Самый далекий берег

Весь берег был покрыт рваными ядовитыми пятнами, они бежали прямо на этот свет. Стало видно, что цепь прогнулась крутой дугой, обращенной в сторону берега. Солдаты бежали, стреляя из автоматов. Позади гулко ударила пушка, на берегу зажглась яркая вспышка.

Шмелев бежал изо всех сил, а берег был еще далеко, и ракеты сыпались со всех сторон. Заглушая треск пулеметов, часто заговорила автоматическая пушка, словно собака залаяла. Прямо в цепи на льду выросли яркие огненные кусты. Пронзительно закричал раненый. Солдаты впереди бежали уже не так дружно, как вначале. Многие ложились на лед и не поднимались. В двух местах цепь разорвалась. Кто-то размахивал там автоматом и кричал благим матом. Шмелев побежал быстрее, чтобы догнать цепь и поднять ее.

Ослепительный куст с огненными брызгами зажегся на льду прямо перед Шмелевым. Морозная струя опалила лицо. Нога у него подвернулась, он упал, больно ударившись о лед, и потерял сознание, успев подумать лишь о том, что на льду остался Клюев и он поднимет цепь.

глава V

Две яркие желтые ракеты одна за другой поднялись над головой Войновского, и ему показалось, что они летят прямо на него. Он пригнулся, замедлил шаг и вдруг увидел под ногами две серые изломанные тени. Ракеты уже падали, и тени быстро вытягивались и раздвигались в стороны, как стрелки часов. Солдаты шли вперед, пригнувшись и озираясь, за ними тоже двигались серые расходящиеся тени.

Тогда зажглась и быстро покатилась по небу тонкая красная точка, и почти сразу за ней взлетела вторая. Войновский понял, что это значит, и побежал по льду.

Кто-то часто застучал сухой падкой по дереву, а ему казалось — сердце стучит в груди. Яркий пульсирующий огонь зажегся на берегу, как раз напротив. Ноги стали тяжелыми, он побежал еще быстрее, стреляя на бегу из автомата. Он слышал вокруг короткие пронзительные взвизги, частое чмоканье под ногами, однако не понимал, что это пули свистят и вонзаются в лед. А пулемет стучал неотступно, и ему хотелось закричать, чтобы заглушить свой страх. Отчаянный крик раздался справа, но он даже не обернулся. Автомат перестал биться в руках, и треск пулемета сделался громче. И он закричал, а навстречу ему, заглушая этот отчаянный крик, понесся протяжный нарастающий свист, ближе, ближе, уже не свист, а вой, совсем близко, воет, врезаясь в уши, в тело, прямо в него, в него, и от него никуда не денешься — и вдруг взорвалось сзади оглушительно и коротко, яркая черная тень на мгновение распласталась перед ним на льду. А на берегу будто собака затявкала.

Справа и слева солдаты падали на лед, и было непонятно, ложились ли они сами, или пули укладывали их. Войновский услышал позади отрывистый крик:

— Ложись!

Он послушно упал на лед и увидел, что никто уже не бежит и все лежат, кроме одного, который нелепо и смешно крутился на месте, дергался, размахивал руками, и длинные тени дергались и крутились вокруг него по льду. Потом тот подпрыгнул в последний раз, упал, тень прильнула к нему и больше не двигалась.

Над головой опять засвистело пронзительно, тонко, и на этот раз Войновский понял, что это свистят пули, летящие в него. Он вжался в лед, приник к нему руками, грудью, щекой, и сердце его бешено колотилось о лед. «Боже мой, — думал он, задыхаясь, — боже мой, никогда не думал, что это будет так страшно. Все пули летят в меня. Все ракеты летят в меня. Все снаряды летят в меня. А я здесь первый раз, никогда не был. Никогда не думал, что это так страшно».

— Вставай... — размахивая автоматом и ругаясь, Борис Комягин бежал вдоль цепи. Он остановился и пустил вверх длинную очередь. — Вставай! В атаку! — и очередь матом.

«Надо встать, — твердил про себя Войновский. — Надо встать. Я должен встать. Вот он пробежит еще три метра, и тогда я встану. Надо встать».

Пулемет на берегу выпустил длинную очередь, Комягин быстро упал на лед и закричал:

— Вставай! В атаку! — и снова матом.

— Какой голос! — восторженно сказал Стайкин, не трогаясь с места. — Какой голос пропадает зря.

Войновский вскочил, поднял над головой автомат и закричал сильно и звонко, как тогда, на учении:

— За Родину, взвод, рота, в атаку, бегом, за мной — ма-арш! — Сейчас он боялся только одного — что у него сорвется голос и тогда вое пропало; но голос не сорвался, команда получилась четкой и ясной, и он легко побежал навстречу пулеметам, чувствуя, как солдаты позади поднимаются и бегут за ним.

Берег был рядом. Немецкая ракета пролетела над цепью, и Войновский увидел, как черная длинноногая тень обогнала его сбоку и запрыгала перед ним на льду. Пулеметы на берегу работали не переставая. Гладкая снежная покатость и черные бугры из-под снега уже ясно виделись впереди.

Лед всколыхнулся под ногами, он поскользнулся, но продолжал бежать. А под ногами бегущих рождались глухие взрывы, и огненные столбы один за другим ослепительно вставали на льду.

— А-а-а! — закричал раненый, потом снова взрыв и огонь. Лед ушел из-под ног; яркий рваный столб вырос на льду, человек замахал на бегу руками и стал опрокидываться на спину, а ноги почему-то взметнулись кверху, и больше ничего не было видно.

Вдруг все смолкло. Войновский остановился и никого не увидел рядом. Позади стонал раненый, и был слышен топот бегущих людей. Задыхаясь от страха, он повернулся и побежал прочь от берега, в спасительную темноту, и черная тень скакала и прыгала по льду впереди него.

Солдаты лежали на льду цепью. Свет ракет доходил сюда заметно ослабленным. Пулеметы вели неприцельный огонь короткими очередями. Автоматические пушки молчали. Войновский увидел своих и лег между Стайкиным и Севастьяновым. Шестаков подполз сбоку и лег рядом.

— Приказано дожидаться.

— Перекур, значит, — сказал голос с другой стороны. — И то верно. А то прямо запарились, бегамши. Туда-сюда, туда-сюда. А что толку?

— Загорай, ребята, кто живой.

Комягин подбежал к Войновскому и сел на корточки.

— Чего разлегся? Собирайся.

— Куда, Борис?

— На капе тебя вызывают. Живо!

— Мне с вами пойти, товарищ лейтенант? — спросил Шестаков.

— Ефрейтор в тыл захотел? — сказал Стайкин. — А кто воевать будет? Без тебя же нам капут.

— Не злословь, — ответил Шестаков. — Куда командир, туда и я. Может, нас в разведку пошлют.

— Иди, Юрий, потом расскажешь.

Командный пункт батальона находился за цепью. Здесь было еще темнее и треск пулеметов казался еще более далеким.

— Вот, — сказал связной и лег на свет.

Войновский сделал несколько шагов и увидел Плотникова. Поджав ноги, начальник штаба сидел на льду и смотрел в бинокль на берег. Чуть дальше темнела палатка, растянутая на низких кольях почти на уровне льда. За складками брезента светилась узкая темно-синяя полоска и слышались голоса.

— Сильнее всего в центре, — говорил Клюев. — Смотри, Сергей. У церкви — три огневые точки: два простых пулемета и один крупнокалиберный. «Собака»^[3] у них за оградой, на кладбище. Вторая здесь, в лощине. А третью не разглядел.

— Третья на левом фланге, у тебя, — сказал Шмелев. — Обушенко, наверное, засек.

— Подводим итог. Здесь, здесь, здесь и здесь.

— И здесь, — сказал Шмелев. — У отдельного дерева.

— У школы еще два пулемета, — сказал Плотников, опуская бинокль. — Справа и слева.

— Видишь их? — спросил Шмелев.

— Бьют короткими очередями. Из амбразуры.

Войновский посмотрел на берег и ничего не увидел — ни школы, ни пулеметов. Прибрежная полоса светилась ядовитыми разноцветными пятнами, которые падали, поднимались, прыгали с места на место.

В темноте монотонно бубнил радист:

— Марс, я Луна, слышу тебя хорошо. Проверочка. Как слышишь меня? Прием.

— Где саперы? — спросил Клюев из палатки

— Ушли, товарищ майор. — Плотников снов; поднял бинокль и стал смотреть на берег.

— Возможно, на берегу есть проволочные заграждения, — говорил Шмелев. — И пулеметы они будут подтягивать.