На крыльях пламени
На крыльях пламени читать книгу онлайн
Магош-младший, племянник Ласло, — один из главных героев цикла новелл из жизни венгерских пограничников, отображающего сложную и напряженную обстановку начала 50-х годов. Мастерство прозаика проявляется здесь — в особенности в таких рассказах, как, например, «Настройщик», «Отдохнем в холодке», «Сын солнца», — в намеренном отказе от композиционных излишеств, скупой лаконичности письма и безыскусно естественной интонации. Автор далек от того, чтобы приукрашивать суровые будни минеров-пограничников, саму атмосферу периода конфронтации и «холодной войны», времени, когда внутреннее развитие Венгрии было к тому же осложнено серьезными политическими ошибками и искажениями. И вместе с тем ему чужд разоблачительный пафос и псевдообъективный негативизм. Рассказы из жизни пограничников автобиографичны, все тяготы этой службы Иштван Галл испытал на себе — наверное, потому картина эпохи в написанном спустя десятилетия цикле «Железный век» и получилась полномерной, вмещающей и суровые реальности времени, и жизнерадостность молодости, нравственную чистоту героев, их грубоватый юмор, чувства справедливости и товарищеской солидарности.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Чем?
— Прогнозами!
Он уже смеется во весь рот. Толстяк отворачивается, будто и ему неприятны эти насмешки.
Во мне взыграло самолюбие:
— Разве это дождь, настоящего дождя не было.
Я смотрю на небо. По нему плавают жалкие обрывки облаков: ни следа прошедшей грозы.
Длинный вскидывает брови.
— Не было?
Он отряхивается, и со штормовки каплет вода.
— Посмотрите-ка на меня! — отвечаю я.
Действительно, по плащ-палатке не видно, что она промокла, разве что чуть потемнела от воды.
Он смотрит на меня и подмигивает, да так, что одна бровь подпрыгивает чуть не до корней волос, а другая оседлала переносицу. Еще и гримасу насмешливую скраивает в придачу.
— Штатский был дождичек, мы на такой и внимания не обращаем, — небрежно бросаю я и, чтобы за мной осталось последнее слово, спешу вперед.
Пока открываются ворота, слышу, как длинный говорит своему спутнику:
— Совсем шуток не понимает.
Толстяк только хмыкает в ответ.
Я иду в канцелярию и докладываюсь лейтенанту.
— Ничего не произошло особенного?
Немного помедлив, говорю:
— Высокий вел себя странно.
— Интересовался? Расспрашивал?
— Да. И это тоже.
Все наши разговоры изглаживаются из памяти, на минуту я и сам верю в то, что говорю.
Лейтенант кивает. У него мальчишеское лицо и очень аккуратный прямой пробор, он похож на важничающего школьника. Больше ко мне вопросов нет, и я ухожу. Уже поздний вечер, заходит солнце, пора на покой и мне. Но прежде я еще заглядываю на кухню.
Просыпаюсь от шума. В комнате горит свет, постели разбросаны, взволнованно гудя, все торопливо одеваются. Смотрю в окно — ночь. Окликаю кого-то:
— Что случилось?
— Нарушение границы!
— Удрал?
— Нет, дозор привел. Они в караулке.
— Чего ж вы тогда повскакивали?
— Это один из землемеров хотел удрать.
Я сажусь на постели. Длинный! Конечно, у него за кордоном родственники. Как чувствовал. Говорил же я лейтенанту. Ну, на это и я пойду посмотреть.
В дверях толпа. Проталкиваюсь через нее в комнату. В углу у телефона наш лейтенант, весь красный, его аж пот прошиб от волнения. Дозорные жутко вымокли, один лицо вытирает, другой отряхивается, как собака. Hapушитель границы стоит среди них, с его длинного плаща: течет вода, вместо туфель два кома глины, на испуганное лицо свисают слипшиеся сосульками волосы. Он тяжело дышит, весь съежился, словно хочет казаться еще меньше.
Коротышка толстяк.
Лейтенант хрипло кричит в телефонную трубку — наверняка помехи на линии, немудрено в такую погоду.
— Докладываю, задержали… Да… У Черной канавы… Спрятался, но, когда прошел дозорный, вылез и наткнулся на следующего. Нет, не сопротивлялся. Утром будете? Понимаю, понимаю…
Он бросает трубку.
Я сглатываю, выйти бы. Но в дверях уйма народу, и я укрываюсь за шкафом.
Хотя все целиком поглощены происходящим, мне кажется, что смотрят только на меня; уши у меня горят, и я ощущаю их необычайно большими, по крайней мере такими же, как у осла.
