Подвиг тридцатой батареи<br />(Второе, переработанное издание)

— А ты, Федор, и дерешься лицом к лицу. Только твое лицо не такое, как у тех, кто в ротах. Вот твое лицо, — указал Лысенко на четырехсоткилограммовый снаряд. — Плюнешь таким фашисту в рожу — от него мокрое место останется. Не можем все выйти из-под бетона и драться с винтовками.

ДРАЛИСЬ КОКИ И ХЛЕБОПЕКИ…

Понятия о строевой и нестроевой службах совсем смешались в дни тяжелых боев за Севастополь. Дрались все, даже коки и хлебопеки. Единственный парикмахер батареи и тот в особенно тяжелые минуты брал винтовку и уходил в одну из рот. Заместитель командира по хозяйственной части техник-интендант Иван Подорожный командовал отдельным взводом, в который входили шоферы, кладовщики, ездовые, писаря. Подразделение Подорожного мужественно обороняло отведенный ему сектор. Подполковник запаса Подорожный, вспоминая об этих днях, особенно тепло отзывается о начальнике гаража главном старшине коммунисте Иване Данилове. Это был не только меткий стрелок и искусный маскировщик, но и находчивый разведчик. Вместе с разведчиками пехотной части Данилов ходил в тыл врага за «языками». Однажды он привел молодого немца, тот был страшно перепуган и долго не мог говорить. С помощью словаря Подорожный и Данилов задали ему вопрос: «За кого и за что воюешь?» Немец ответил, что за благополучие родителей: они ждут от фюрера обещанной земли, которой у них сейчас очень мало.

Во время допроса в землянку вошел комиссар батареи. Услышав слово «комиссар», немец затрясся, изменился в лице и стал плакать. Когда Соловьев заговорил с солдатом, тот был удивлен тем, что матросский комиссар знает немецкий язык.

На наивный вопрос пленного, разрешается ли в плену молиться богу, Соловьев ответил, что это личное дело каждого, что пленный должен подчиняться дисциплине, честно работать и что по отношению к нему будут соблюдены все международные нормы, касающиеся обращения с пленными.

После этого пленный рассказал много интересного. Потом спросил Подорожного, все ли такие комиссары у русских. Подорожный успокоил его: все такие, иными и быть не могут.

Пленный, слышавший ранее о комиссарах совсем другое, задумался и замолчал.

Техник-интендант 1 ранга И. Т. Подорожный (1942 год).

Во время декабрьских боев фашисты заняли высотку вблизи рубки командного пункта и стали оттуда вести наблюдение. Выбить их было очень трудно: подступы простреливались многослойным пулеметным огнем. Стрелять из башенных орудий было невозможно: высотка находилась в мертвом пространстве. Немцы же окопались и стали рыть ходы сообщения. Потом притащили противотанковую пушку и начали бить по командному пункту. Снаряды не могли пробить броню КП, но беспокойства доставляли много. То оптика сквозь амбразуры и смотровые щели засорится песком, то осколки залетят.

Однажды ночью старший лейтенант Окунев собрал небольшую группу матросов и повел штурмовать высотку. Было ветрено, штормовое море гудело, низкие тучи отражали ракетные сполохи, после которых становилось еще темнее. Немцы заметили группу Окунева поздно. Метко брошенная граната разбила пулемет врага. Короткая схватка закончилась истреблением фашистов. Подорвав дзот и сравняв окопы, разведчики вернулись к себе, захватив трофеи и одного раненого немца.

Командир и комиссар батареи, обходя боевые посты, зашли на участок Подорожного. Они поговорили с бойцами о том, как лучше держать оборону, а затем комиссар дал Подорожному листок бумаги, где было написано по-немецки: «Смерть Гитлеру!»

— Выложите ночью лозунг из камней на склоне горы, обращенном к немцам, — сказал он.

Подорожный выбрал подходящее место и послал туда Ивана Данилова с группой хозяйственников. Ночью они выложили эти слова из белых камней. Каждая буква, в рост человека, была окрашена известью. Утром немцы начали палить по лозунгу. Они выпустили двести пятьдесят шесть снарядов, прежде чем повредили лозунг. Матросы долго смеялись над одураченным врагом. После этого почти ежедневно выкладывали саженными буквами антифашистские лозунги, и немцы каждый раз тратили много снарядов.

— Это нам на пользу, — говорил комиссар. — У врагов снаряды убывают, а кроме того, пусть фашисты видят, что имеют дело с упорными людьми. Это, поверьте мне, действует на психику гитлеровцев.

В конце декабря фашисты, прорвавшиеся к казарменному городку, попытались сравнительно небольшими силами атаковать укрепления батареи. Одна группа немцев, засевшая в разрушенных домах, была окружена подразделением Подорожного, и после короткой схватки семнадцать пехотинцев сдались хозяйственникам. Баталеры и ездовые обрадовались удаче и повели пленных на сборный пункт. Тем временем другая группа фашистов, побольше, атаковала окопы, ослабленные уходом конвоиров. В окопах было тридцать два бойца под командованием баталера вещевой части главного старшины Сандулы. Немцев было больше сотни. Сандула, умело распределив силы, дал такой плотный огонь, что половина фашистов была перебита, остальные уползли обратно. В этой короткой схватке особенно отличился писарь Павлов, в совершенстве овладевший искусством меткой стрельбы и маскировки. Павлов сразил не менее десяти фашистов. Позже он не раз отличался и как лихой разведчик.

Командиры и комиссары секторов (вся дуга Севастопольского фронта была разбита на четыре сектора, Тридцатая батарея территориально входила в четвертый сектор) обменивались боевым опытом.

Однажды на батарею пришли бойцы Приморской армии, не раз видевшие боевую работу Тридцатой. В их понимании «батарея» — это четыре орудия, четыре гусеничных тягача, несколько машин-вездеходов и, самое большее, сотня людей. Красноармейцы походили по башням, погребам, поглядели на силовые агрегаты, центральный пост, на химзащиту, средства связи, помещения бытового обслуживания и говорят:

— Теперь нам понятно, почему немцы вас так боятся. Да тут не просто батарея, а целый подземный завод.

Один из сержантов, смерив толщу брони в боевой рубке, удивленно сообщил товарищам о результатах измерения.

— Такую рубку не пробьет даже самый большой снаряд, — сказал он.

Фашистской артиллерии и в самом деле не удалось пробить броню КП батареи, хотя прямых попаданий в него было много. Для КП была использована боевая рубка недостроенного линейного крейсера «Измаил», разобранного в середине двадцатых годов. А русская сталь исстари отличалась невиданной крепостью. Год спустя немцы в одной служебной бумаге, предназначенной для офицеров, вынуждены были признать исключительную прочность брони батареи, особенно ее боевой рубки.

Когда армейцы уходили, стихийно возник небольшой митинг. Воины Приморской армии поблагодарили моряков за меткий и сокрушительный «флотский огонек». Комендор Андросов ответил:

— Еще метче будем стрелять, дорогие товарищи армейцы. Наша сила и крепость — в боевой дружбе.

ЛАЗАРЕТ БАТАРЕИ

Немало врагов истребили батарейцы, но и сами несли потери. И если многие бойцы после ранения возвращались в строй, то тут была заслуга санитарной части, которую возглавлял военврач 3 ранга Саул Маркович Мармерштейн. С 5 ноября по 8 января Мармерштейн сделал 106 операций, из них 98 средних и сложных.

Фельдшера, сестры и санитары работали в очень тяжелых условиях. До двадцатых чисел декабря операционная находилась в казарменном городке, куда густо сыпались снаряды и мины.

За стенами санитарной части раздавалась частая пальба, рвались мины, снаряды, но медицинский персонал работал четко и спокойно.

Вот в операционную принесли матроса Федора Грицая. Осколком мины ему перебило обе кости правой ноги — большую и малую берцовую. Военфельдшер Александра Сергеевна Айрапетова подала Грицаю стакан водки, матрос, поморщившись, выпил и лег на стол. Айрапетова и Масленникова быстро подавали нужные инструменты. Мармерштейн, облачившись в халат и надев маску, ловко и быстро извлек большой осколок.