Сектор обстрела

В кишках у Маслевича затошнило: "Все… Зачмырят дембеля…" Про «шуршачок», в котором имели обыкновение оттягиваться дембеля, знал только он. Все остальные были в карауле…

…У Равиля едва сердце не остановилось. Оружия у него не было. Оставался только штык-нож. Но он лихорадочно схватился за цевье бесполезного сейчас ППШ и затаил дыхание. Треск веток с невероятной скоростью, к его облегчению, удалялся. Кто-то несся сквозь кусты сломя голову. Еще через секунду он увидел, как в десяти шагах от него сорвался с обрыва и метнулся в камыши иссиня-черный с седыми полосами на спине варан. Равиль смахнул со лба крупные градины пота. Там, где только что исчезла ящерица, мелкой дрожью вибрировала струна растяжки. "Сигнальная мина, или?.." — мелькнуло в голове. Равиль вернулся к наблюдению только когда снял с растяжки гранату.

С новой позиции расположение части просматривалось не лучше, но камышовый шалаш у самых зарослей… Равиль глазам своим не поверил. Кровь хлынула к вискам, а сердце забилось в бешенном темпе. Сам Аллах вел к нему его врагов. Первым в шалаше исчез Воин…

…Особенных следов погрома не наблюдалось, но, все же, кто-то в шалаше уже побывал — брагу, которую они «зарядили» неделю назад, кто-то вылакал. На дне сорокалитрового углеродного баллона булькали только остатки пойла.

Белоград отдал гитару Старостенку и попытался вылить из углеродного баллона остатки браги.

— От, драконы, все выжрали. Мачмала одна.

Халилов тоже возмутился:

— Ну, шакалы!

— И кто бы это? — задался Мамедов.

Белоград тут же «вычислил» виновника:

— Про шуршу только Мася знает. Разорву, урода.

Старостенок с ленцой изобразил объективность:

— Та мало ли шакалов бродит?

Халилов первым утратил интерес к баллону. Вместо возмущаться, он уселся на выходе из шалаша и с самым сосредоточенным видом принялся забивать косяк.

— Та шакалы и баллон бы унесли. А тут — явно свои… — глубокомысленно заключил Юсуф.

Настроения, как не бывало. Только Цымбал оживился:

— Чуваки! Так вы гляньте — это ж натурально чилим готовый! Тока два косяка надо.

Все уставились на Цымбала как на штатного придурка. В руках он еще вертел газовый редуктор с длинной металлической трубкой. Венчали редуктор два соска калибром с сигарету. Глядя на недоуменные рожи бойцов, Цымбал только гоготнул:

— Та! Забивай! Сорокалитровый чилим на бражке.

Пока бойцы соображали, Цымбал ввернул редуктор на место. Через полминуты, хрюкая от предвкушения удовольствия, он прилип к отверстию в корпусе баллона и одним духом «высосал» сразу два косяка, торчащих из редуктора.

Халилов только и смог, что заметить:

— Ну, артист.

— Та!.. Ушлепака красноклювый! — поддержал Старостенок.

Пока Цымбал втягивал в себя убойную смесь из наркотического дыма и паров перебродившей браги, рожа у него покраснела, как в парилке, а глаза полезли на лоб, как у рака. Но он не сдался, пока не «задушил» оба косяка. «Задушил» за один вдох. После этого он попытался непослушными руками перекатить полный дыма баллон сидящему рядом Старому, да так и не справившись с непосильной задачей, заливаясь идиотским смехом, рухнул навзничь, как подстреленный, и, под всеобщий хохот, затих в полной отключке…

…Равиль не задавался вопросом: отчего шурави смеются? Больше его интересовало, где именно в шалаше разместился Воин. Граната могла и не достичь своей цели. И все же — сам Дионис вел к нему его врагов. Он принялся искать способ подобраться к шалашу поближе. Гранату нужно было бросать наверняка — к ногам Воина…

…Для Юсуфа, казалось, дозы не существует. Еще никто не видел его вдрызг обкуренным. И сейчас он был единственным, кого еще хоть что-то интересовало:

— Дан, а чё за песню ты тогда в клубе пел про Аистов? Чё там за Сашка был?

Белоград нашел в себе силы возмутиться:

— Ну, ты даешь, Холера…

Просветил Мамедов:

— Тебя еще не было тогда. Это взводный наш был — лейтенант Стовба… Александр Иванович Стовба. А вместе — Аист.

Старостенок поддержал:

— Писарюги штабные говорят, его к Герою представили.

Неожиданно для всех ожил Цымбал:

— Ни хрена себе, за кой хрен?

Старостенок толкнул в сторону Цымбала баллон:

— Грызло пришлёпни, сруль Македонский, пока не оторвало!..

Цымбал, как смог, изобразил испуг и с идиотским смешком подкинул:

— От, блин… Не дембеля, а ящеры клыкастые. Хоть бы не порвали…

Рустам грустно усмехнулся и продолжил:

— Они прикрывать тогда остались. Летуны бомбу тогда новую испытывали… Потом мы узнали — объемную.

Впечатлениями поделился Старостенок:

— Я такого больше и не видел никогда. Газ на кишлак туманом лег. Оставалось только трассером туда шарахнуть, и все живое…

Рустам продолжил после небольшой паузы:

— А духи нас тогда зажали… Как… как в сорок первом зажали. Стовба приказал нам Дана выносить. Задело его тогда. Мы то ушли и Дана вынесли, а Стовбу и пацанов, на утро, тесаками исполосованных, без ног нашли и два духа дохлых рядом. Похоже, он их зубами рвал. Я видел: они ступни ему отрезали… и жилы из-под кожи вынули…

Цымбал окаменел от страха:

— А жилы на фига?..

— Жилы?.. На шомпола наматываешь и дергаешь потом за них. Человек как кукла дергается… — пояснил Рустам. — Как он вырвался непонятно, но вырвался — факт, рядом два духа дохлых валялось. Не дополз только…

— А стихи летёха наш писал. Дан весь его блокнот себе переписал, за ночь… И песню ту в ту же ночь написал…

Мамедов уточнил:

— А потом, ту тетрадку матери отправили… Следом за телом…

Богдан достал из внутреннего кармана запятнанную кровью тетрадь с надписью «Аист»:

— Не отдал я ее. И песню позже написал. Я сам тогда, как труп был.

Старый встрепенулся:

— Ты сдурел, что ли?

— А как ты его в таком виде — маме? — возразил Богдан.

Рустам прикипел глазами к блокноту:

— Плохая примета, вещи покойника… плохая примета…

Белоград только опустил утвердительно голову:

— Знаю… Я думаю… я его сам старикам взводного в Днепродзержинск отвезу… Только домой вернусь и отвезу…

— Все равно, Данко, нехорошая примета… ой, нехорошая… — снова начал сокрушаться Мамедов.

Тяжелую паузу оборвал Халилов:

— Спой еще, Дан… «Аистов».

Богдан даже не шелохнулся. Только возразил:

— Не… После той аранжировки… той, что лабухи в клубе тогда сделали, она уже так не зазвучит.

Но Юсуф не унимался:

— А из блокнота взводного чего-нибудь, Дан?

Белоград слегка поколебался:

— Есть у него там одно… незаконченное. Что-то помешало ему. А что?.. Кто знает, может, на ту операцию мы ушли… Оно последним в тетрадке было… А может, он тоже продолжения не видел. Так бывает, упрешься в куплет, и все… душа замолкает… Я до сих пор над ним мозги сушу. Не идет, хоть ты тресни.

— Ну, ты даешь, Дан, «Аистов» за ночь сделал, а эту за год не можешь, — подал голос Цымбал.

Богдан бросил на бойца снисходительный взгляд:

— Дурень ты, Цибуля. Песни не делаются. Стовба мне говорил: песни на небесах пишутся. И так оно и есть: пока душа не запоет ничего путевого не выйдет.

Цымбал не преминул поднять все на хохму:

— Та, косячелу по локоть завали за шкурку и все запоет, даже запляшет…

— Да?.. — Белоград только грустно усмехнулся. — Ну, попробуй. Может, у тебя получится…

Пальцы побежали по грифу. Из гитары хлынули первые аккорды, следом полились первые слова:

— Сегодня вновь бессонница/ На сердце давит ранами/ И нет лекарств для памяти,/ Хранящей стон войны,/ Сегодня звезды алые,/ Как маки над курганами/ Пылают цветом кровушки/ На зелени весны/ Кто вышел с сорок пятого,/ Безногими, безрукими/ Но навсегда героями/ За Родину, за Мать…

…Это был Он. Равиль не мог ошибиться. Хотя и не слышал его голоса. Но кто еще мог играть на гитаре? Похоже, Воин сидел в шалаше дальше всех от выхода. Оставалось только доползти до него и протянуть гранату сквозь камышовую стенку прямо Воину под ноги. Он не успеет даже выбежать. Он явно сидел дальше всех от выхода. Равиль поправил «усики» предохранителя, чтобы выдернуть кольцо без заминки, и пополз к шалашу. До цели оставалось совсем немного…