Жить не дано дважды

Уже на выходе из города внимание привлекла небольшая девичья фигурка. Как магнитом потянуло. Я прибавила шаг. Девушка завернула за угол — в тесную грязную улочку. Но, заворачивая, она оглянулась, я встретила растерянный взгляд цыганских глаз. Таня!

Не больше секунды мы смотрели в глаза друг другу, но мне казалось — вечность. Целая вечность, оставленная по ту сторону фронта, где все мои близкие и родные. О которых я не то чтобы забыла, а оттеснила на время в дальний тайник сердца. Разведка требует собранности.

Мы опустили глаза и — разошлись.

Обратный путь мне показался втрое длиннее. Вспоминалось все самое больное: измена Василия, мое одиночество до встречи со Степаном, гибель мальчиков-москвичей, смерть пленного. Было нестерпимо жаль всех. И себя — тоже жаль. Находит на человека иногда такое настроение.

Но скоро быстрая ходьба, прозрачный и прохладный воздух, а заодно и молодость взяли свое. Я весело рассмеялась громогласному приветствию пьяненького Степана, который стоял на крыльце и улыбался. В доме он сообщил, что нащупал две зенитные точки на том берегу и одну на этом, ту самую, что и я нашла. Жизнь не так плоха, возле меня такие люди — Вера, Степан, Лиза. А Степан говорил, что их много, что он найдет верных людей, сколько мне понадобится.

…«Бес», «Бес», «Бес» — отстукивала я пять минут ключом свои позывные. Потом поймала: «Алло», «Алло». И послала в эфир шифровку. Ее получат в Центре. Подполковник вглядится в текст прищуренными глазами, скажет одобрительно: «Работает Маленькая». Он отправит шифровку по назначению, и командиры склонятся над картой, высчитывая координаты. Эти координаты получат летчики…

Нет, не напрасно живет во вражеском тылу агент тридцать первый, по кличке «Маленькая».

Василию я сказала:

— Дай немного денег — нужно для работы.

Он поставил на стол кружку с огуречным рассолом и глянул исподлобья. Верно, мутило с похмелья. Хмыкнул:

— Хм… Больше ты ничего не хочешь?

— Хочу.

— Например?

— Например?.. Расстрелять тебя своими руками.

Василий выругался, глотнул рассол, сморщился.

— Руки коротки. — Отпил из кружки еще. — Не дам денег.

— Ворюга… Мало что предатель, еще и ворюга!

— Да я тебя!..

Он двинулся на меня, подняв кулак. Я сунула руку в карман, хотя пистолета там не было, — оружие мы прячем вместе с рацией, — просто попугать Василия. И он опустил кулак. Но мы стояли друг против друга, вперив один в другого ненавидящие взгляды. И Василий отступил, глаза забегали.

— У-у-у! — И вдруг сунул в лицо кукиш. — Вот получишь деньги! — И завернул семиэтажную брань, сопровождавшую меня до ворот.

Я не могла успокоиться до дома Степана. Вера, встретившаяся во дворе, кинулась ко мне.

— Мариночка, что случилось? — И позвала: — Степан, Степан!

Я рассказала.

Степан почесал затылок, протянул расстроенно:

— Да-а…

Вера задумалась на минуту, сказала:

— Черт с ним! С Василием. Он свое еще получит.

— А деньги? — спросила я. — Где возьмем деньги?

Деньги нужны были позарез. Мы со Степаном ходили окрестными селами, близкими городками, толкались среди народа — слушали, наблюдали. Это не могло не вызвать подозрения. И мы придумали: Степан займется своим ремеслом — будет шить чувяки. Кожу на чувяки надо? Надо. Где ее купишь? У крестьян или на базаре. Вот уже и причина, чтобы ходить всюду, не вызывая подозрения. А чувяки продавать надо? Надо. Вот еще причина, чтобы обдурить жандармов.

Нужны деньги, хоть немного для начала.

Я была убеждена, что Василий даст. Для себя я не просила — кормили меня, хуже не придумаешь. Если бы не поддержка Веры и Степана, я бы ног не носила. Лиза, ставя передо мной миску с мамалыгой, виновато отводила глаза — из отцовского дома проникали сюда запахи мяса, печеного теста, жареной картошки. Но и Лизе, видно, оттуда не слишком перепадало — дети ее были худенькими, полуголодными. Она все ждала, что Василий даст ей денег на поросенка, обещал, когда мы приехали. Так и не дал — родной сестре.

Но я почему-то была уверена — на работу он даст. Не мог забыть же, что деньги — не его. Смешно сейчас вспомнить: если он изменил Родине, то почему должен щепетильничать по части денег?.. Вера права — Василий свое получит за все. Но деньги-то нужны сейчас!

Вера, неслышно ступая, вышла во вторую комнату. Вернулась не скоро, в обнимку с какими-то вещами.

— Вот, возьмите, — сказала хриплым, осевшим голосом. — Поменяете на кожу. Для начала хватит.

Новое детское пальтишко. Желтые крепкие ботиночки с чуть побелевшими носками. Два костюмчика — серый и синий.

— Вера! — крикнула я. — Как же вы, Вера! — И сказала решительно: — Не возьму.

Вера плакала. Степан что-то уж очень старательно моргал.

Вера сказала:

— Возьмите, Мариночка. Пусть и Андрейка мой… участвует в борьбе.

…А наутро мы пошли со Степаном на базар в Григориополь. Обменяли вещи на кожу, поделили ее. Я свою долю положила в корзину, с которой ходили за кустами крыжовника, когда мы со Степаном отрыли радиостанцию. Степан свою кожу завернул в мешковину. Домой мы возвращались разными путями.

Я пошла дорогой, ведущей в обход аэродрома. С шоссе не видно аэродрома, подойти близко невозможно. Степан посоветовал в обход. Там дорога идет по взгоркам, может быть, оттуда я что и увижу. Он оказался прав. По эту сторону находились ангары, но все они были пусты. Возможно, самолеты на задании. На поле стояло два самолета: в одном нетрудно было узнать «раму» — немецкий разведчик, второй, одномоторный, оказался незнакомой марки. Придется не раз пройтись этим путем, чтобы разведать все.

Вечером Степан встретил меня далеко от дома. Я встревожилась:

— Что-нибудь случилось?

Степан виновато улыбнулся.

— Не-ет, — сказал он тихо. — Не мог дождаться… Вы, Марина, говорили — надо вызнавать про секретные части?

Я насторожилась. Да, конечно. Я говорила об этом Степану. Потому что сама получила такое задание — по возможности выявлять секретные подразделения противника. И такое задание получили все разведчики, отправляющиеся в тыл противника.

Степан рассказал:

— Под Тирасполем живет один молдаванин — мы с ним подружились в отряде. Связным был. Я пошел к нему с базара… Ну, посидели, поговорили. Сокрушались насчет того, что сидим без дела. А он вдруг говорит: «Давай сделаем дело одно? В Тирасполе готовится диверсионная группа. Против наших, Степан! Два дня выслеживал. А что дальше? Хотел к тебе идти, хорошо, что сам пришел…»

— Он не спугнул их, Степан?

Степан пожал плечами.

— Не знаю… Спросил у него: «Почему думаешь, что диверсанты?» «А потому, — говорит, — что ходят в штатском и при оружии, пальто оттопыриваются, — ясно, пистолеты в задних карманах брюк. И хозяин дома, где они живут, говорил — радиостанция у них»… Пришлось мне, Марина, намекнуть ему, что этим делом займутся, кому следует, а он туда чтобы больше не ходил…

— И вы не пошли, Степан?

Степан помялся, но ответил прямо:

— Не утерпел, Марина, сходил. Знал, что надо раньше с вами посоветоваться, а пошел. От нетерпения. Да вы не беспокойтесь, я аккуратно. Дошел до Тирасполя, Полевую улицу сам нашел — молдаванин этот точно сказал, как попасть. А дом сорок три и вовсе легко найти было…

Степан старался рассмотреть в темноте мое лицо — как я приму его провинность? Я сказала:

— Вы просто молодец, Степан.

Степан, оживившись, продолжал:

— Так я спрятался возле того дома — час, наверное, простоял — ничего не увидел: дом как дом, занавески на окнах. Сунулся в дом напротив, будто сапожника знакомого ищу. Хотел разговориться с хозяйкой, да неразговорчивая оказалась. Спрашиваю: «Этот сапожник Лупан в доме держит военных квартирантов, может, знаете?» «Не знаю, — отвечает. — Напротив живут — не то военные, не то еще какие, так и этак одетые ходят. Только хозяин не сапожник»… Больше ничего не узнал, Марина.

У меня сердце дрожало в груди. «Если случится узнать место расположения разведывательных частей, — говорил Прищуренный, — смотрите не упустите. И главное, срочно сообщите».