Мы не увидимся с тобой...

хочу. Можно признаться тебе в одной глупости?

- Конечно.

- Пока я ждала тебя здесь, в Москве, мне несколько раз хотелось пойти и посмотреть хотя бы на окна квартиры, где ты живешь. Мы завтра утром пойдем к тебе. Я хочу увидеть, как ты живешь: какая у тебя комната, где что в ней стоит. Я даже несколько раз пробовала представить себе это.

- Завтра пойдем. И если захочешь, останемся там. У меня три комнаты. То есть не у меня, а вообще - три. Одна - Ксении, другая - дочери, третья моя. В ней нам и придется жить, пока мы не обменяемся на что-то другое, вместе с дочерью жили отдельно от нее - это уж как вы с ней решите.

- Ей уже семнадцать?

- Семнадцать.

- Ты не боишься, что все это будет длиться слишком большой неожиданностью?

- Что неожиданностью - не боюсь. Самое главное она уже знает из моего письма.

- Что она знает?

- Что я просил тебя приехать. - Все равно, все это будет очень трудно, - помолчав, сказала Ника. - Я хорошо представляю себе, как все это будет трудно - для тебя и для меня и, главное, для нее.

- Наверно. Думаю, что и твоему мальчику будет не просто со мной, особенно сначала.

- И все-таки с ним будет проще.

- Я не спросил тебя, как с твоим отцом? Все так же?

- Все так же. Уже получив твое письмо ездила к нему в Кзыл-Орду. Лежит у своей жены и мучается. При мне просил ее сдать его обратно в госпиталь. Но она, по-моему, скорей умрет, чем согласится. Наверно, все-таки это самое страшное, страшнее, чем когда просто убьют. Прости меня, но когда я боялась за тебя, думала и об этом. Не могла не думать.

- А я почему-то никогда не думал. Что могут убить - думал, а что останусь вот так, как он, калекой, - нет. Прости, пожалуйста, - добавил он, почувствовав неловкость сказанного.

- Что ж прощать, так оно и есть. Ты будешь совсем свободен эти дни?

- Совершенно!

- Обидно, но у меня эти дни, наоборот, будет сплошная беготня. Половина нашей костюмерной уже работает здесь для новых спектаклей, поэтому мне и удалось вырваться сюда так надолго. Сегодня я все утро была в театре; забежала поесть, и вдруг ваш Степанов звонит, что едет за мной. Я позвонила в театр и нахально наврала, что мне обещали достать сорок метров бязи и надо срочно мчаться за ней, чтобы не упустить. Даже не знаю, как завтра выкручиваться с этой бязью.

- С утра поедем за ней. Будем добывать вдвоем!

- А где ее добывать? Ты знаешь? - рассмеялась она.

- Но где-то же она есть!

- Там, где она есть, мне ее как раз и не обещали.

- А мы поедем вдвоем и вырвем. Жалко, нет Гурского. Втроем с ним наверняка бы вырвали!

- Твой Гурский меня тронул. Делает вид, что он самый злой и самый умный, а на самом деле заботливый, как женщина, и добрый.

- Насчет - добрый, положим, зависит от того, когда и с кем, насчет злой - тоже, а насчет - самый умный - так оно и есть.

- А я чувствую себя дурой. Сколько ни думала, так и не придумала, как исхитриться, чтобы и завтра, и послезавтра как можно меньше бегать без