Иван — я, Федоровы — мы

— Посмотрим, — строго ответила Аня. Затем вытащила из тумбочки тетрадь, уселась на табуретку и принялась писать.

— Что ты пишешь там?

— Письмо маме. Лежите спокойно, больной.

— А моя мать в Ленинграде… Не отвечает на письма… — как-то вырвалось у него само собой.

— А моя в бомбежку погибла…

Дымов от удивления приподнялся:

— А кому ж ты пишешь?

— Тете…

Только сейчас Дымов понял: она часто смеется не оттого, что ей весело. Просто от этого ей становится легче. И им от этого легче.

— Вот что…

— Что?

— Это я зря говорил, что у тебя смех дурацкий… Это хорошо, когда ты смеешься…

Аня улыбнулась, сняла пилотку и в задумчивости стала расплетать косу.

— Косопырикова!.. — воскликнул Дымов. — У тебя такая коса?!

— Нельзя, да? — испугалась она.

— Красиво. И ты совсем другая…

— А я все боялась, что прикажут срезать. И чтобы спрятать ее, подобрала большую пилотку.

— А я думал, у тебя голова такая большая.

Они оба засмеялись…

Ваня растолкал шофера в кабине, передал приказ лейтенанта, вернулся назад и, притаившись напротив палатки, стал ожидать. Время шло, а Дымов не появлялся. Ваня подкрался ближе и отогнул край полога… Девушка расчесывала волосы, а лейтенант смотрел на нее, как на картину.

— Я видел вас во сне… вот такой… — Дымов запинался от смущения.

— Какой?

— С длинной косой. Вас схватил когтями черный стервятник. А я летел на коне спасать…

— Меня… спасать? — засмеялась она, закрепляя косу на затылке.

— Правда, — тихо сказал лейтенант, не сводя с нее глаз.

Ваня с досады отошел. «Дело на безделье меняет!..» Постоял, потом, изменив голос, сердито крикнул:

— Куда все медики подевались? — и спрятался за палаткой.

Аня выскочила. Ваня приподнял брезент, пролез внутрь палатки к топчану Дымова:

— Бежим, товарищ лейтенант!

Дымов, задумавшись, продолжал лежать.

— Бежим, а то вернется! — дернул его Ваня.

— Попадет ей, — поднимаясь в раздумье, сказал Дымов.

— Так ей и надо, чтоб не задавалась.

Дымов свернул матрац, прикрыл одеялом, будто на койке спит человек. Потом Ваня и лейтенант вынырнули из-под палатки, через кусты добрались до машины. Шофер, не зажигая фар, тронул…

8

Истребителей танков вместе с пехотой назначили в десант на правый берег Дона, чтобы помочь вырваться из окружения частям 62-й армии. Едва забрезжил рассвет, когда первые лодки с автоматчиками тихо отплыли и сразу скрылись в тумане, настолько густом и белом, что его хотелось пить, как теплое парное молоко.

Ваню в десант, конечно, не взяли, но прогнать его от берега комиссар не решился, и теперь он сидел в укрытии вместе с Филиным и капитаном Богдановичем, наблюдая за переправой. Его так и подмывало помочь бойцам столкнуть в воду плоты с пушками.

— Товарищ капитан, разрешите…

— Пусть сами справляются, на том берегу им потяжелее придется, — отрезал Богданович, вглядываясь, как, окутанные туманом, бесшумно, словно призраки, двигались у берега бойцы.

Ваня осуждающе посмотрел на капитана и вздохнул. Комиссар положил руку ему на плечо:

— Сиди, Федоров. Капитану и мне запретили в десант, а тебя сам бог не велел пускать. Ну вот, догадались… Полезли в воду за Дымовым, наконец-то столкнули плот…

— Дымов?! — Капитан от удивления чуть не выпрыгнул из ровика.

— Сбежал из-под вашей охраны, — пояснил Филин.

Ваня усмехнулся — это произошло не без его участия.

— Санинструктора немедленно ко мне!

— Она тоже отплыла, — сообщил Филин. — Я отпустил. Раненых много будет.

— Вернется, в пехоту отправить за то, что лейтенант сбежал у нее из санчасти! — приказал разгневанный капитан. — А ему пять суток ареста!

Филин переждал, пока Богданович остынет, и, глядя на клубящийся Дон, заметил:

— Товарищ капитан, а ведь здесь когда-то флотилия Петра Первого плыла на Азов…

Богданович метнул взгляд на Филина, подумал: «Дипломат!» — и сказал:

— Хороший из тебя командир получится: спокойный ты в бою, головы не теряешь.

Высадиться скрытно десанту не удалось… Взвились немецкие ракеты, вспыхнув в тумане яркими матовыми шарами. Загоготали злые растревоженные пулеметы, сотни огненных трасс схлестнулись в тумане. От рвущихся мин и снарядов закипел кипятком, вздыбился Дон. На воде солдатам гибель, одно спасение — быстрей достичь того берега и вступить в бой.

Но что это?.. В немецкую какофонию грохота тоненькой ниточкой вплелись автоматные трели, поначалу еще совсем слабенькие и разрозненные, затем перешедшие в сплошной дружный треск. Раздались сухие, звонкие выстрелы «сорокапяток». Ваня различил бы их среди тысяч пушек!..

Напряженное лицо комиссара расплылось в улыбке, он повернулся к капитану. Ваня вскочил в ровике и закричал во весь голос:

— Наши-и!.. На той стороне!..

Его крик потонул в грозных раскатах артиллерии — она ударила по укреплениям немцев на правом берегу. Так длилось минут десять. Потом дымящийся туман прорезала серия зеленых ракет, и разрывы снарядов стали отдаляться. «Ага, — понял Ваня, — зелеными ракетами наши просят перенести огонь дальше. Значит, идут дела!»

Туман уже рассеивался, когда появились первые раненые и подтвердили, что десант закрепился на том берегу. Но радость была недолгой. Налетели немецкие самолеты. Наших стали теснить. Ваня видел, как Сологуб ходил по берегу, распоряжался отправкой подмоги десанту. В одну из лодок, едва она отчалила от берега, угодила мина. Вынырнули только два бойца…

Падали сраженные осколками люди, а Сологуба смерть обходила. «Заговоренный он, что ли?» И только Ваня подумал, как, ударившись о дерево, оглушительно разорвалась мина. Разлетелись с визгом раскаленные осколки… Комдив покачнулся и снова выпрямился. По лицу его, по широкой груди текла кровь. Подбежали бойцы, хотели унести его на руках, но он не разрешил. Опираясь на плечи солдат, продолжал командовать.

У Вани перед глазами ожил митинг на поляне в дубовой роще, и он вспомнил клятву Сологуба: «Будем биться, хлопцы, до последнего удара сердца!»

Увидев, как Ваня побледнел, капитан приказал:

— А ну, марш на кухню! — И добавил помягче: — Посмотри, жив ли повар?

«Что с ним сделается, с поваром?» — хотел крикнуть Ваня, но встретился со строгими глазами капитана и выскочил из ровика.

Скрывшись в глубине рощи, он остановился. Лучи солнца почти не пробивали густой кроны деревьев, гул боя доносился сюда приглушенным, и какая-то птаха даже беззаботно распевала. «Я тут птиц слушаю, а там наших убивают!» — обозлился на себя Ваня, но повернуть назад и нарушить приказ капитана не смел.

К переправе по лесной дороге быстро шла рота.

— Эй, а ты куда идешь? — спросил Ваню один из солдат.

— Ясно куда! — ответил другой. — Пятки смазывает…

Солдаты засмеялись. Ваня, решительно повернув назад, пристроился к ним. Как только рота миновала рощу, командир скомандовал:

— По отделениям… к лодкам… бегом… марш!

И Ваня тоже побежал вслед за бойцами. Впереди грохнул разрыв. Вскрикнул боец, упал… Ваня подобрал его автомат, вскочил с разбегу в лодку и начал грести прикладом. Пришел в себя, лишь когда выплыли на середину реки. Тут его и заметил сержант, командир отделения:

— Э-э, малый! А ты чего здесь?

— Наши там, — махнул Ваня в сторону правого берега, — и я должен быть там!

— Это верно, — согласился сержант.

Рядом гулко разорвалась мина, и всех в лодке окатило водой. Сержант, налегая на весла, покрикивал:

— Поднажми, ребята! Хуже смерти ничего не бывает…

— А помирать неохота! — крикнул солдат, который сидел напротив Вани и с такой силой греб, что лодка при каждом взмахе весел рывком устремлялась вперед.

Ослепительно сверкнул огонь, и на Ваню обрушился столб воды. Лодка закачалась и пошла ко дну. Скрылась в воде широкая окровавленная спина солдата, который говорил: «А помирать неохота!» Она и заслонила Ваню от смерти.