Тринадцатая рота

— И много вы собрали мировых шедевров, гер штурмбанфюрер? поинтересовался Гуляйбабка, идя рядом с грузным, толстым, как ступа, хозяином.

— О да! Собрано уже около двухсот картин. Но было бы гораздо больше, если бы не антигерманская пропаганда. Нас сразу же оклеветали, будто мы грабим. Результат не замедлил сказаться. Картины и всякие ценности от нас стали прятать. Но мы не грабим. Мы спасаем искусство.

Штурмбанфюрер остановился, повернулся спиной к гостям и, наклонясь, задрал мундир:

— Взгляните на спину. Она вся в красных пятнах и рубцах. Видите?

— Да, да, гер штурмбанфюрер, — подтвердили гости.

— А теперь обратите внимание на мою щеку, — опустив мундир и повернувшись, сказал Поппе. — На ней тоже пятно. И все это по одной причине: спасал французское искусство. Наш самолет случайно задел музей департамента, и он на моих глазах загорелся. Мог ли я — гуманный человек — стоять и смотреть, как огонь пожирает бессмертные творения Рафаэля или Франсуа? Не мог. Я кинулся в развалины и, рискуя жизнью, спас три картины. Теперь они в моей коллекции. Я бы мог привести вам еще примеры подобного, но… — Поппе кивнул на двери соседней комнаты, где стояла супруга. — Нас приглашают к столу. Прошу, господа!

К штурмбанфюреру подошел с небольшой, но очень нарядной иконкой отец Ахтыро-Волынский:

— Дозвольте преподнести вам от всех молящихся во здравие фюрера сей скромный дар — иконку распятия Иисуса Христа в золотой оправе, а також пожелать вам и вашему чадо благолепия и бытия во плоти, — и осенил штурмбанфюрера крестом.

Переводчик тут же перевел сказанное священником.

Поппе отвесил поклон:

— Весьма тронут. Зер гут, зер гут!

Гуляйбабка меж тем подошел к супруге штурмбанфюрера и торжественно преподнес ей извлеченную из портфеля черную лохматую собачонку.

— Чистокровная болонка, — сказал он, поклонившись. — В знак любви и уважения.

— О какая прелесть! Какая милая собачка! — восхитилась супруга штурмбанфюрера, заглядывая подарку под хвост. — Как ее звать? Кобелек или сука?

— Кобель, мадам. Самый настоящий, по кличке «Кайзер».

— О-о! Какое восхитительное имя. Курт! Курт! Смотри, какой подарок. Мне Кайзера подарили. Ах какая изящная мордочка! А хвостик! Ах!

Штурмбанфюрер посмотрел на собачонку и, не найдя в ней ничего приметного, подумал: "Кому нужен этот паршивый песик? Вот если бы преподнесли жареного гусака, да начиненного яблоками! Это было бы великолепно!" Жареный гусак мечта штурмбанфюрера.

Супруга словно догадалась, о чем подумал муж, и воскликнула:

— Ах, да! Я же знаю твою слабость. Гуси. Жареные гуси с яблоками!

Гуляйбабка не знал об этой слабости штурмбанфюрера. Он бы непременно достал гусака. Теперь же в его руках была собачка. Обученная им собачка. И он поспешил представить ее во всем блеске.

— Умнейшая собака, имею честь доложить, — продолжал Гуляйбабка. — Обладает незаурядным, я бы сказал, феноменальным даром.

— И что же она умеет?

— О фрау! Она отлично произносит "хайль!" и составляет из букв "Дранх Ост". Вот смотрите.

Гуляйбабка вытащил из кармана восемь букв, размером с игральные карты, и в беспорядке рассыпал их по полу. Собачка, взвизгнув, тут же соскочила с рук супруги штурмбанфюрера.

— Кайзер, "Дранх Ост"! — приказал Гуляйбабка. Собачка обнюхала буквы и быстро сложила "Трах носд".

— Тубо! Искать.

Кайзер, виновато повизгивая, обнюхивая буквы, заметался взад и вперед, меняя то одну букву, то другую, но каждый раз, когда работа подходила к концу, раздавалось:

"Тубо! Искать".

— Извините, мадам. Кайзер сегодня не в ударе. "Дранх Ост" не получается. Кобелек, вполне естественно, волнуется. Незнакомая обстановка. Чужие люди. Попробуем лучше «хайль».

И, едва лишь было произнесено это слово, собачонка вскочила на задние лапки и, вытянув правую переднюю, звонко гавкнула: "Хав!" Супруга штурмбанфюрера восторженно захлопала в ладоши, а собачонка, услышав опять:

"Хайль!", опять вытянулась на задних лапках, вскинула переднюю и тявкнула: "Хав!"

Забава с собачонкой, в которую также вовлекся и штурмбанфюрер, продолжалась минут пять — десять. Но всему приходит конец. Пришел и этому. Хозяин и хозяйка особняка пригласили гостей в столовую.

Деловая часть завтрака началась с тоста. Штурмбанфюрер Поппе любезно поблагодарил гостей за прибытие на завтрак и предложил выпить прежде всего за фюрера.

— Хох фюреру! — воскликнул он, не спуская глаз с гостей, поднявшихся с рюмками коньяка за маленьким, шириной с доску, столом.

— Хох! — взметнул рюмку Гуляйбабка. Мягко улыбнувшись, он чокнулся вначале с хозяйкой, затем с хозяином.

Гости выпили все до дна. Поппе мысленно толкнул в их «лузу» еще один шар и поспешил выставить на бильярдное поле «психоиспытаний» другой. Лениво пожевав кусочек сыра, он пополнил невыпитую рюмку и снова встал:

— Господа! Я рад вам сообщить только что полученную радостную новость. Доблестные войска фюрера одержали еще одну блестящую победу. Сегодня на рассвете они вступили в Смоленск. "Смоленские ворота" распахнуты, господа! Выпьем же за падение Смоленска.

— Во здравие воинства! — опрокинул стопку отец Ахтыро-Волынский и поднял другую: — За отдавших богу душу у райских ворот!

— За ворота, гер штурмбанфюрер! — произнес по-немецки Гуляйбабка. — За те самые ворота, которые я в детстве когда-то проезжал. Взятие "смоленских порот", господин штурмбанфюрер, это, как вы имели честь заметить, блестящая победа фюрера. В России говорят: "Кто вошел в ворота, тот уже во дворе". Если мне не изменяет память, от "смоленских ворот" до Урала — рукой подать.

— О-о! Вы неправы, господин Гуляйбабка, — возразил Поппе. — После Смоленска будет Москва. А уж после Москвы… до Урала пустяк.

— Да, конечно. Сколько время прошло! Ведь тетушка везла меня с Урала за границу тридцать лет назад, когда мне грезилась еще соска.

— Ваш отец, как мне доложили, был на Урале, кажется, заводчиком? — спросил Поппе, разливая гостям французский коньяк.

— Совершенно верно, гер штурмбанфюрер. Он держал завод по производству гвоздей и подков.

— Откуда вы знаете наш язык?

— Мой отец, гер штурмбанфюрер, выходец из осевших в России немцев. Я же окончил уральский пединститут и преподавал немецкий язык.

— Охотно верю, но позвольте: почему у вас не немецкая, а украинская фамилия — Гуляйбабка? Извините, что задал столь высокому гостю такой вопрос.

— Нет, нет, что вы, гер штурмбанфюрер, — поспешил разъяснить личный представитель президента. — Благодарю за откровенность. Это очень кстати. "Дух откровенности и взаимопонимания, — как сказал наш президент, — это тот самый фундамент, на котором мы и должны строить свои взаимоотношения с вами". Но к делу. Моя истинная отцовская фамилия Бебке, а Гуляйбабка — это ширма от органов ОГПУ. Не имей ее, вы сами понимаете, что могло быть со мной.

Поппе кинул в «лузу» Гуляйбабки третий шар и выставил под трудным углом четвертый.

— Извините, каким чудом вы оказались здесь, в Западной Украине? Вы только что сами сказали: тридцать лет, как уехали с Урала. Тетушка вас за границу увезла.

— Позвольте заметить, гер штурмбанфюрер, тут вы допустили маленькую неточность. Я сказал «везла», а не «увезла». А это, как сами понимаете, большая разница. Мы дважды пытались пересечь границу. Одному мерзавцу дали полную шкатулку золота. Но он оказался чекистом, и нас сцапали. Тетушку расстреляли как контрабандистку, а меня сдали в детколонию.

— Какая наглость! — вздохнула Берта. — За свое золото и расстреляли. Когда мой супруг убивает за идеи, это я понимаю. За это не жалко. Но за свое золото? Кошмар! — Госпожа Поппе закрыла лицо руками. На пальцах у нее сверкнули золотые кольца.

— Не огорчайтесь, мадам, — поспешил успокоить супругу штурмбанфюрера высокий гость. — Я за тетушку отомстил.