Девственники в хаки

– Ну, каково вам теперь? – вопрошал Любезноу. – Каково, а?! Теперь-то вы видели, как это было? И стоять смирно, когда я говорю! – неожиданно тонким голосом прокричал он. – Вы-то небось думали, что здесь курорт?! Что мы нашли себе тепленькое местечко и зашибаем деньгу?! А эти парни все время лежали здесь, под землей, с отрубленными головами… Это вы должны были лежать в этой грязной яме, вы…!

Сержант замолчал и закашлялся, словно поперхнувшись собственным криком, а может ему в горло попала дождевая вода. Ливень стал таким плотным, что за его серой пеленой Любезноу было едва видно.

– Проваливайте, – прохрипел он наконец. – Убирайтесь отсюда. Бегите, посчитайте сколько вам осталось до дембеля. Марш! Идите к черту, я сказал!…

Они молча повиновались.

Парень, любивший гонять голубей, держал их в голубятне через несколько дворов от домика миссис Перн в лондонском предместье Уилсдене. Бригг, который снимал у миссис Перн комнатку в мансарде под самой крышей, мог наблюдать за ними прямо из окна. Ему нравилось смотреть, как эти белые птицы вырываются на свободу и взмывают над крышами домов и фабричными трубами, возносимые на головокружительную высоту потоками раскаленного воздуха от охладителей электростанции.

Летом, особенно по утрам, когда воздух бывал еще чист и прозрачен, голубиные эскадрильи поднимались ввысь ровным парадным строем, крылом к крылу, прикасались клювами к хрустально-звенящему бледно-голубому небу, а потом круто пикировали вниз или опускались широкими уверенными кругами. Но и когда утреннее небо бывало ненастным и темным, они взмывали к нему так же стремительно и бесстрашно, сверкая на фоне серых туч белым как бумага оперением.

Бригг снимал комнату у миссис Перн в течение двух лет. Вставать ему приходилось в тот же час, когда хозяин выпускал голубей на свободу, и он видел их почти каждый день. Дом миссис Перн был трехэтажным и довольно пыльным, к тому же в нем было полным-полно лестниц и запертых посудных шкафов. Соседнюю с Бриггом комнату занимал старый одинокий Мик, который по ночам громко пел об ирландском приморском городке со странным названием Слито и швырял пустые бутылки на чердак через потолочный люк, по странной прихоти архитектора расположенный прямо над его кроватью. Одно время Бригг даже пытался считать раздающиеся в ночи гулкие удары и твердо знал, что на чердаке, среди темноты и клочьев старой паутины, покоится по меньшей мере сто семьдесят одна пустая бутылка.

С Джоан Бригг был знаком всего лишь осень, зиму и начало весны. Иногда он жалел, что они так и не провели вместе ни одного лета, чтобы можно было поваляться на травке под кустом. Зато по воскресеньям они часто садились в автобус и отправлялись к подножьям Чилтерн Хиллс, чтобы провести вместе половину выходного.

Как-то в конце февраля они поднялись по склону одного из холмов и прошли по гребню к старой изгороди, у которой был такой вид, словно она умерла, не выдержав зимней стужи. Верхняя перекладина была отломана, средняя тоже едва держалась, но нижняя уцелела, и они сели на нее, держась за руки и разглядывая светлые холмистые дали.

Пейзаж немного подкачал, но в нем была своя прелесть. Кое-где дымили приземистые газовые заводы, но между холмами – словно сабля, бережно уложенная в футляр равнины – текла медленная река. Возвышенности были утыканы уродливыми новенькими домами, но могучие старые деревья не давали им сбиться в кучу и терпеливо дожидались весны, которая дает им густую листву и поможет укрыть дома от человеческого глаза. Бригг видел неряшливые строительные площадки и безмятежные поля, фабричные трубы и пасущихся пестрых коров, современную автобусную станцию и прямой шпиль старенькой церкви. В этой картине не было ярких красок; все смазывала серая туманная дымка, становившаяся темнее по мере того, как клонился к закату короткий февральский день, а они все сидели и смотрели на поезда, которые шли на Эмершем.

Джоан была одета в мешковатое красное пальто; теперь она подняла его большой воротник, закрывавший шею и длинные волосы. Лицо Джоан было бледным от городского смога, пара и выбросов теплостанции. Заводской дым въелся ей в кожу и окружил серыми тенями глаза, которые и без того казались слишком глубоко посаженными из-за выступающих полных скул, зато волосы были красивыми, длинными и густыми, а фигура, сочетавшая в себе изящество и силу, производила достаточно приятное впечатление.

В целом Джоан была славной девчонкой, и к тому же – достаточно красивой. Бригг как-то подумал, что она похожа на боярышник, выросший на сортировочной станции.

Он поцеловал Джоан, но она не ответила на поцелуй.

– Когда ты должен уехать? – спросила она.

– Я был сегодня на бирже труда, – ответил Бригг, не глядя на нее. – И попросил немного ускорить дело, если возможно.

– Ускорить? – переспросила Джоан и пристально посмотрела на него. – Зачем?

– Я подумал, что чем раньше это начнется, тем скорее закончится, – виновато объяснил Бригг. – Надоело болтаться между небом и землей. Чем скорее армия меня получит, тем скорее я от нее отделаюсь…

– И всего-то? – удивилась Джоан.

– Конечно, – заверил ее Бригг. – Кроме того, я по горло сыт своей теперешней работой. После армии я не вернусь на прежнее место, это точно.

Показался еще один поезд. Освещенные окна медленно двигались по темнеющей равнине, словно в тумане ползло жемчужное ожерелье. На этот раз поезд шел в Уэмбли.

– Может быть, тебя пошлют не очень далеко, – заметила Джоан. – И всего лишь на восемнадцать месяцев. Большинство солдат приезжают домой каждый уик-энд. Помнишь, я рассказывала про Кении Джонса? Он служит в Олдершоте, в какой-то маленькой конторе, и проводит дома больше времени, чем на службе…

«Я не хочу в Оддершот, – подумал Бригг. – И нигде в этой стране я служить не хочу. Я хочу в Германию, в Египет, в Гонконг – куда угодно, лишь бы там можно было приятно провести время, и лишь бы там были женщины!»

Он поднялся с перекладины и взял Джоан за руку. Вместе они спустились к шоссе, где находилась автобусная остановка. Уже совсем стемнело, и на остановке никого не было. И до тех пор пока не подошел автобус, они стояли там вдвоем и целовались.