Рассвет над Киевом

— «Мессеры» сверху!

— Брось «фоккера»!

— Саня, прикрой! Я ударю по «юнкерсам»…

Было ясно, что шестерка Худякова дерется одновременно с бомбардировщиками и истребителями противника. Василяка стукнул кулаком по столу:

— Так и есть! Встретили «юнкерсов» и бросились на них… А «илы» остались без прикрытия!

— Не должно быть, — сказал я. — Коля зря в бой не ввяжется. И ребята с ним опытные, выдержанные.

— Я с ним послал одного молодого, первый вылет. Начальник связи, капитан Боцманов, сказал:

— Попробуйте связаться с Худяковым по радио. Может, удастся…

Василяка взял трубку, но Худяков не отзывался.

— Далеко очень, не слышит, — вздохнул капитан. Василяка с раздражением бросил трубку:

— Почему на старте нет более мощной радиостанции?

— Не дают, да и по штату не положено.

«Есть один!» — азартно сообщило радио. Динамик вновь разразился залпами торопливых команд, тревожных предупреждений и просьб о помощи. Одна фраза прозвучала просто набатом: «Гляди-гляди! На нас сыплются „фоккеры“, а шестерка „мессеров“ навалилась на „горбатых“!» («Горбатые» — это наши Ил-2, у них кабина, словно горб, возвышается над фюзеляжем.)

В воздухе, по-видимому, было жарко. Мы напряженно молчали, вслушиваясь в неразборчивый гомон взволнованных голосов. Василяка, бледный, с одеревеневшим лицом, стоял согнувшись, прижав ухо к динамику. Это были скверные минуты для командира полка: он боялся, что штурмовики остались без прикрытия и сделались легкой добычей для вражеских истребителей.

Радио замолкло, и Василяка выпрямился.

— Кончается, кажется. — И крикнул полковому врачу: — Санитарную машину приготовить!

Радио молчало. Мы встревоженно переглядывались. Василяка снял фуражку, бросил ее на стол и грузно опустился на скамейку. Но скоро снова вскочил и уставился в пустое небо на западе.

— Должны бы уже появиться… — Заложив руки за спину, Василяка пробежался вокруг стола.

— Почему Худяков ввязался в драку с «лапотниками»? Вот, «илы» должны бы уже возвратиться, а их нет. Вот, если посбивали их!..

И в этот момент на горизонте низко-низко показались штурмовики. Над ними точками маячили истребители.

— Идут, — заорали мы хором и принялись торопливо считать: — Один, второй, третий…

Лазарев и я ждали Худякова в капонире. Но Николай Васильевич, выключив мотор, неподвижно сидел в кабине. Что с ним? Уж не ранен ли?

Подошли к кабине. Николай откинул назад голову, глаза закрыты, счастливое лицо раскраснелось — после тяжелого боя он наслаждался покоем. В такие секунды летчику не хочется ни говорить, ни слушать. И механик самолета, понимая это, не спешил вскочить на крыло и спросить о работе машины.

С видом хорошо потрудившегося человека Николай Васильевич вылез из самолета. Из нижней губы, прокушенной или треснувшей в бою, сочилась кровь. Не торопясь, Худяков снял с мокрой головы шлемофон и, вытирая платком лицо и шею, хрипло проговорил:

— Мир-ровая драка была! Крепко пришлось подрожать. Думал, пропаду. Но главное не в этом… — Он облегченно вздохнул и замолчал, поправляя изрядно поношенный ржавого цвета реглан.

— Ну говори! — поторопил я.

— Дай сначала папиросу.

Худяков хорошо знал, что я не курю, но сейчас не помнил об этом. Он весь еще был во власти пережитого. Подошел Михаил Сачков и доложил Худякову:

— Задание выполнил: сбил два Ю-восемьдесят седьмых… Из первых двух девяток мы с Выборновым завалили четырех «лапотников», а остальные побросали бомбы где попало — и наутек.

За Сачковым подошли другие летчики: Архип Мелашенко, Саня Выборнов, Николай Пахомов, Иван Хохлов. Их лица тоже светились радостью. Собралась вся группа, принимавшая бой с пятьюдесятью четырьмя немецкими самолетами.

Особенно возбужден был Выборнов. В этом бою он, сбил десятый вражеский самолет.

— Сколько, по-твоему, было всего немецких истребителей? — спросил его Сачков.

— Только с «юнкерсами» штук восемь, да на «илов» напало не меньше.

— Десять, — уточнил Худяков.

— А вы видели еще пару, которая подбиралась к штурмовикам снизу? — спросил Сачков.

— Как же! Я ее и отогнал, — пробасил командир эскадрильи. — Иначе «горбатым» досталось бы.

— Но сзади на нас другая пара навалилась! — заметил Мелашенко. — Я думал, она вас снимет!

— Почему так далеко оторвался от меня? — строго спросил Худяков.

— Меня зажала четверка «фоккеров». Но я все же вывернулся и к вам.

— Это мы с Хохловым вас выручили, — сказал Пахомов.

Молчал лишь новичок Иван Хохлов, На его открытом широком лице — то удивление, то откровенная восторженность. Он жадно ловил каждое слово товарищей. Командир эскадрильи повернулся к нему:

— Ну а ты что скажешь о драке?

— Я?.. — растерялся Иван.

— Да, ты. Что ты видел?

— Бой видел… Все видел, — заторопился летчик. — Ох и много же было всяких немецких самолетов! Просто страшно!

— Ну а сам стрелял?

— А как же! Ни одного патрона не осталось. — И уже тихо добавил: — Только все мимо…

Из торопливых, отрывистых реплик постепенно выяснялась перед нами картина боя. Вражеские истребители и бомбардировщики появились одновременно. Худяков принял дерзкое решение: атаковать «юнкерсы». Это вовсе не означало, что истребители бросили своих подопечных на произвол судьбы. Наоборот, громя стаю вражеских бомбардировщиков, смельчаки отвлекли на себя все истребители неприятеля и тем самым обеспечили безопасность штурмовиков, помогли им успешно выполнить задание.

— Никакая стадность немцев не спасла, — подвел итог Худяков. — Мы растеклись попарно и били их так, как нам было удобно. — И уже шутя бросил: — Если немцы не изменят тактику, то скоро, пожалуй, и драться не с кем будет.

— Как это не с кем? — удивился Хохлов.

Все засмеялись. Крупный, рослый и чуть угловатый Иван совсем смутился.

— Ничего, — успокоили его, — не тужи. Мы только вступили на Украину. А нам нужно дотопать до Берлина. Войны впереди еще много. Так что и на твою долю фашистских самолетов хватит.

— Ну как худяковцы слетали? — встретил нас вопросом Тимонов, когда мы с Лазаревым вернулись в свою эскадрилью.