«Какаду»

— Знаю, — заявила она обрадованно. — Вас, наверное, зовут Александр, правда?

— Возможно, — засмеялся я с облегчением. — Пусть будет по-вашему.

— Да. Александр — красивое имя.

— Я очень рад.

— Алик, — повторила она в раздумье лучше.

— Что вы делаете в праздники? — спросил я быстро, чтобы переменить тему разговора.

— Ничего. Сижу дома.

— И никуда не ходите?

— Нет.

— В Кракове у вас нет ни друзей, ни знакомых?

— Нет.

Я отодвинулся от окна и посмотрел на Эву. Она красива, это я заметил еще тогда, когда помогал ей забраться в вагон, но не это было главное — больше всего меня привлекало в ней какое-то особое выражение задумчивости и грусти, делавшее ее небольшое овальное личико по-детски беспомощным и печальным. Я все больше ценил в женщинах доброту и нежность — этих качеств мне самому постоянно не хватало, а потребность в них росла тем сильнее, чем чаще я сталкивался с жестокостью окружающей действительности, порождавшей во мне ненависть, беспощадность и какое-то бесконечное чувство внутренней опустошенности. Я как бы инстинктивно искал в людях доброту, во мне самом ее осталось очень немного, наверное, именно поэтому я так ценил это качество в других и, сталкиваясь с ним, становился совершенно безоружным.

— Мне хотелось бы еще когда-нибудь с вами встретиться, — сказал я тихо.

— В самом деле?

— Я говорю совершенно серьезно.

Она улыбнулась.

— Если вам этого хочется, мы можем сговориться.

— Да, — поспешно произнес я. — Да.

— Ну так когда же?

Я сделал рукой неопределенный жест:

— Завтра, послезавтра…

— Завтра во второй половине дня.

— Хорошо.

— А где мы встретимся?

— В Сукенницах [14] или у почты, а может, на Рынке под елкой?…

— У главного почтамта, — сказала она шепотом. — В четыре часа дня…

— Хорошо. Я буду ждать вас.

Мы улыбнулись друг другу. Я был доволен, девушка оказалась очень милой и не строила из себя идиотки, мне не пришлось ее долго уламывать, не нужно было объяснять, почему я хочу с нею встретиться, к моему предложению она отнеслась просто и естественно, и мне это было приятно. Я посмотрел на часы и, удивляясь тому, как быстро прошло время, выглянул в окно, перед глазами мелькнули темные глыбы строений, а через минуту и трубы фабрики — мы были уже в предместье Кракова. Пассажиры, видно, тоже поняли, что до вокзала недалеко, и вся масса людей сразу пришла в движение, каждый хватал свои чемоданы и узлы, пытаясь пробиться поближе к двери, кто-то зажег свечу, и из мрака вынырнули измученные и разгоряченные лица, неожиданно возникший в вагоне галдеж еще более усилился — в самом углу купе, возле огромной груды чемоданов двое мужчин с остервенением тузили друг друга, они делали это неуклюже и молча, столкнули во время потасовки свечу, и в купе снова воцарился мрак.

— Люди, — закричала какая-то женщина. — Люди! Побойтесь бога! Мало того, что вас немцы бьют, так вы еще сами убиваете друг друга! Разве так можно?!.

Эва стояла, прижавшись ко мне, а я заслонял ее, стараясь оградить от едва державшихся на ногах мужчин, это продолжалось довольно долго, пока наконец, не выдержав, я не закричал со злостью:

— Прекратите же, наконец, дьявол вас побери! Подождите, пока поезд не остановится!

Мой вопль подействовал, в тесном купе драться было бессмысленно.

— Это уже Краков? — удивилась Эва.

— Да.

— Боже мой, как быстро летит время…

— Мы подъезжаем к вокзалу.

Поезд остановился у четвертого перрона, я вышел из вагона первым — и тут же наскочил на расставленных вдоль всего поезда полицейских. У входа в туннель я заметил еще патрули СД, жандармерии и агентов гестапо в штатском, хотел было вернуться в вагон, но не смог — ринувшиеся к выходу пассажиры уже забили весь проход, я невольно попятился и поймал удивленный взгляд Эвы, которая стояла и ждала меня. Я направился в ее сторону и на ходу бросил:

— Не подходите ко мне! Она покорно кивнула, в ее глазах мелькнул страх, поспешно миновав ее, я смешался с медленно двинувшейся в сторону туннеля толпой. У лестницы образовался затор, немцы задерживали всех мужчин с большим багажом и под вооруженным эскортом отсылали на другую сторону перрона. Было ясно, что идет тщательная проверка, я нерешительно потоптался на месте, а потом быстро повернул назад а, пробиваясь сквозь парализованную от страха толпу, ринулся в обратную сторону, но не пройдя и нескольких метров, вынужден был снова остановиться — полицейские патрули то и дело врывались в толпу и выхватывали из нее мужчин, казавшихся им подозрительными.

Я отдавал себе отчет в том, что в этой ситуации мне будет нелегко выбраться со станции; можно было, конечно, бросить чемодан и удрать, не оглядываясь на груз, бумаги у меня были в порядке, во всяком случае достаточно надежные, чтобы пройти контроль, однако я медлил, надеясь, что, может, удастся пробраться на соседний перрон, и, медленно двинувшись с места, глянул на соседний путь, но и там было полно вооруженных полицейских, тогда я снова повернул в сторону туннеля и уже было кинулся вперед, как вдруг передо мной вырос здоровенный детина в кожаном плаще и взял меня за плечо.

— Halt! [15]— крикнул он. — Halt!…

Я чувствовал, что бледнею, я знал, что на этот раз попался и терять мне уже нечего.

— Ausweis wollen Sie? [16] — спросил я с притворной рассеянностью, лихорадочно думая о спрятанном на груди пистолете.

Я решил выстрелить ему прямо в физиономию, сунул руку во внутренний карман пальто, пальцы уже коснулись рукоятки пистолета, как вдруг страшный удар в лицо отбросил меня в сторону, прямо на стенку вагона; я прислонился к ней, но тут последовал еще удар и еще, у меня потемнело в глазах, я осел на землю и, лежа с закрытыми глазами, чувствовал во рту соленый вкус крови. Я был так ошеломлен, что ничего не мог понять из того, о чем вокруг меня говорили, а когда, наконец, открыл глаза, с удивлением увидел наклонившееся надо мной побагровевшее от злобы лицо майора и только тогда понял, что это он так орал на меня и в тот момент, когда гестаповец неожиданно преградил мне дорогу, вдруг что было силы хватил меня кулаком, а теперь стоял, направив на меня пистолет.

— Du schweine Pole! — рявкнул он с яростью и пнул меня ногой в зад. — Aufslehen! Aber schnell! [17]

Я с трудом поднялся, из разбитого носа текла кровь и капала на полы пальто, тут же застывая черными сгустками; с удивлением я взглянул на свои измазанные кровью руки и лишь потом перевел взгляд на немцев, ведущих весьма оживленную беседу.

— Может, вам чем-нибудь помочь? — спросил гестаповец у майора.

— Спасибо, я справлюсь сам.

— Этого человека мы задержим.

— Нет, — решительно заявил майор. — Сначала он отнесет мои вещи в гостиницу. А потом я позвоню в полицию…

— Гостиница здесь недалеко.

— Да, — ответил майор. — Знаю. Я уже в ней останавливался.

— Надеюсь, вы справитесь с этой скотиной…

— Можете быть уверены!

Гестаповец почтительно поклонился майору.

— Бери чемоданы! — крикнул тот. — Пошли.

Беспрепятственно пройдя все кордоны, мы наконец оказались в туннеле. Я шел впереди, шатаясь словно пьяный под тяжестью двух битком набитых чемоданов, а майор следовал за мной чуть справа, ни на секунду не выпуская из рук револьвера; мы миновали по пути несколько жандармских патрулей, я видел их удивленные взгляды и иронические улыбки, должно быть, я был хорош с окровавленной физиономией, офицер приветствовал патрулей коротким, гортанным «heil», а жандармы вытягивались перед ним в струнку, от усердия громко стуча окованными каблуками сапог.

«Если он выведет меня с вокзала, я прикончу его, — думал я, постепенно приходя в себя. — Даже если это мне будет стоить жизни».