Полвека с небом

— Что беспокоит? Взлетели хорошо, чисто.

— Взлететь-то взлетел, — усмехнулся в ответ Погребняк. — Да ведь еще садиться придется. А при взлете, как вы и предупреждали, уже прочувствовал: реактивный — не поршневой. Совсем другой работы требует.

— Сядете как надо, — заверил я. — Деваться-то все равно некуда.

Погребняк рассмеялся.

— С вами не соскучишься. А если серьезно, машина и впрямь отличная. Где только у меня раньше глаза были…

— Отставить разговоры! — распорядился я. — Еще одни круг — и идите на посадку.

Настроение, чего и добивался я, Погребняку поднял. А теперь шутки в сторону: первая посадка на реактивном истребителе — дело серьезное для любого летчика. Погребняк, видимо, меня понял, тоже замолчал.

Стою на СКП, а сам переживаю: ну кто же так людей к полетам готовит? Да еще на такой сложной технике… Через секунду сам же себе другой вопрос задаю: а как? Как надо готовить, если в соединении Погребняка новых истребителей полный комплект, а толковых инструкторов — ни одного. И спарки неизвестно когда появятся. Не сидеть же и не ждать сложа руки более подходящих времен, более благоприятных обстоятельств! И захочешь ждать, так те, что за кордоном, не дадут…

Погребняк выполнил последнюю коробочку — круг в зоне — и теперь заходил на посадку. Тискаю микрофон в руке, но пока молчу. Зачем зря мешать?! Пока все идет правильно. Молодец, командир! Кажется, не промажет…

Погребняк точно выполнил заход на посадку, хорошо рассчитал и сел. Практически почти без помарок. Значит, подумалось облегченно, ничего не пропустил мимо ушей, все понял. Ну и большой опыт на поршневых сказался.

Погребняк вылез из кабины совсем другим человеком. Будто его там, в воздухе, подменили. Куда девалась напускная мрачность, бравада видавшего виды вояки, которому, мол, все, и столичные вояжеры в том числе, нипочем и главное для которого — правду-матку в глаза резать. Все разом слетело, будто ветром сдуло. Обошел вокруг самолета, похлопал по крылу, а физиономия оживленная, веселая, в глазах откровенная радость человека, преодолевшего себя и не ударившего лицом в грязь в трудную минуту. Час назад даже и представить его таким было бы трудно.

Наконец Погребняк отмяк немного, напустил на себя деловую сосредоточенность. Подошел к нам, ждет, что я ему скажу. Середа шепчет:

— Похвали, командир! Звездный час человек переживает.

Я в ответ:

— И так переживет!

А вслух сказал, будто ровно ничего особенного не произошло:

— Ну вот и слетали. Инструктируйте людей, опыт у вас теперь есть. Кого намерены выпустить следующим?

Погребняк несколько опешил. Не того, видно, ждал. Но сориентировался, впрочем, быстро: понял, что я специально не хочу ничего заострять, делать из обычного полета событие. Сообразив, видимо, все это, Погребняк нашелся:

— Как прикажете, товарищ генерал-лейтенант. Выпускать так выпускать. Только вот не лучше ли будет, если для начала командира полка не я, а ваши коллеги — полковник Середа и подполковник Соловьев — выпустят? Чтоб не обидно было, не даром же из Москвы ехали. Да и опыт у них. А у меня что — один полет…

— Не возражаю! — согласился я, понимая, что дело, по существу, сделано.

Погребняк был, конечно, прав. С одной стороны, железо надо ковать, пока горячо. А с другой — зачем перегибать палку. Истина, подумалось мне, лежит не с краю, а как раз в середине — между двух поговорок.

В тот день, пока не кончилось летное время, мы с Середой и Соловьевым выпустили командира полка и его заместителей.

— Может, нам в инструкторы податься? — пошутил Середа уже ближе к вечеру. — Дело-то как по маслу идет.

— Не сглазь, — откликнулся я. — Пятеро слетали, но шестой еще в воздухе.

Шестым был заместитель командира авиаполка, майор Петренко. Пятеро летчиков, не считая самого Погребняка, неплохо справились со своей задачей и стояли теперь, оживленно переговариваясь между собой. Тема, как я понимал, была одна: не боги горшки обжигают!

Не боги, думал и я, следя за тем, как заканчивал свою коробочку Петренко. Но и не сопляки. При такой предполетной подготовке, если ее так можно назвать, необходим настоящий опыт. Без него пока никак не обойтись. Молодых, недавно выпущенных из училища летчиков допускать к полетам при таком инструктаже, конечно, нельзя. И как бы в подтверждение моих мыслей заходивший на посадку майор поспешил и неверно рассчитал посадку — промазал метров четыреста. Полосы не хватило и истребитель выкатился на грунт. По счастью, площадка за полосой оказалась довольно ровной, и МиГ-9, слегка подпрыгнув пару раз, благополучно остановился. Впрочем, общего впечатления это нисколько не испортило. Промазать можно и на поршневом. Куда важнее, что семь летчиков за один летный день навсегда избавились от собственной предубежденности.

Вечером в столовой разговор зашел о настроениях в соединении. О том, почему летчики не стремились летать на новой технике. Новехонькие машины пылятся на стоянках. Чепуха какая-то…

— Ну ладно, инструкторов нет. Это я понимаю, — говорил, прихлебывая из кружки крепко заваренный чай, Середа. — Но ведь все соединение! Нет инструкторов, но есть инструкции. Почему же не проштудировать эти самые инструкции и не попробовать свои силы? Вот тут я, извините, понимать отказываюсь.

Погребняк согласно кивал, но сдаваться не собирался:

— Во-первых, о настроениях. Настроения эти в данную минуту уже вчерашний день. Теперь залетают. Как пить дать, залетают! — с жаром уверял он. — Во-вторых, инструкции. Читали мы их, штудировали всем миром. Говорят, от теории до практики один шаг. Может, и так. Только не в нашем летном деле. По матушке-земле шагать легко, твердь под ногами. А в воздухе одна опора — навыки летчика, опыт. Один-единственный неверный шаг запросто может оказаться и первым, и последним.

— Но ведь сегодня семеро взлетели, семеро же и сели, — напомнил я. — Даже Петренко сел, хотя и промазал слегка. А ведь все, что мы вам объясняли да показывали, есть и в инструкциях.

— Инструкции — бумага, — стоял на своем Погребняк. — А тут личный пример. Живые люди. Вы летаете, а мы что — хуже?! Из другого теста, что ли, сделаны?! Вон мы с подполковником Соловьевым поцапались было сперва. Общий язык искали… Смотрю на него, а сам думаю: ну пилотяга, ну из столицы прибыл. А мы, выходит, тут лаптем щи хлебаем? Да ничем, думаю, ты, Соловьев, не отличаешься от меня, Погребняка. Раз ты можешь, значит, и я смогу… А вы — инструкция! Инструкция, она лежит под сукном и помалкивает. А Соловьев всю душу мне разбередил…