Война

— Господин лейтенант, может, и винтовки сломать? — спросил Эрнст.

Мы попытались отбить у винтовок приклады. Но дерево оказалось слишком крепким. Потом попробовали сбить мушки. Но и они сидели чертовски прочно.

Справа, в лощине, стояли четыре брошенных орудия, а на дороге — повозка с боеприпасами и перед ней, в спутанной упряжи, — три павшие лошади.

Мы все лезли в гору и такого нагляделись, что аж в жар кидало. И еще я видел то, что могло бы меня радовать: брошенные снаряды, груды винтовок, одеял. Но радоваться я уже не мог. Исподтишка подкрадывались воспоминания о том, что было вчера. Так ли это было, как грезилось мне в мечтах о моем первом сражении? Разве не жаждал я геройства? Вынесу, мол, офицера из-под огня или заколю какого-нибудь чернявого в смертельной схватке? Почему выпало мне на долю пережить нечто мерзкое? Сперва драпанул, пусть всего лишь за дом, но ведь это было первое, что я сделал на поле боя! А потом выставил себя на посмешище — стал палить в стену каменоломни! Как же могло так получиться? Ну разве мог враг сидеть за стеной каменоломни!

Мне не хотелось больше об этом думать. Хотелось все забыть. Но оно снова всплывало в памяти, и с каждым разом мне становилось все более тошно.

Мы проходили через выгоревшую почти дотла деревню. Кое-где в сожженных домах еще тлели балки. Оттуда несло гарью. Ребенком я видел пожар в соседней деревне. Там горел скот. Но здесь было другое. Тут горели люди.

— Там кто-то лежит внутри, — сказал Цише.

Я оглянулся, но мы уже прошли мимо.

Вдруг вечером совсем рядом раздался пушечный выстрел. Головная колонна остановилась. Лейтенант Фабиан — он шел в то время пешком — побежал вперед посмотреть. Через несколько минут он вернулся.

— Проклятые бельгийцы стреляли из дома в голову нашей колонны. Убит лейтенант и еще трое. Они так хорошо забаррикадировались, что пришлось подкатить пушку и бить по дому прямой наводкой.

Мы шли и весь следующий день. Снова горящие деревни, и снова бельгийцы стреляли оттуда по нашим. Снова тлеющие, перекрытия, рухнувшие крыши, смрад от сгоревших трупов. Меня с души воротило от этой страны. Я уже не питал злобы к бельгийцам — во всяком случае к большинству из них, но я стал их бояться и бояться войны, этой гнусной бойни, порождающей ненависть к людям. А что ждет нас во Франции?

Мы приближались к французской границе. Горящая деревня. Вдруг рядом со мной рушится кровля. У моих ног взметнулись вверх искры, и обдало таким жаром, что мы припустились бегом.

Потом мы вступили в небольшой лес. Фабиан изучал карту. По другому краю леса проходит французская граница.

Мы выходим из леса. Перед нами — залитая солнечным сиянием — раскинулась деревня. Мы входим в нее. На крылечках стоят люди; у них вполне дружелюбные лица. Итак, это Франция.

Ле Мон

Справа, невдалеке, виднелся прямоугольник тощего елового леса. Все остальное кругом — бурая земля в лучах солнца да прямо перед глазами, в пыли — походная колонна. Так было с самого утра.

Порой мы останавливались. Затем шли дальше.

Вдали урчали пушки.

Пот не лился — только увлажнял пыльное лицо. Винтовка давила на плечо. Руки набрякли.

У дороги стоял дом, двери и окна его были распахнуты. Видна разворошенная постель. На столе — посуда, стаканы. Перед крыльцом — разбитые бутылки, стулья. Жители бежали от нас.

Мы вошли в лес. Дорога прямая, как стрела. Слева, грохоча, промчалась на рысях артиллерия. Справа остановилась колонна с боеприпасами. Мы ковыляли посредине, едва передвигая натруженные ноги.

Артиллерия остановилась, а колонна с боеприпасами тронулась вперед. Оттуда прискакал офицер связи и стал пробиваться дальше. Артиллерия открыла огонь. Мы шли всё вперед.

Солнце скрылось за деревьями. Лес затянуло черной рваной пеленой тумана. Снова рысью промчалась артиллерия, оглушая грохотом металла. Лошади в сумраке казались движущимися глыбами.

Впереди внезапно остановились. Мы натолкнулись на передних и тоже стали. Присесть в темноте на землю не получалось — так зажало нас между лошадьми и повозками.

— Попить есть? — спросил Сокровище, еле ворочая языком.

Я отстегнул фляжку, подал ему. Потом и сам попил. Вода была теплая и какая-то вязкая.

Мы стояли. Кое-кто все же лег или сел. Потом мы двинулись дальше.

Внезапно я налетел на идущего впереди. Опять остановка. Мы опускались на землю, вставали, снова шли.

В лицо мне дохнуло прохладой. Впереди мерцающий красный свет, а вокруг непроглядная тьма. Стена леса раздвинулась. Мы наткнулись на железнодорожные рельсы. Слева показался дом. За ним мы свернули на луг.

— Господа командиры взводов! — тихо позвал лейтенант.

— Господа, мы остановимся на ночлег вблизи расположения французов. Перед нами лишь отдельные посты. Спать будем с винтовкой в руках, огня не зажигать и никакого шума!

Между тем подоспела походная кухня. Наверху, заслоненная подносом, стояла керосиновая лампа.

Нам передали под нашу охрану пленного. Он сидел на круглой куче соломы и как зачарованный поглядывал на походную кухню. Ему было, пожалуй, за тридцать, и уже каждый в роте знал, что у него трое детей, и живет он под Парижем, и что французам осточертело все время бежать. Я подумал: типичный городской обыватель: все знает и ничего не понимает. И вдруг ощутил жгучую ненависть ко всем болтунам — в том числе и к нашим, к тем, кто его обхаживал, лишь бы с ним потрепаться. Он сидел на куче соломы, все это ему нравилось.

Ко мне подошел лейтенант:

— Вам нужно установить связь с соседним полком. Мне необходимо знать, где находятся ближайшие посты.

Я пошел с Цише и Ламмом. Стлался легкий туман, и было сыро. Справа высился лес. На стороне французов, слева, он редел. Где-то неподалеку прогремел винтовочный выстрел. Должно быть, стрелял кто-то из наших часовых.

Мы заметили неподалеку освещенные окна. Оттуда доносился шум. Подойдя ближе, мы увидели перед домом вынесенные оттуда стулья и стол. За столом играли в скат. Из дома неслись громкие голоса.

— Где ближайшая сторожевая застава? — спросил я.

— Здесь, в доме, — буркнул один, продолжая играть.

Я вошел в дом и столкнулся с капитаном.

— Я прислан для установления связи. Требуется выяснить, где расположены ближайшие посты.

— Мне это неизвестно. Узнайте в соседней комнате.

В соседней комнате сидело и стояло много народа, среди них младший фельдфебель; все пили красное вино.

— Я связной. Должен выяснить, где расположены ближайшие посты.

— Наши посты стоят примерно в четырехстах метрах отсюда, вероятно, примыкают к вашим постам. Проверьте сами. — И он продолжил свой рассказ. Собравшиеся смеялись. Я вышел.

— Мы сейчас пойдем вперед к постам. — Возможно, минут десять назад я бы не принял решения так быстро. Мне понравилось, как бодро южные немцы чувствуют себя на войне. Почему же мы все такие угрюмые?

— Шшш, — зашипел Цише и показал вперед и влево. Вспышка — и выстрел прокатился по долине.

Мы подкрались ближе. Там стояли двое.

— В кого вы стреляли?

— Что-то там впереди движется.

Я пытался что-нибудь рассмотреть. В низине горел небольшой костер.

— Что это, французские посты?

— Да, они, видно, очень устали и не смогли продвинуться дальше. Должно быть, разожгли костер, ведь у них нет походной кухни.

Теперь немного левее я увидел сквозь туман еще одно мерцание, покрупнее, но менее отчетливое… Над нами просвистела пуля. Мы повернули назад к дороге. Что-то большое темное двигалось нам навстречу. Оно протяжно мычало.

— Может, подоим корову? — шепнул Ламм.

— Нельзя. Вы что, не слышите, как она мычит?! У нее молоко перегорело. Давно не доена. Только тронете за вымя, она вас, знаете, как лягнет!

— Так что — неужто ничего нельзя сделать?

— Нет, не сегодня-завтра она подохнет. Тут гибнет так весь скот, ведь люди-то бежали.

Я отрапортовал лейтенанту Фабиану.