Тропой разведчика

— Ганс? — крикнул кто-то из землянки, кашляя. — Ганс?

Но Ганс уже не мог говорить.

Сергей остался один и мысленно поклялся не выпустить из землянки ни одного гитлеровца, сделать все, чтобы его друзья, схватившие «языка», сумели без помех добраться до группы прикрытия. На это было нужно не менее трех минут.

Три минуты — и не меньше. Хотя бы ценой своей жизни!

Из землянки, громко ругаясь, вышел немец. Сергей пропустил его и изо всей силы ударил ножом в спину. Гитлеровец свалился у ног. В землянке с минуту было тихо, потом послышались встревоженные голоса. Двое или трое спрыгнули с нар. Разведчик пропустил через узкую дверь второго гитлеровца и насмерть поразил его. Успел разведчик нанести еще один удар, но рукоятка финки выскользнула из руки Сергея. Истошно закричав, немец с ножом в груди скрылся в глубине землянки.

Три минуты — и не меньше…

В землянке слышались крики. Автоматная очередь резанула по тонкой двери. Сергею казалось, что он уже целый час стоит за бревенчатой стеной, сжимая в руке автомат и гранату. Но нет, две минуты, идет третья… Пора кончать. Разведчик пинком распахнул дверь, отскочил, швырнул в клубы дыма гранату и исчез во мраке ночи.

Занимался рассвет, когда разведгруппа младшего лейтенанта Ефремова вернулась из ночного поиска. Пропуская мокрых, уставших бойцов, прислушиваясь к затихавшим выстрелам, Ефремов остановил Сергея:

— Подожди, давай покурим. Ты солдат, настоящий солдат. Оправдал мои надежды… Я очень беспокоился, Сергей, но мне хотелось знать, каким ты будешь перед лицом смерти.

Вошли в блиндаж. Посреди тесного помещения на грубой табуретке, сколоченной фронтовым плотником, сидел немец с заляпанным грязью лицом. Он дрожал, виновато улыбался, широко раскрытыми глазами смотрел на смеявшихся солдат. Пленный был в нижнем белье, измызганном, мокром. Одна штанина кальсон была завернута, другая, с черными грязными тесемками, свисала на босую ногу.

— Давно я мечтал посмотреть на такого красавца, — произнес Костромин. — Я по улице его поведу, чтоб народ посмотрел.

— Вот что, Костромин, — сказал командир взвода. — Пятнадцать минут срока. Принесите пленному гимнастерку, штаны какие-нибудь…

— Гимнастерку? — удивился Костромин. — Зачем?

— Одеть надо немца.

Нехотя повернулся Костромин и пошел выпрашивать у солдат одежду для пленного. А в блиндаже опять стало очень весело. Скульский вдруг заметил на боку у Сергея Матыжонка огромную дыру.

— Собаки рвали, или, когда полз, до живой шкуры протер?

— Все брюхо грязью вымазал!

— С таким вентилятором драпать легче!

— Немец укусил?

— Просчитался малость, — смущенно сказал Сергей, запахивая дыру. — Второпях и кусок своей кожи срезал… Не почувствовал в то время… Ничего, не обидят меня интенданты! И маскхалат и гимнастерку новую выдадут… А кожа зарастет. Хорошую затычку скатал я из маскхалата. Смотрите, какого черта выкурил!

В блиндаже стало тихо. Только сейчас все поняли разведчики. Посуровевший Скульский мгновенно снял с Сергея маскхалат, задрал срезанную гимнастерку и стал перевязывать товарищу окровавленный бок.

Пленный внимательно смотрел на происходящее.

— Понял, фриц, почему печка задымила? — строго произнес Скульский и заговорил с «языком» по-немецки.

Пленный согласно кивал головой, а когда Скульский опять весело рассмеялся, внимательно посмотрел на Сергея Матыжонка и о чем-то спросил.

— Фрид интересуется, что стало с его товарищами? — переводил Скульский. — Землянка офицерская… Там был командир батальона…

— Все они уже фашистскому богу молятся на том свете, — сказал Сергей.

Зашел в блиндаж Костромин, бросил к ногам пленного шинель, брюки, гимнастерку, солдатские ботинки, хмуро сказал:

— Одевайся!

Немец облачился в сухую одежду и быстро заговорил. Скульский переводил речь пленного. Немецкий офицер, обер-лейтенант, благодарил русского командира за человеческое отношение. Обер-лейтенант! Ефремов не мог скрыть радости, и ему захотелось тотчас выяснить очень важный вопрос, ради чего в эту ненастную ночь он со своими разведчиками дважды ходил на опасное дело.

— Это из вашей части? — показал Ефремов на фляжку, взятую разведчиками у фельдфебеля-великана.

— Да, — подтвердил пленный.

— Это не немецкие фляжки.

— Они принадлежали английской армии, которую мы победили в Африке. Это трофеи наших войск в пустыне.

— Где их получили?

— Во Франции.

— Вы недавно прибыли оттуда?

— Совсем недавно. Мы охраняли английский канал.

— Ла-Манш?

— Ла-Манш, — сказал пленный. — Потом поехали на Кавказ.

— Понятно. Отвести его в штаб, — приказал Ефремов.

После допроса обер-лейтенанта в блиндаж пришел политрук Павлов.

— Обер-лейтенант сказал, что их часть направлена на Восточный фронт с севера Франции. Шесть дивизий сняли немцы оттуда, оголили целые участки. «Языка» приказано доставить в штаб армии. Наверное, небезынтересными будут его показания и для наших союзников, которые обещают в ближайшее время открыть второй фронт.

— Что-то долго они его открывают, — хмуро заметил Костромин.

— Не беспокойтесь, ребята, откроют, — улыбнулся Ефремов. — Наверняка! Как только войдем в Германию, так и высадятся.

ВДВОЕМ В ТЫЛУ ВРАГА

Вскоре Сергея отправили в школу разведчиков. Он мечтал вернуться в свой взвод, переписывался с младшим лейтенантом Ефремовым. Но за несколько дней до окончания школы вызвали сержанта Матыжонка в штаб и сообщили, что приказом командования он переводится на новое место службы.

Словно большое горе свалилось на Сергея.

— Поедете в шестьдесят четвертую стрелковую, — сказал начальник школы. — Боевая, закаленная. Еще в прошлом году, в дни Смоленского сражения, на весь фронт прогремела ее слава.

До своей новой части Сергей добрался к вечеру последнего дня 1942 года. Штаб дивизии располагался более чем за сто километров от линии фронта. Сергей только успел сдать документы, как его вызвали к начальнику разведки дивизии капитану Березовскому.

Суетливый, чем-то очень занятый, капитан хмурился, перебирал бумаги на столе, что-то искал. Механически взяв пакет, который ему принесли, он вскрыл его и, не глядя на сержанта, углубился в чтение.

— Так, — произнес он. — Сержант Матыжонок… С отличием закончил школу разведчиков… Написали о вас неплохо. Интересно, как покажете себя в деле… Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Маловато… Дела предстоят серьезные… Ну, ничего, посмотрим. Взвод Коровина расположился там> — капитан показал на один из жилых домов, видневшихся из окна. — Примите отделение, а там видно будет…

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Солдат, который сопровождал Сергея, рассказал, что капитан Березовский приехал в дивизию недавно, а командира взвода разведки, лейтенанта Коровина, солдаты прозвали Тигром… Не успел Сергей спросить, почему так называют командира взвода, они уже подошли к крыльцу, на котором стоял высокий командир с орденом Красной Звезды на гимнастерке.

— Лейтенант Коровин, — представился командир. — Сержант Матыжонок?

— Так точно.

— Как раз к празднику прибыл. Ну, проходи.

В центре стола стояла небольшая пушистая елочка, отливающая нежной синевой хвои. На ней было несколько флажков, фонариков, комочков ваты. Солдаты украшали елочку, осторожно двигаясь вокруг деревца, неожиданно выросшего среди топчанов, скатанных шинелей, ящиков, накрытых брезентом, проводов и грязных портянок, висевших на веревке над плитой.

Лейтенант ни о чем не расспрашивал Сергея Матыжонка: наверное, начальник разведки дивизии рассказал о нем по телефону. Как только сержант снял шинель, Коровин приказал отделению Сухарева построиться. Он так и сказал «отделению Сухарева» — назвал фамилию командира, которого уже не было в живых, и, чуть запнувшись на слове, не стал поправляться. Солдаты неохотно оторвались от своего занятия и построились в проходе между топчанами. С любопытством смотрели они на своего нового командира.