Красноармеец Краснофлотец № 21-22<br />((ноябрь 1937))

Молчание.

Что делать?

Теряться в критический момент — не в характере товарища Овчарова. Один за другим он упрямо шлет в эфир позывные и тут же проверяет исправность аппаратуры.

Молчание. Аппаратура в исправности.

И товарищ Овчаров докладывает начальнику рации:

— В аппарате все в исправности. Надо попробовать на другой волне!

Доложив, он тут же переключается на другую волну:

— 8-СК-1-ПР…

— Слышим хорошо. Ждем передачи!

Предположения товарища Овчарова оправдались. Оказывается, в схеме связи неправильно была указана длина волны. Ни секунды не задерживаясь, Овчаров по коду дает указания:

— Переходите на волну… Дайте настройку!

И связь восстановлена.

Хороший радист должен обладать абсолютным чувством аппарата, подобно тому, как настоящий музыкант должен обладать абсолютным слухом.

Недавно, во время тренировочного занятия, рация неожиданно отказала в работе.

— Нет контакта, перестал работать умформер, — безошибочно определил причину товарищ Овчаров и тотчас же приступил к ее исправлению. Для этого понадобилось ему всею лишь несколько секунд, — полк не может долго оставаться без связи.

Боец N части комсомолец т. Поляков, сдавший на «отлично» зачет по стрельбе из ручного пулемета.

Благодарев, Яншин, Войнов, Чаплыгин, Овчаров… Мы рассказали лишь о пяти незаметных героях. Это микроскопическая часть огромного целого, капля из океана, имя которому — Рабоче-Крестьянская Красная армия. Отличники трудовой жизни, они являются отличниками и военной учебы. Пока что они учатся. Но если враг сунется к нашим рубежам, многомиллионная трудовая армия, десятки миллионов Благодаревых, Яншиных, Войновых, Чаплыгиных, Овчаровых — вся страна выйдет на защиту Родины и обрушится на него неудержимой, всесокрушающей лавиной.

Дм. Стонов

Задушевная беседа.

ТРИ СОЛДАТА

В течение последних двух недель профессор Илья Николаевич Петровский чувствовал постоянное недомогание. Его угнетало то чувство смутной и беспричинной тревоги, которое всегда предвещало сердечный припадок. Сказывался год непрерывной работы, частые разъезды. И все же, получив приглашение на конференцию по изучению богатств Урала, Илья Николаевич тотчас же ответил, что будет непременно.

Но в день открытия конференции, в этот торжественный и волнующий день, когда в большом зале заседаний облисполкома вспыхнули бесчисленные электрические лампы и сотни ученых, инженеров и знатных людей области заняли свои места, Илья Николаевич забыл о своем недомогании, с глубоким волнением вслушивался в слова председателя, который подробно говорил о развитии области после революции, о новых заводах и электростанциях, о могучем взлете прекрасной социалистической жизни. Ничего нового для Ильи Николаевича в этих словах не было, все это он отлично знал из газет и научных журналов, но знакомые и простые слова звучали сегодня торжественно, волновали, трогали.

Двадцать лет. Только сейчас постиг он огромное значение этих двух слов. В течение двадцати лет страна мужественно шагала вперед, сокрушая все преграды, преодолевая неслыханные трудности, и он, Илья Петровский, подобно миллионам других, шагал вместе со всей страной. Двадцать лет он был в походе, каждый день был полон до краев, каждый час был отдан труду, мечтам, движению вперед… Во всяком случае — так ему казалось сейчас, в ярко освещенном зале… Все эти двадцать лет, — так казалось ему, — не было такой свободной минуты, чтобы можно было забыть о сегодняшнем дне и хорошенько оглядеть пройденный путь. Но сегодня можно это сделать, и даже необходимо…

Двадцать лет тому назад он был простым рабочим парнем, на котором была надета истертая солдатская шинель. В четырнадцатом году его забрали с завода, — и дед его, и отец работали на Чусовском заводе, — и отвезли его в Пермь. Ему дали в руки винтовку и отправили на западный фронт. Полуграмотный парень, никогда не видавший большого города, он попал в яростный водоворот войны. Он совершал переходы, наступал и отступал, привык спать на голой земле и сроднился с винтовкой. Был ранен, тонул в болотах, переплывал осенние реки. В шестнадцатом году попал в отряд самокатчиков. Гигантское напряжение трех лет войны укладывалось в короткий рассказ о жизни рядового солдата. Сейчас, когда его отделяло от того времени двадцать лет, война казалась глухой и темной стеной, забрызганной кровью.

Но вот — революция. Кровавая стена дала первую трещину. Илья Петровский, которому на фронте удалось изучить грамоту и многое другое, пошел за большевиками. Его выбрали в батальонный комитет и послали в Питер. Здесь он осознал себя новым человеком, словно заново рожденным. Он выступал на митингах, выполнял партийные поручения. В сентябре он заявил, что его тянет домой, на Урал, я его партия откомандировала его на Урал. Когда он сидел в теплушке поезда, который полз через Вологду — Вятку к далекой Перми, ему и в голову не могло придти, что через четыре года он будет учиться на рабфаке, а потом в университете…

Член ЦИК СССР орденоносец лейтенант т. Щербак.

— Илья Николаевич, вас просят пройти в президиум.

Когда Илья Николаевич прошел в комнату за кулисами, там сидел за столом высокий седеющий человек в военном. Он бегло взглянул на Илью Николаевича и опять обратился к бумаге, испещренной записями. Очевидно, он тоже готовился к выступлению. К Илье Николаевичу подошел один из членов президиума облисполкома и о чем-то заговорил. Илья Николаевич тщетно старался понять, чего от него хотят.

— Да, да, конечно, — бормотал он, — я понимаю…

— Слово имеет комдив товарищ Лавров, — прозвучал со сцены голос председателя.

Военный спокойно встал, собрал листки и пошел на сцену. Илья Николаевич последовал за ним. Что-то влекло его к этому массивному, стройному, уверенному в себе человеку.

— Вы знакомы с товарищем Лавровым? — спрашивал его член президиума. — Ведь он же наш, уральский. Мы специально вызвали его к двадцатилетию… Замечательный командир.

Речь командира — короткая, страстная, зажигающая — прозвучала как отголосок давних боев. Когда он кончил, конференция, стоя, приветствовала его — одного из рядовых участников Октябрьской схватки. Илья Николаевич почувствовал, что после этой речи его собственное выступление будет скучным и растянутым… Если бы можно было отказаться… Но отказаться нельзя было.

— Слово получает…

Он привык выступать перед разными аудиториями, умел запросто беседовать со студентами, красноармейцами, на рабочих собраниях. Всегда говорил гладко, не волнуясь. Но сегодня он не знал, с чего начать. Он не мог сосредоточиться на лежавших перед ним записях. От ярко- освещенного зала, от напряженных лиц шла на него горячая, могучая волна…

— Товарищи, — сказал он, — я хочу рассказать вам… Я хочу припомнить… — И вдруг волна подхватила его и понесла, он стал говорить о том, что было ему так дорого — о пути, пройденном страной, о ее победах, о силах народа, пробужденных революцией.

Награжденные орденами «Красного знамени» и «Краской звезды» младшие командиры т.т. Михейкин, Ромадин и Паршин.

Заседание кончилось поздно, и только в первом часу ночи Илья Николаевич попал в гостиницу. Простившись с товарищами, он прошел к себе. Но он был слишком взволнован, чтоб уснуть. Отдышавшись немного, он пошел в ресторан и заказал кофе. Потом вышел на балкон и стал у перил, глядя на ночные улицы.

— Любуетесь, товарищ профессор? — услыхал он за собой знакомый голос. — Да, город стал неузнаваем. Когда я был здесь в семнадцатом году, на месте всех этих прекрасных зданий были какие-то обшарпанные домишки.