Морские повести

Он торжественно пожал Агееву руку. Румянец удовольствия окрасил щеки разведчика. Но в следующий момент Агеев взглянул с прежним, бесстрастным выражением.

— Теперь, товарищ командир, покажу вам наш морской пост. Только прошу кусты не мять, чтоб не видно было, что мы здесь проходили.

Гранитная скала поднималась отвесно вверх. Из-под прильнувшей к камням листвы лиловели ягоды, продолговатые, крупные, как виноград. Агеев сорвал несколько, сунул в рот.

— Прямо-таки огородная ягода, — провел он ладонью по зарослям черники и голубики и, раздвинув ветви березок, исчез за густой листвой.

За гранитным выступом, скрытым снаружи, снова начиналось узкое, ведущее вверх ущелье. Моряки шли гуськом. Падающий сверху неяркий свет усиливался. Ущелье было похоже на почти вертикальный, бесконечно стремящийся вверх тоннель. Казалось, он пробивал сопку насквозь, вел к ее недостижимо далекой вершине.

Вот он стал расширяться. Яснел свет наверху, тоннель переходил в широкую ложбину. Ложбина свернула в сторону, и свежий морской ветер хлестнул по лицам, чуть не сорвал с головы Медведева фуражку.

Они стояли на небольшой неровной площадке, только с одной стороны прикрытой скалой. С трех сторон были небо и ветер, казалось, — можно рукой дотронуться до висящих в небе молочных сгустков облаков.

Они прошли еще десяток шагов. Неровные скалы барьером огораживали площадку. Невозможная, головокружительная пропасть развертывалась под ногами.

Высота, к которой подошли постепенным подъемом, здесь, с другой стороны, обрывалась отвесной стеной. До самого океанского прибоя, плещущего внизу, она спускалась без наклона. Даже морской гул не доносился сюда.

Немые, отороченные белизной волны набегали на извилистый берег. И видимость отсюда открывалась на три стороны света. И воющий ветер норд-вестовой четверти, казалось, качал узкий гранитный утес.

— Да ведь это мировой наблюдательный пункт. Здесь хоть маяк строить! — крикнул Медведев. — Почему немцы здесь свой пост не открыли?

Ветер смял и унес слова. Только по движению губ угадал их Агеев.

— Они сюда дороги не знают. На этот пятачок снизу не вскарабкаешься, только разве если мой проход отыскать. А отыскать его не так просто. А теперь, товарищ командир, покажу вам мой кубрик.

Они отошли от края скалы. Кульбин и Фролов стояли возле сложенного груза.

— Пойдемте с нами, матросы!

Прошли несколько шагов в сторону, туда, где нависала козырьком вершина Чайкиного клюва. Под этим козырьком громоздились плиты, будто стихийной силой поднятые друг на друга. Но с другой стороны были настланы ровные доски, так плотно пригнанные к камням, что даже вблизи казались продолжением скалы.

За досками темнела небольшая пещера.

— Прошу пожаловать, — молвил Агеев, как любезный хозяин, принимающий знатных гостей.

Медведев шагнул внутрь согнувшись. Кульбин и Фролов вошли в полный рост.

Они стояли в заправской каютке, пол и потолок которой образовали смоляные, почерневшие, местами покрытые пятнами морской соли доски. Камни стен были тщательно пригнаны друг к другу, прошпаклеваны надежно и крепко. Дощатые широкие нары, покрытые пробковым матрацем, тянулись с одной стороны. Стоял круглый стол, сделанный из бочонка. Свет через входное отверстие и прямоугольное мутное стекло, вставленное между камней, падал на спасательный круг с цифрой «12» и большой надписью «Туман».

— Да вы волшебник, товарищ Агеев! — Медведев подошел к столу, сел на койку, провел рукой по сухой морской траве.

Агеев широко улыбался.

— Это я помаленьку соорудил, пока в горах от немцев отсиживался… Недаром шесть лет боцманом плавал. С плотничьей и такелажной работой знаком…

Он радовался, как ребенок, гордостью светилось его обычно пасмурное лицо. Подмигнул на мутноватый прямоугольник маленького окошка.

— Откуда бы такое стекло взялось?

— Похоже на смотровое стекло самолета, — критически посмотрел Медведев.

— Ваша правда, товарищ командир. Смотровое стекло с бомбардировщика «Ю-88». Его наш истребитель сбил, он сейчас в норвежских скалах ржавеет.

— И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник? — Фролов засмотрелся на оборудование кубрика. — Все сходится, кроме академика, товарищ старшина. А кончится война, можете и на академика учиться. Это у нас никому не заказано.

Агеев не отвечал. Нагнулся, достал из-под нар медный примус, позеленевший от времени. Плеснулся внутри керосин.

— И горючее имеется… Порядок! — разведчик покачал насос, поджег керосин. — Разрешите, товарищ командир, чай приготовить?

— Чай чаем, — сказал Медведев, — а вот вы, Кульбин, установите, сразу же передатчик, да пошлем шифровку, что прибыли на место назначения и открываем морской пост.

Так была установлена радиостанция на высоте Чайкин клюв.

А позже, когда затрепетали в эфире позывные поста и первая шифровка помчалась среди ветров и туманов в хаосе тысячи других звуков, чтобы быть принятой в штабе Северного флота, — два руководителя германской разведки в Норвегии вели следующий разговор:

— В секторе района Особого назначения запеленгована неизвестная радиостанция. Только что перехвачена часть шифрованной телеграммы. Прослежены те русские, что высадились в У-фиорде?

— Пока русских проследить не удалось, но приняты меры…

И взятый впоследствии в плен телефонист гестапо особенно ясно запомнил слова, сказанные вслед за этим одним гестаповцем другому:

— Еще раз напомните майору Эберсу, что дело его чести и служебной карьеры — как можно скорей разыскать этих русских.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ТРУБКА РАЗВЕДЧИКА

Далеко на весте, за сизым барьером скал, видна была полоска бегущей в неизвестность дороги. Дорога выбегала из крутого ущелья и вновь терялась в горах, отделяющих океан от болотистой тундры. И бескрайняя океанская рябь представлялась неподвижной студенистой массой, отгороженной от берега снеговой каймой. Но это был не снег, а пена неустанно ревущего внизу океана.

А над Чайкиным клювом вечно свистели ураганы, будто Роза ветров расцвела именно здесь, на неприступной вершине. И нужно было старательно придерживать карту руками, со всех сторон прижимать ее осколками скал, чтобы один из налетающих вихрей не подхватил и не унес ее прямо в море.

С раннего утра, закутавшись поверх ватника плащ-палаткой, Фролов подползал к пахнущему морем и горной сыростью краю скалы и, осторожно выглянув, устраивался поудобней.

Нужно было отстоять — «вернее отлежать», — шутил Фролов, — четырехчасовую вахту, обследуя в бинокль каждый метр береговых просторов.

Первое открытие Фролов сделал утром на следующий день.

— Товарищ командир, смотрите!

Медведев лежал рядом, ветер бил в лицо, свистел вокруг линз морского бинокля.

— Видите, — у высоты шестьдесят, слева, курсовой угол сорок!

Медведев смотрел неотрывно. Как выросла в полукружьях бинокля эта рябая плоская скала! Скала — как скала. Ничего необычного не замечалось в ней…

— Глядите, товарищ командир, глядите!

И Медведев увидел. Скала медленно двинулась. Стала вращаться вокруг собственной оси.

— Орудие береговой батареи! — крикнул сквозь ветер Фролов.

Да Медведев и сам видел: это не береговой гранит, это — орудие, замаскированное вращающимся щитом, покрашенным под цвет камня. Медведев сделал отметку на карте, полученной в штабе.

Только на первый взгляд берег казался необитаемым и безлюдным. Он жил тайной неустанной жизнью. Укреплена была каждая высота.

— Значит, не зря заставили нас сюда такой путь прошагать, — сказал Фролову Кульбин. — Попробовали бы мы высадиться прямо здесь, — задали бы нам жару!

Это было после вахты Фролова, когда он отогревался в кубрике, пил горячий, припасенный Кульбиным, чай. Радист не договорил. Стремительный гул самолетных моторов надвигался снаружи. Фролов осторожно выглянул.