблизи советский танк и с уважением, с интересом вглядывается в серьезные, напряженные лица танкистов. И если он не может пока объяснить себе, почему не стрелял в русских солдат, то не оставляет сомнений, насколько ненавистны ему немцы, в упор расстреливающие экипаж подбитого танка и вздумавшие сфотографироваться на память за этим занятием.

Вот в разгар боя сержант заходит в избу, где за столом обедает группа советских солдат; никто не стреляет в итальянца, попросившего поесть. «…В этой избе между мной, русскими солдатами, женщинами и детьми возникло понимание, которое было чем–то большим, чем перемирие». Однако к такому пониманию, когда «нелюди» не могут заслонить «людей», молодому сержанту фашистской армии прийти непросто, и знаменательно, что первоначальный нравственный толчок, пробудивший в нем уважение к русским, связан с русской литературой. Образы Гоголя, Толстого, Горького вспоминал Ригони, вглядываясь в донские просторы, в лица крестьян. Символично появление в финале повести образа крестьянской девочки, тихо напевающей за прялкой в бедной белорусской избе, образа, с которым Ригони Стерн — большой ценитель русской классики — связывает надежду на духовное исцеление своего измученного, оглушенного ужасами войны героя.

За последние годы М. Ригони Стерн выпустил несколько циклов рассказов: «Глухариная роща» (1962), «На албанских высотах» (1971), «Возвращение на Дон» (1973), «Люди, леса и пчелы» (1980). В них писатель остался верен не только своей повествовательной манере, но и своей теме. Можно сказать, что и эти книги о войне, о том, как жестоко ломает она человеческие судьбы. Нельзя, однако, не заметить появления в творчестве Ригони Стерна новой по сравнению с «Сержантом» тенденции: писатель обобщает, раздумывает, сопоставляет, стремится найти точки соприкосновения прошлого с настоящим, проследить в частном жизненном опыте проявления судеб исторических, судеб народных.

Эта тенденция сказалась в многозначности мотива «возвращения», который композиционно организует новые повествовательные циклы, превращая разные по времени и месту действия рассказы в единое целое. В одних рассказах это «возвращение» в австрийский лагерь, где он крепко сдружился с русскими военнопленными. В других писатель «возвращается» памятью к военному прошлому своих родных мест и рассказывает о том, как отозвалась война в судьбах его земляков — жителей горного Венето и каким трудным стало возвращение бывших солдат к мирной жизни. В рассказе «Возвращение на Дон», давшем название сборнику, вновь возникает образ «сержанта в снегах», но здесь речь идет о недавнем возвращении Ригони Стерна в донские степи, когда он в качестве туриста вновь посетил в 60‑х годах места давних боев, чтобы отыскать в залечившей свои раны Задонщине врезавшиеся ему в память картины прошлого и еще раз пережить те давние тяжелые дни.

Мысленно переходя от прошлого к настоящему, от донских равнин к лесистым горным долинам Восточных Альп, Ригони Стерн выстраивает своеобразную философию бытия, пронизанную верой в людей, чувством симпатии, уважения к ним. Писатель хочет вновь и вновь показать, как в самых бесчеловечных, отупляющих душу обстоятельствах пробиваются, находят себе дорогу, сближая людей, неприметные, но глубокие родники человеческого взаимопонимания, доброты и участия. Их не замутить национальной вражде, не затоптать военным сапогом, и время над ними не властно.

В крестьянской избе старая украинская женщина накормила заблудившегося, отставшего от своих итальянца, обогрела его, как замерзшего ребенка, и дала на дорогу три вареные картофелины (рассказ так и назван «Три вареные картофелины»). В другой избе, затерянной в зимней степи, замерзающий, обессиленный долгим отступлением итальянский капрал, герой рассказа «Селеньице в балке», неожиданно встречает своего отца, которого все считали погибшим еще в первую мировую войну. Старик рассказывает сыну, что он был в плену да потом так и остался в украинских степях, увидев, что земли тут много и рабочие руки очень нужны. Утром отец и сын прощаются: сын продолжит свой путь домой, а отец останется там, куда его занесла еще та, давняя война… Писатель вспоминает, как жители его родного альпийского городка, презрев запреты властей, помогали согнанным фашистами на старую лесопильню евреям, как трудились они все вместе, собирая смолу в лесах («Заброшенная лесопильня»); как оставляли свои мирные занятия деревенские парни, чтобы уйти в партизанские отряды и погибнуть в родных горах («Парень из нашей округи»). Давно уже земля скрыла следы войны и залечила раны, но мирные картины сегодняшней донской степи, когда–то бывшей адом для присланных сюда в помощь гитлеровцам итальянских альпийцев: шум тракторов на пашне, короткие доброжелательные встречи с людьми, которые трудятся на этой земле, — не могут стереть из памяти кошмар пережитого. И все же в суровые годы, когда русские и итальянцы стояли по разные стороны линии фронта, война не погасила в душах двух народов огонек взаимопонимания и отзывчивости, и возвращение на Дон наших дней дало бывшему «сержанту в снегах» возможность вновь ощутить тепло этих чувств в себе и в людях, с которыми довелось ему встретиться теперь среди донских просторов.

Тема войны вдохновила многих европейских писателей нынешнего времени на создание эпических полотен, в которых определяется не только цена человеческой жизни, но и осмысляются судьбы целых народов в вихре мирового военного конфликта. В последние годы, размышляя о том, что дало импульс истории нашего века, прозаики разных стран нередко задумываются о первой военной катастрофе, вовлекшей в свою орбиту весь европейский континент, и на этом историческом материале рассматривают актуальные и сегодня проблемы.