Прямое попадание

— Ну-ка, голубушка, выкладывай все, что у тебя там в запасе еще есть. Хватит в прятки играть. Говори все, раз начала, ничего не утаивай. Да пояснее, без туману. А то не говоришь, а дымовую завесу пускаешь. Откуда, скажем, тебе известно про эту Настю и про то, что она, как ты тут соизволила выразиться, ждет меня в Стрижах?

— Господи, товарищ лейтенант! — удивилась Зина. — Да я и собираюсь рассказать вам все по порядку, для того и села рядом. Чего это вы вдруг? Мне думалось, вас обрадует, что вы будете стоять теперь в Стрижах, а вы, оказывается, недовольны, против этих Стрижей.

— Против или не против — это не твое дело, — отрезал Башенин. — Ты лучше говори, а не наводи тень на плетень.

— Сначала отпустите руку.

Он отпустил.

— Ну вот, давно бы так, — с облегчением вздохнула Зина и, снова понизив голос, потому что в последний момент они оба забылись и заговорили так громко, что на них стали оборачиваться, начала рассказывать.

И то, что она рассказала, Башенина окончательно выбило из колеи, и он долго не мог взять в толк, верить этой Зине или не верить.

Оказывается, девчата из БАО в Стрижах, узнав, что к ним на аэродром наконец-то прилетает полк, и прилетает отсюда, поинтересовались у здешних девчат, своих коллег, что, дескать, за ребята в этом полку, есть ли среди них такие, на которых стоило бы обратить внимание, иными словами, с которыми можно было бы познакомиться, и прочее. Здешние девчата, конечно, постарались, расписали их (наиболее достойных, разумеется, самых отчаянных, в том числе и Башенина, конечно, — последнее Зина подчеркнула не только голосом, но и жестом) так подробно, в таких живописных красках, что девчата в Стрижах теперь знали, какой из этих летчиков что из себя представлял: каком был с виду, симпатичный или так себе, серединка на половинку, рослый или коротышка, брюнет или блондин, как держал себя с женским полом и даже как летал и какие имел награды.

Башенина это не удивило. Он знал об этой способности девчат из БАО всегда быть в курсе всего, что бы ни делалось на аэродромах в радиусе действия дальнего бомбардировщика. Девчата на аэродромах первыми узнавали про все: про удачный или неудачный вылет в каком-нибудь полку, про новые назначения и присвоение очередных званий, про разложенный на посадке самолет, про то, что кто-то сел на «губу», а кто-то оказался сбитым. Связь была в их руках, вот они и использовали ее на полную катушку. Не зря же в авиации, намекая на такую вот связь, говорили: «Безобразие, нельзя чихнуть, чтобы тебе тут же со всех окрестных аэродромов не крикнули в ответ: будь здоров!»

Не удивило, а только позабавило Башенина и то, что девчата в Стрижах, как сообщила далее Зина, успели уже, оказывается, и поделить между собой этих, облюбованных ими, летчиков, поделить, конечно, соответственно своим вкусам и наклонностям, своим идеалам, так сказать: одна остановила выбор на одном, другая — на другом, и теперь волнуются, что из этого получится.

— Рая Воронкова, например, тоже связистка, как и я, — сочла нужным Зина затем перечислить этих девчат из Стрижей, — девушка, говорят, интересная, только страшно суматошная, но все равно, говорят, хорошая, так эта Рая знаете с кем была бы не прочь познакомиться? В жизнь не угадать, товарищ лейтенант: с летчиком из вашей эскадрильи Козловым.

— Чего же тут особенного?

— Так Рая — чисто огонь, а этот Козлов воды не замутит. Больно уж смирен.

— Смирен? Это он с виду только смирен, — посчитал своим долгом вступиться за товарища Башенин, словно это заступничество сейчас могло иметь какое-то значение.

— А если Рае, когда он прилетит туда, он не понравится? Может ведь случиться такое? Тогда как?

— Тогда эта твоя Рая стопроцентная дура, — отрезал Башенин. Потом полюбопытствовал: — Ну, а сам Козлов как к этому относится? Ему говорили об этой Рае?

— А как же?

— Ну и что он?

— Вы же его знаете, разве он сразу скажет. Но потом все же дал понять: если, мол, Рая окажется подходящей девушкой, отчего же, мол, тогда не познакомиться. Погляжу, говорит, погляжу на месте, может, говорит, и познакомлюсь.

— Правильно говорит: на месте виднее.

— А вот вашего гордеца старшего лейтенанта Кривощекова, — перешла затем Зина к следующей кандидатуре, — облюбовала там некая Вероника. Правда, не сразу, сначала нам передали, что Веронике должен был понравиться лейтенант Васютин, а потом она вдруг передумала, лейтенанта Васютина почему-то забраковала, чем-то он ей, видать, не подошел, и остановила свой выбор на старшем лейтенанте Кривощекове.

— Ну, у этой, кажется, губа не дура, — заметил Башенин: старший лейтенант Кривощеков был первым красавцем в полку — на каком бы аэродроме полк ни стоял, девчата в Кривощекове души не чаяли, и Кривощеков этим вовсю пользовался.

Но Зина не поддержала Башенина: первый красавец в полку, видать, не соответствовал Зининому идеалу мужчины, и, может, как раз из-за того, что слишком уж не терялся, и, пропустив мимо ушей слова Башенина, она продолжила:

— Эта самая Вероника, говорят, девушка не только красивая, но и с хорошими манерами, начитанная, с книгами не расстается, хотя и война. До войны она, девчата передавали, в театральном техникуме училась, хочет артисткой стать, в кино сниматься. Между прочим, я разговаривала с нею раз, мы тогда в одно время дежурили, так у нее и голос приятный, звучный такой, выразительный, и говорит она складно, как по книге. Сразу чувствуется: девушка что надо.

Башенин опять не удержался, произнес с картинным вздохом:

— Счастливчик этот наш Кривощеков!

— Еще бы не счастливчик, — охотно согласилась Зина и потом добавила как бы успокаивая: — Но ведь и вами, товарищ лейтенант, интересуется девушка не менее достойная, чем Вероника. У Кривощекова с Вероникой еще, может, ничего и не получится, а вы ведь уже виделись, успели, как говорится, разглядеть друг друга. У вас, пожалуй, все на мази. Теперь все зависит только от вас, от одного вас.

Башенин уже знал, что Зина подойдет именно к этому, иначе бы она не завела этот долгий разговор, не пустилась бы в такие подробности. Но все равно последние слова Зины насчет того, что теперь все зависит только от него одного, повергли его в изумление, хотя оно, это изумление, и не было для него неприятным. Он все никак не мог взять в толк, что же все-таки такое произошло там, в Стрижах, с этой гордячкой и недотрогой за эти несколько дней, отчего эта Настя вдруг после того, как дала ему тогда по существу отворот поворот, переменила свое отношение на сто восемьдесят градусов, да еще и не постеснялась выразить это свое новое отношение таким, мягко говоря, необычным образом. Но сил и времени разгадывать эту загадку у него сейчас не было — Зина, не менее возбужденная той ролью, какую она выполняла, сидела рядом. Да он и чувствовал, что ему ее, эту загадку, не разгадать, пока он не прилетит в эти Стрижи и сам не увидит Настю. Он только спросил свою собеседницу, чтобы не показаться чересчур потрясенным и чтобы самому еще раз убедиться, что розыгрыша тут нет, хотя и без того понимал, что розыгрышем тут и не пахло:

— Теперь все зависит, говоришь, от меня? От одного меня?

— А от кого же, товарищ лейтенант?

— И что я должен сделать?

— Как что? То же, что и остальные ребята: ответить, можно на вас надеяться или нет. Сегодня вечером мы с ними будем держать связь. Они ведь там волнуются, ждут, как вы к этому отнесетесь. Может, вы на них и смотреть не захотите. Они же не знают. Настя же на этот счет, говорят, девушка особенно стеснительная, она, может, сейчас как раз там больше всех и переживает.

Башенин был в нерешительности и долго ничего не говорил. Потом несмело предложил:

— Может, лучше подождать, пока мы сами туда не прилетим? Завтра в это время мы уже сами там будем, и там уж, на месте… А то как-то вроде не с руки…

Он все еще не верил, что после всего случившегося эта Настя с метеостанции могла вот так, ни с того ни с сего, заинтересоваться его персоной и еще не побояться передать это через других…